интервенция в чужие договорные отношения
Как наказать интервента? Вмешательство в договорные отношения: правовые последствия в странах общего права
«A Liverpool Slave Ship,» by William Jackson.
Oil on canvas, 127 cm x 102 cm.
Courtesy of the National Museums Liverpool
В преддверии круглого стола «М-Логос» по вмешательству в договорные отношения выкладываю здесь мои тезисы к предыдущему круглому столу (пятилетней давности) примерно на ту же тему. (Если кто и читал, наверняка уже забыл. 🙂
У них (англо-американцев) за это время ничего особо не поменялось. 🙂
Добавлю лишь выдержку из английского судебного акта от 1793 года, упоминаемого в тезисах.
Один туземец был убит и – самое страшное! – сделка сорвалась.
This was a special action on the case. The declaration stated that the plaintiffs were possessed and owners of a certain ship called the “Tarleton,” which at the time of committing the grievance was lying at Calabar on the coast of Africa, under the command of —— Fairweather. That the ship had been fitted out at Liverpool with goods proper for trading with the natives of that coast for slaves and other goods. That also before the committing the grievance Fairweather had sent a smaller vessel called the “Bannister” with a crew on board, under the command of one Thomas Smith, and loaded with goods proper for trading with the natives, to another part of the said coast called Cameroon, to trade with the natives there. That while the last-mentioned ship was lying off Cameroon, a canoe with some natives on board came to the same for the purpose of establishing a trade, and went back to the shore, of which defendant had notice. And that he well knowing the premises, but contriving and maliciously intending to hinder and deter the natives from trading with the said Thomas Smith, for the benefit of the plaintiffs, with force and arms, fired from a certain ship called the “Othello,” of which he was master and commander, a certain cannon loaded with gunpowder and shot at the said canoe, and killed one of the natives on board the same. Whereby the natives of the said coast were deterred and hindered from trading with the said T. Smith for the benefit, &c. and plaintiffs lost their trade.
Tarleton v. McGawley, 170 Eng. Rep. 153 (K.B. 1793).
Истец предъявил ответчику иск в британском суде и выиграл его. Это одно из первых решений, в котором была сформулирована доктрина вмешательства в чужие коммерческие отношения.
Казалось бы, правоотношения из договора — это лишь отношения между сторонами этого договора. Стороны обязаны исполнять договор, а в случае нарушения стороной своих договорных обязательств она должна возместить другой стороне убытки. В некоторых случаях возможно судебное принуждение к исполнению договора в натуре. Вот, собственно, и все, чего может требовать пострадавшая от неисполнения договора сторона.
Однако в некоторых ситуациях этого может быть недостаточно. Так, может оказаться, что нарушившая договор сторона неплатежеспособна, то есть взыскать с нее убытки не представляется возможным. Нельзя ли получить возмещение с кого-нибудь еще?
Предположим, нарушению договора способствовала некая третья сторона, которая тем или иным способом побудила сторону договора к нарушению этого договора. Мотивы такой третьей стороны могут быть различными. Возможно, например, что она действовала просто из личной неприязни к другой (пострадавшей) стороне договора. Однако чаще всего речь идет о конкуренте, который решил переманить контрагента у пострадавшей стороны. Здесь возможны как минимум две различные ситуации. Может быть, конкурент побудил сторону договора отказаться от выполнения договора при помощи угроз или иных неправомерных действий. Но может быть, конкурент просто предложил лучшую цену, вот участник договора и решил договор разорвать, чтобы заключить аналогичный договор с этим конкурентом.
Возникает вопрос, может ли пострадавшая от разрыва договорных отношений сторона получить какое-либо удовлетворение от этой третьей стороны («интервента»)?
Англо-американская система права отвечает на этот вопрос положительно: вообще говоря, с такой третьей стороны можно получить возмещение (хотя и с оговорками). В некотором смысле можно сказать, что тем самым за стороной договора признается нечто вроде «права собственности на договор», которое защищается судами от притязаний любых лиц. Очевидный смысл такого правила — обеспечение стабильности гражданского оборота.
Но на каком правовом основании осуществляется защита? Ясно, что это основание не лежит в области договорного права, ведь третья сторона не связана со сторонами нарушенного договора какими-либо договорными отношениями.
Англия
Английское общее право признает за любым лицом право вести коммерческую деятельность без неправомерного вмешательства других лиц. Нарушения этого права признается деликтом, с соответствующими правовыми последствиями.
В деле от 1793 года (Tarleton v McGawley) [2] ответчик отпугивал клиентов истца, стреляя по ним из корабельной пушки. Речь шла об африканских аборигенах, с которыми конкурирующий корабль пытался завязать торговлю. Ответчик в суде ссылался на то, что истец, в отличие от ответчика, не заплатил местному королю пошлину за право торговли. Однако суд решил дело в пользу истца, указав, что о выполнении местных законов должен был заботиться сам король, а не ответчик.
Отметим, что в обоих делах речь шла не о разрыве существующего договора, а о неправомерной попытке ответчика предотвратить заключение договоров между истцом и его потенциальными клиентами. Соответственно, речь шла не о вмешательстве в договорные отношения (interference with contractual relations), а о вмешательстве в коммерческие ожидания (interference with business expectations). При этом вмешательство осуществлялось путем действий, которые сами по себе являются неправомерными (угрозы, насилие). Позднее правило было расширено и на действия, которые сами по себе неправомерными не являются, например, предложение лучших условий договора.
Впоследствии сформировался блок прецедентов, запрещающих третьим лицам вмешиваться в отношения работодателя и работника (master-servant), побуждая работника уйти от работодателя («переманивание»). [3] Однако лишь с середины девятнадцатого века суды начали применять подобные правила к вмешательству третьих лиц не в трудовые, а в другие договорные отношения.
Отметим, что, в отличие от ранних прецедентов, действия ответчика не были деликтом по отношению к певице. Отметим также, что, согласно иску, мотивом действий антрепренера была «злоба» (malice), то есть он специально пытался причинить вред театру. В настоящее время, как мы увидим, наличие «злобы» не считается обязательным для удовлетворения иска.
Дело о двух директорах и одном инвесторе
Современный поход английских судов к рассматриваемому вопросу демонстрирует дело OBG Ltd v Allan, [6] разрешенное Палатой Лордов.
Согласно современным прецедентам, для удовлетворения иска истец должен доказать следующие элементы: (1) ответчик знал о договоре; (2) ответчик намеренно побуждал сторону договора нарушить договор; (3) сторона нарушила договор в результате этого побуждения, что привело к убыткам для истца. В данном деле обсуждались вопросы, связанные с понятием «намеренности» (умысла) (intent).
Хозяин девелоперской компании (Mainstream Properties Ltd) нанял двух директоров для ведения бизнеса. Через несколько месяцев директора создали две собственных компании, которые также занялись девелоперским бизнесом, участвуя в проектах, на которые могла бы претендовать первая компания. Узнав об этом, хозяин уволил директоров, предъявил им иск о нарушении ими своих обязанностей, и выиграл дело. Помимо этого, он предъявил иск третьему лицу, инвестору, который финансировал собственный бизнес директоров, обвиняя его во вмешательстве в договорные отношения.
Основной аргумент ответчика состоял в том, что он спрашивал у директоров, а нет ли здесь конфликта, и они ему ответили, что данные проекты были отвергнуты компанией Mainstream. Этим заверением ответчик и удовлетворился. Истец полагал, что тем самым ответчик проявил небрежность (recklessness), ввиду чего должен возместить убытки истца.
Суды первой и апелляционной инстанций разрешили дело в пользу ответчика, сославшись на то, что истец должен доказать субъективное намерение ответчика разрушить договор. По их мнению, ответчик мог полагаться на заверения директоров, и получение таких заверений говорит об отсутствии у него субъективного намерения вмешиваться в договорные отношения директоров с истцом.
Палата Лордов согласилась с нижестоящими судами. Лорды-судьи указали, что, как установил суд первой инстанции, ответчик честно полагал, что его участие в совместном предприятии с директорами не ведет к нарушению договора с их стороны. Ответчик не был безразличен к вопросу нарушения договора и не отказывался от исследования этого вопроса. Следовательно, он не имел намерения инициировать нарушение договора.
Помимо прочего, лорды отметили, что если лицо осознанно побуждает сторону нарушить договор в качестве средства для достижения своих целей, оно несет ответственность, даже если его действия вызваны не злобой, а всего лишь стремлением заработать. С другой стороны, если нарушение договора не было средством достижения целей, а просто предвидимым последствием действий лица, оно не несет за это ответственности.
Перенесемся теперь в США. Деликт умышленного вмешательства в договорные отношения известен и американскому праву. Деликтное право в каждом штате свое, но данный деликт признается во всех штатах более или менее единообразно. Этот деликт зафиксирован и в Своде деликтного права, подготовленным Американским институтом права, [7] где соответствующее положение сформулировано следующим образом.
One who intentionally and improperly interferes with the performance of a contract (except a contract to marry) between another and a third person by inducing or otherwise causing the third person not to perform the contract, is subject to liability to the other for the pecuniary loss resulting to the other from the failure of the third person to perform the contract.
Элементами иска, таким образом, являются, следующие обстоятельства (в формулировке Верховного суда Массачусетса): (1) существовал действительный договор; (2) ответчик знал о договоре; (3) ответчик действовал умышленно и ненадлежащим образом (intentionally and improperly); (4) истцу был причинен ущерб действиями ответчика. [8] Элементы практически те же, что и в Англии, с некоторыми терминологическими вариациями.
Таким образом, по мысли авторов Свода, в первом случае действия ответчика не являются «ненадлежащим побуждением» к нарушению договора, а во втором и третьем – являются.
Как и в других деликтных исках, основной мерой судебной защиты является взыскание убытков. Как правило, это «компенсаторные» убытки, но в случае особо неприглядного поведения ответчика могут назначаться штрафные убытки, превышающие ущерб истца и имеющие целью наказание ответчика. В определенных случаях применимы меры, предусмотренные правом справедливости, такие как судебный запрет ответчику совершать действия, которые могут быть признаны вмешательством в договорные отношения.
Дело о несостоявшемся слиянии
В связи со штрафными убытками стоит упомянуть знаменитое дело Texaco v. Pennzoil (1987 г.). [9] В этом деле корпорация, по существу, была жестоко наказана за то, что сделала продавцу акций более выгодное предложение, чем ее конкуренты.
Корпорация Pennzoil договорилась о слиянии с корпорацией Getty Oil путем приобретения акций последней. Корпорация Texaco, однако, сделала совету директоров Getty Oil более выгодное предложение, в результате чего Getty Oil отказалась от сделки с Pennzoil и приняла предложение Texaco.
Pennzoil предъявила Texaco в суде Техаса деликтный иск о вмешательстве в договорные отношения и выиграла его. Помимо 7 млрд. долларов компенсаторных убытков, присяжные присудили истцу 3 млрд. долларов штрафных убытков. Решение было поддержано в апелляции с уменьшением штрафных убытков до 1 млрд. долларов. Впоследствии стороны заключили внесудебное соглашение на общую сумму 3 млрд. долларов, поскольку Texaco (что неудивительно) по результатам этой истории обанкротилась. На тот момент это стало крупнейшим банкротством в истории США.
В соответствии с применимым правом (штата Нью-Йорк) «тот, кто, зная о существующем действительном договоре между другими лицами, умышленно, сознательно и без разумного оправдания или объяснения, побуждает к нарушению договора другой стороной, отвечает в размере причиненных убытков». (One who, with knowledge of existing valid contract between others, intentionally, knowingly, and without reasonable justification or excuse, induces breach to damage of other party, is liable for damages sustained.) [10]
Помимо прочего, ответчик утверждал, что он не предпринимал активных усилий для того, чтобы побудить продавца отказаться от сделки с первым покупателем, а всего лишь отвечал на рекламную кампанию по продаже акций, развернутую самим же продавцом. Присяжные, рассмотрев все обстоятельства дела, тем не менее сочли, что усилия ответчика были именно активными (создание рабочей группы по приобретению акций, активные переговоры с акционерами и т.п.). Апелляция отказалась отменить это решение присяжных.
Что касается «оправдания или объяснения», в напутствии присяжным, в частности, говорилось, что оправданием не является само по себе то, что ответчик преследовал свои коммерческие интересы. В апелляции ответчик пытался оспорить это положение напутствия (чтобы добиться отмены вердикта), но безуспешно.
Ответчик также утверждал, что на момент его «вмешательства» у продавца не было действующего договора с первым покупателем, а был лишь договор о намерениях на четырех страничках, который еще подлежал утверждению советом директоров. Истец же говорил, что протокол имел обязательный характер для продавца, поскольку был подписан лицами, контролирующими большинство акций продавца. Присяжные сочли, что стороны намеревались считать себя связанными условиями протокола, следовательно, между ними был действующий договор. В апелляции ответчик пытался доказать, что этот вопрос подлежал разрешению не присяжными, а судьей (как вопрос права, а не факта), но апелляционный суд отклонил жалобу.
Решение считается весьма неоднозначным и до сих пор вызывает споры.
Дело об одном участке и трех покупателях
Следует подчеркнуть, что предложение лучшей цены не всегда является «ненадлежащим побуждением к нарушению договора», даже в случае знания оферента о наличии такого договора.
В одном из дел, рассмотренных Верховным судом Мичигана в 1974 году (Meyering v. Russell), владелец земельного участка продал его (первому) покупателю за 24500 долл. на условиях рассрочки. Через год оказалось, что покупатель вовремя не платит. Тогда продавец продал участок в рассрочку другому покупателю за 21500 долл., но «закрытие» договора было отложено, чтобы дать продавцу время на расторжение первого договора. Продавец инициировал судебный процесс о расторжении первого договора (не доведенный, однако, до конца). В это время стало известно о строительстве торгового центра неподалеку от участка. Тут же появился третий покупатель (риелтор), который выкупил права по договору у первого покупателя и впоследствии купил участок за 9750 наличными плюс 10200 в форме принятия долга продавца по ипотеке. Несмотря на протесты второго покупателя, продавец отказался от передачи ему недвижимости.
Второй покупатель предъявил иск продавцу (в связи с нарушением последним договора), а также к третьему покупателю (о вмешательстве в договорные отношения). Суд приказал передать участок второму покупателю на условиях договора с ним, а третьему покупателю приказал выплатить убытки второму в размере 7950 долл. Суд, как ни странно, отказался рассматривать иск третьего покупателя к продавцу о возврате уплаченного.
Третий покупатель (риелтор) подал апелляцию. Апелляционный суд указал, что невозврат продавцом уплаченного третьим покупателем повлекло бы неосновательное обогащение продавца и необоснованное наказание третьего покупателя. В этой части дело было возвращено в первую инстанцию.
Однако в части вмешательства в договорные отношения Апелляционный суд решил дело не в пользу риелтора. Тот утверждал, что для взыскания необходимо доказать наличие «злобы», но апелляция отметила, что это правило давно уже не применяется.
Один из апелляционных судей (О’Хара) в особом мнении выразил несогласие с большинством в части вмешательства в договорные отношения. Он указал, что риелтор всего лишь предложил лучшую цену и не совершал каких-либо незаконных действий.
Дело в части вмешательства в договорные отношения дошло до Верховного суда Мичигана. Он в этой части пересмотрел решение апелляции, полностью присоединившись к мнению О’Хары. [12]
Как видим, предложение лучшей цены может быть, а может и не быть основанием для деликтного иска, в зависимости от того, насколько «ненадлежащими» признает суд эти действия. Оценка зависит от всех обстоятельств дела. Кроме того, подход может несколько разниться в различных юрисдикциях (штатах).
Экономические основания
С точки зрения экономических оснований права деликт вмешательства в договорные отношения довольно проблематичен. Действительно, ведь убытки, взыскиваемые за нарушение договора с нарушившей его стороны, должны полностью компенсировать потери пострадавшей стороны. Какой же экономический смысл в том, чтобы наказывать «интервента», ведь благодаря ему, возможно, был заключен более экономически эффективный договор (на лучших условиях)? [13]
Было предложено несколько разных экономических теория для «оправдания» этого деликта. Многие (например, Ричард Познер) [14] указывают на то, что убытки, взысканные с нарушившей договор стороны, могут оказаться недостаточными для компенсации потерпевшего (например, из-за банкротства этой стороны), ввиду чего имеет смысл субсидиарно взыскивать ущерб и с виновного в нарушении договора третьего лица.
Согласно другой лини аргументации (Фред Макчесни), деликт должен применяться в тех случаях, когда транзакционные издержки делают «правило собственности» (property rule) более эффективным, чем «правило ответственности» (liability rule). [15] Если так, то, видимо, деликт применим к договорам, где сложно найти замену контрагенту или приобретаемому товару (личные услуги, недвижимость, слияния и поглощения), но не к сделкам, например, с биржевыми товарами.
Так или иначе, тема остается противоречивой. Англосаксонские суды продолжают исследовать вопрос о том, когда предложение лучшей цены или лучших условий следует считать неправомерным вмешательством в договор, а когда не следует.
[1] Garrett v. Taylor, 79 Eng. Rep. 485 (K.B. 1621).
[2] Tarleton v. McGawley, 170 Eng. Rep. 153 (K.B. 1793).
[3] См., например: Blackstone W. Commentaries on the Laws of England in Four Books, vol. 1 [1753]. Philadelphia: J.B. Lippincott Co., 1893. P. 429.
[4] Lumley v. Gye, 118 Eng. Rep. 749 (Q.B. 1853).
[6] OBG Ltd v Allan [2008] 1 A.C. 1.
[7] Restatement (Second) of Torts § 766 (1979).
[8] United Truck Leasing Corp. v. Geltman, 406 Mass. 811, 812, 551 N.E.2d 20 n. 6 (Mass. 1990).
[9] Texaco, Inc. v. Pennzoil Co., 729 S.W.2d 768 (Tex. App. 1987).
[10] Hornstein v. Podwitz, 254 N.Y. 443, 448 (1930).
[11] Meyering v. Russell, 53 Mich.App. 695 (1974).
[12] Meyering v. Russell, 393 Mich. 770 (1974).
[14] William M. Landes and Richard A. Posner, Joint and Multiple Tortfeasors: An Economic Analysis, 9 J. Legal Stud. 517 (1980). See also Richard A. Posner, Common-Law Economic Torts: An Economic and Legal Analysis. 48 Ariz. L. Rev. 735, 743-745 (2006).
[15] Fred S. McChesney, Tortious Interference with Contract Versus «Efficient Breach»: Theory and Empirical Evidence, 28 J. Legal Stud. 131 (1999).
Научно-практический круглый стол «ИНТЕРВЕНЦИЯ В ЧУЖИЕ ДОГОВОРНЫЕ ОТНОШЕНИЯ: оспаривание сделки или взыскание убытков»
Договорные обязательственные требования защищаются обычно исками о взыскании неустойки, убытков или применении иных мер ответственности, механизмом соразмерного снижения договорной цены, приостановлением встречного исполнения, расторжением договора, а также в ряде случаев иском об исполнении обязательства в натуре. Все эти средства защиты развиваются в рамках парадигмы относительных обязательственных связей должника и кредитора.
Но в последние несколько лет в практике российских судов обозначилась тенденция защищать права кредитора по обязательству против недобросовестной интервенции в чужие договорные отношения. Речь идет о ситуациях, когда должник в нарушение своего договорного обязательства перед кредитором заключает договор с третьим лицом, тем самым делая фактически невозможным исполнение своего обязательства перед кредитором. В подобных случаях если третье лицо признается судом недобросовестным, суды начинают защищать кредитора от его недобросовестной интервенции в обязательственные отношения кредитора и должника. См. в частности, п.17 Постановления Пленума ВС РФ от 21.12.2017 N 54, определения СКГД ВС РФ N 50-КГ17-27 и N 49-КГ17-35, определения СКЭС ВС РФ № 308-ЭС17-14180 (1,2), N 305-ЭС17-14389, N 307-ЭС17-11311 и № 305-ЭС16-10864. В большинстве случаев российские суды защищают кредитора, признавая сделки, совершенные должником с недобросовестным интервентом, ничтожными по правилам ст.10 и ст.168 ГК.
В праве многих зарубежных стран подобные механизмы защиты хорошо известны (англ. название института – tortious interference with contract), но наиболее типичным средством защиты является взыскание с недобросовестного интервента убытков посредством деликтного иска, аннулирование сделки должника с интервентом также известно (например, французскому праву), но кажется менее распространенным. Российские кредиторы в тех случаях, когда интервенция осуществляется в форме совершения сделки, предпочитают аннулирование сделки и возвращение отчужденного по сделке актива с тем, чтобы в дальнейшем обратить на него взыскание или истребовать по правилам ст.398 ГК или иным нормам, допускающим отобрание имущества в натуре. Верховный Суд РФ не раз такие требования поддерживал.
Взыскание же убытков с недобросовестного интервента российская судебная практика знает в отношении тех ситуаций, когда интервенция в чужие договорные отношения осуществляется не за счет совершения сделки с должником, а в случае причинения вреда имуществу должника, спровоцировавшего нарушение должником своих обязательств перед кредитором (см. напр., Определение КГД ВС РФ от 17.07.2018 года N 4-КГ18-44).
В сентябре 2014 года наш институт уже проводил круглый стол на тему допустимости абсолютной защиты обязательственных прав (видеозапись см. здесь). Но на тот момент времени дискуссия носила скорее теоретический характер, так как практически ни об одном реальном известном кейсе применения доктрины интервенции в чужие договорные отношения в российской судебной практике на тот момент известно не было. В свете появления все новых примеров применения этой доктрины на уровне практики Верховного Суд РФ имеет смысл вернуться к этой проблематике еще раз.
В пользу этого говорит и то, что за прошедшие 4,5 года на данную тему было написано несколько статей (Синицын С.А. Абсолютная защита относительных прав: причины, последствия и соотношение с принятой классификацией субъективных прав // Вестник гражданского права. 2015. N 1. С. 7 – 44; Гутников О.В. Деликтная ответственность за нарушение относительных прав: перспективы развития в российском праве // Закон. 2017. N 1. С. 22 – 37; Алоян А.Э. Модели абсолютной защиты обязательственных прав // Закон. 2015. N 8. С. 138 – 146; Карапетов А.Г. Модели защиты гражданских прав: экономический взгляд // Вестник экономического правосудия Российской Федерации. 2014. N 11. С. 24 — 80; N 12. С. 24 – 73). На данную тему начали защищаться магистерские диссертации и выпускные квалификационные работы. Возможно, в скором времени мы дождемся и защищенных кандидатских диссертаций, а также полноценных научных монографий.
В связи с этим было принято решение подвергнуть данную доктрину более пристальному критическому разбору. Настоящий научно-практический круглый стол посвящен именно этому.
В обсуждении планируется участие следующих спикеров:
Ширвиндт Андрей Михайлович
к.ю.н., доцент кафедры гражданского права Юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова
Петроль Олеся Дмитриевна
доцент кафедры общих проблем гражданского права Исследовательского центра частного права имени С.С. Алексеева при Президенте Российской Федерации
Чупрунов Александр Сергеевич
помощник юриста международной юридической фирмы «Герберт Смит Фрихилз СНГ ЛЛП», магистр РШЧП
Карапетов Артем Георгиевич
д.ю.н., директор Юридического института «М-Логос», профессор Высшей школы экономики, главный редактор журнала «Вестник экономического правосудия»
Программа
1. Политико-правовое обоснование доктрины интервенции в чужие договорные отношения: превенция «эффективных нарушений», риски подрыва стабильности договорных отношений, моральный аспект (аморальна ли интервенция?) и др.
2. Догматические аспекты: соотношение доктрины интервенции с принципом относительности обязательственных отношений, проблема взыскания чистых экономических убытков
3. Возможные санкции: возмещение вреда при недобросовестной интервенции в форме убытков, возмещение вреда в натуре на основании ст.1082 ГК путем отобрания проданного интервенту имущества или оспаривание сделки должника и интервента на основании правил ст.10 и ст.168 ГК (какой из вариантов корректнее и возможен ли выбор санкции кредитором?)
4. Форма вины интервента: наступает ли ответственность при доказанном точном или вменяемом («должен был знать») знании интервента о провоцировании нарушения, только при доказанном точном знании («знал или со всей очевидностью не мог не знать») или лишь в самых исключительных ситуациях при доказанном умысле на шикану?
5. Соотношение договорной ответственности контрагента и деликтной ответственности интервента: солидаритет, субсидиарная ответственность или ответственность только в случае банкротства контрагента?