инвариантно вариативные отношения в языке
5. Понятие и соотношения языка и речи. Понятие вариантов и инвариантов.
Язык – неврождённое свойство человека, оно попадает в его сознание, а туда попадает извне.
Язык существует в – грамматиках и словарях
Наиболее тяжкое разграничение «язык и речь» провёл Фердинанд де Соссюр
Все проявления языка охватываются понятием «речевая деятельность» (сам язык, способность к языку, говорение) + «язык» и «речь»
Язык не дан в наблюдении. Дана только речь.
Язык лежит в основе высказывания.
Речь – это реализация языка:, состоит из процесса говорения и текста.
Свойства Языка: Сущность, Общее, Абстракт, Орудие общения, Абстрактные аналоги единиц речи, Не зависит от ситуации, Устойчив инвариантен, Состоит из ярусов, Система.
Свойства Речи: Явление, Частное, Конкретика, Вид общения, которое произведено этим орудием, Материальные, состоят из артикул. звуков, Зависит, Вариантен подвижен, Линейна, Текст, в основе которого данная система.
Заимствование языка и речи. Факт языка становится фактом речи. Факт речи может усвоиться или не усвоится.
ВАРИАНТНОСТЬ – 1) представление о разных способах выражения к-л. языковой сущности как об ее модификации, разновидности или как об отклонении от некоторой нормы. 2) термин, характеризующий способ существования и функционирования единиц языка и языковой системы в целом. Вариант – фундаментальное свойство языковой системы и функционирования всех единиц языка.
ИНВАРИАНТ – это абстрактное обозначение одной и той же сущности в отвлечении от ее конкретных модификаций – вариантов. В понятии инварианта отображены общие свойства класса объектов, образуемого вариантами. Сам инвариант не существует как отдельный объект, это не представитель класса, не эталон, не «образцовый вариант».
Язык (инвариант)- фонемы, морфемы, лексемы, предложения. Речь (вариант) – звуки, морфы, лексы, высказывание
6. Понятие владения языком. Уровни владения Языком. (У нас: + языковая и коммуникативная компетенция)
В любой сложной системе, состоящей из разнородных элементов, наблюдается изначально несколько уровней, то есть элементы образуют иерархию. Иерархию, уровни в языке пытались выделить еще в Древней Греции.
Системный характер языка, его подвижную иерархическую систему, взаимоотношения между уровнями
Позволяет провести границу между различными лингвистическими дисциплинами
Позволяет разделить весь языковой материал на части, удобные для изучения
Принципы выделения уровней:
единицы входят в состав единиц высшего уровня
единицы уровня должны выделять сегментированием – разделение на фрагменты потока речи (дистрибутивный анализ)
элементы языкового уровня должны быть знаками или состоять из знаков
сема – элементарная частица значения слова
(1 – человек 2 – мужчина 3 – взрослый
К небазисным уровням языковой системы кроме уровня фигур относят также:
1.фразеологический уровень – между словами и предложениями 2.сервологический уровень – уровень служебных слов (will) – между словами и морфемами 3.уровень словосочетаний (-рук-руч) – морфологическиц различия выражаются фонемами
Свойства уровней: 1.автономность – на каждом уровне действуют свои собственные законы 2.неразложимость единиц уровня – неделимость на меньшие единицы того же рода
Морфологический и лексические – знаковые уровни, предложение – совокупность знаков, следовательно, это суперзнак. Некоторые лингвисты считают, что фонема – не знак – нет полновесного значения, но некоторые – смыслоразличительная (лук-лак)
Только зная проблематику владения языком, можно заниматься моделированием языка.
Впервые эту проблему выделил Апресян.
Компоненты владения языком по Апресяну:
умение выражать смысл всеми языковыми средствами (это в идеале) или различными средствами, т.е. умение перефразировать
умение извлекать из сказанного на данном языке смысл:
а) умение различать внешне сходные, но разные по смыслу высказывания, т.е. владение омонимией.
б) умение находить общее в разных по форме высказываниях, т.е. владение синонимией.
3) умение отличать правильные высказывания от неправильных
В такой интерпретации понятия “владение языком” имеются в виду собственно языковые умения говорящего. Эта интерпретация является, по существу, более детальной разработкой того, что Н.Хомский назвал языковой компетенцией говорящего.
Неудовлетворительность понятия языковой компетенции была отмечена Д. Хаймсом, который уже два года спустя после работы Н. Хомского показал, что знание языка предполагает не только владение его грамматикой и словарем, но и ясное представление о том, в каких речевых условиях могут или должны употребляться те или иные слова и грамматические конструкции. Д. Хаймс ввел понятие коммуникативной компетенции.
Связывая формирование навыка свободного владения данным языком с процессом социализации ребенка, Д. Хаймс обращает внимание на актуальность изучения того, “какие сведения о речи, помимо правил грамматики и словаря, усваиваются ребенком в процессе его превращения в полноправного члена данного языкового общества”.
Хаймс – контекстуализация – когда человек должен быть озабочен не только тем, чтобы донести все, но и чтобы вписать свой контекст в ситуацию общения.
переключение кодов – переход из одного стиля в другой
Уровни владения языком:
собственно-лингвистический (компоненты Апресяна)
национально-культурный – владение и знание стереотипов языка (обороты в ситуациях общения, которые жестко закреплены) – предполагает знание коннотаций
энциклопедический уровень – мы владеем не только словом, но и миром этого слова, т.е. знаем? какая реалия стоит за этим словом
Владение родовидовых отношений, причинно-следственных, временных, пространственных и т.д.
ситуативный уровень – употребляем языковые средства в определенных ситуациях
говорящий+слушающий – социальная роль → тональность общения, средства общения и цели
Инвариантно вариативные отношения в языке
Крупные переломы в жизни науки обычно сопровождаются спорами о способах конструирования предмета данной науки, попытками пересмотра сложившихся понятий и осознанием потребности в новом метаязыке. В лингвистике эти процессы пришли на конец 50-х годов прошлого века. В это время начала складываться новая парадигма – структурная лингвистика.
Основателями структурного направления в лингвистике принято считать Ф. де Соссюра, Р. Якобсона, а в России – Ф.Ф. Фортунатова.
С тех пор прошло не так уж и много времени, но за это время в лингвистике произошла смена всей парадигмы. Изменились способы конструирования предмета лингвистического исследования. Появилось несколько конкурирующих языков лингвистического описания, например, когнитивная лингвистика.
В любой науке смена парадигмы делает особо актуальной разработку общих и частных проблем эпистемологии. Однако в современной лингвистике частная эпистемология пребывает в зачаточном состоянии. Это не кажется случайным. Можно указать, по меньшей мере, три причины такого положения вещей.
1. Эпистемология гуманитарных наук вообще мало развита. Изобилие многообразных учений обычно не сопровождается разработкой соответствующих методологических предпосылок. Так, традиционно лингвистика относится к «наукам о человеке», и по умолчанию понимается иной аспект «человека», чем, если говорится, например, о медицине или антропологии. Одновременно лингвистов объединяет понимание лингвистики как науки о знаковых системах, т.е. части общей семиотики. Тогда возникает вопрос, как соотнести характерные для разных «наук о человеке» методы – правдоподобные рассуждения, эксперимент, наблюдение?
2. В силу специфики своего объекта современная лингвистика имеет много предметов. Так, предмет типологических штудий и предмет, которым занят исследователь проблем представления знаний на естественном языке, имеют между собой мало общего. Очевидно, что различие в предметах предполагает и различие в методах, но насколько оно глубоко?
3. Слишком по-разному понимаются в лингвистике ценностные ориентации.
Все это и составляет для каждой отдельной науки ее собственную эпистемологию – то, что Р. Мертон в свое время назвал «теорией среднего уровня». Неразработанность теорий среднего уровня в лингвистике до некоторого времени не ощущалась, как некий минус, что до известной степени естественно. Чтобы почувствовать потребность в постановке и решении эпистемологических проблем, надо усомниться в очевидностях и систематически размышлять о предмете своей науки, т.е. заниматься методологической рефлексией.
Много лет лингвисты открыто отказывались от попыток описывать язык как психический феномен. На наш взгляд, даже если лингвистика сейчас и делает какие-либо шаги в данном направлении, в любом случае, вопрос об этом остается открытым.
Среди многообразия теорий к пониманию внутренней и внешней сути языка можно выделить наиболее интересные течения, которые объясняют не только общее в природе языковых фактов, но и связывают это «общее» с методологической картиной бытия в целом.
Интересным, на наш взгляд, кажется, при таком подходе, теория инварианта, под которым мы понимаем «симметрию определенной группы преобразований» (Г. Вейль). Сам термин «инвариант» существует в языкознании достаточно давно; проследим основные этапы становления понятия и его объем, в зависимости от хронологии его понимания.
Под инвариантом в лингвистике понимают «абстрактное обозначение одной и той же сущности (напр., одной и той же единицы) в отвлечении от ее конкретных модификаций – вариантов» (ЛЭС, с. 81).
Вариантно-инвариантный подход в лингвистике первоначально утвердился в фонологии, в основном, после ряда работ Казанской лингвистической школы. В основном, становление самого понятия можно проследить в работах И.А. Бодуэна де Куртенэ. До Бодуэна де Куртенэ в языкознании было достигнуто главное – различение звука и буквы. Бодуэн закрепил это достижение, и после его работ звук и буква уже не смешивались. Занимаясь, в основном, звуковым строем, он обращает внимание и на акустические, и на артикуляционные признаки звука. Кроме этого, Бодуэн интересуется социальной природой звука, ставя вопрос, что такое звук.
В основе его учения лежит различение статики и динамики языка. Бодуэна интересует статика фонетической системы русского языка (его современная стадия). Он считает, что в любом уровне языка можно увидеть частное и общее. Частное – это звук, но что же тогда общее? Он решил, что звуки, даже различные в артикуляции, могут отождествляться в механизме языка: [друк] и [друга]. Любой человек знает, что звуки к и г отождествляются.
Под «механизмом языка» Бодуэн предполагал единицу более высокого уровня – морфему. В результате данной теории, у него отождествляются только те звуки, которые «происходят» в одном корне.
Учение Бодуэна в языкознании называется альтернацией, то есть чередованием (мена звуков в одной и той же морфеме).
Еще не называя термина «фонема», Бодуэн говорил, что существует «подвижный компонент морфемы» (1881), а затем – что это «постоянное представление», это «не сами звуки. Звуки – явление мгновенное, изменчивое, а это – постоянное». В 1898 году он указывает, что «это присутствует в сознании говорящего и не тождественно звуку». По мнению Бодуэна, фонема – это нечто постоянное, оно проявляется в одной морфеме, это отражено в сознании говорящего и функция этих единиц проявляется в единицах более высокого уровня, т.е. звук способен различать более значимые единицы.
В 1895 году, по просьбе польских языковедов, Бодуэн впервые вводит термин «фонема», но развернутого определения не дает. Однако именно его работы заложили прочный фундамент в вариативно-инвариантные отношения, т.к. именно фонема является инвариантом в сознании носителей языка, реализуясь в различных вариантах звуков. Постепенно этот подход из фонологии был перенесен на изучение других уровней языка. Эмические термины используются для обозначения единиц-инвариантов (фонема, морфема, лексема, граммема и пр.), этические термины используются для обозначения единиц-вариантов (фон – аллофон, морф – алломорф, лекса – аллолекса и пр.).
Все единицы языка вариативны, т.е. представлены в виде множества вариантов. Вариантное строение единиц языка обусловлено присущим им свойством «экземплярности». Каждая единица существует в виде множества экземпляров, оставаясь при этом сама собой, подобно тому, как одна и та же книга может быть размножена в бесчисленное множество экземпляров. Само бытие отдельной единицы языка есть ее варьирование, сосуществование множества ее вариантов. В вариантах единиц языка проявляется вариантно-инвариантное устройство всей языковой системы.
Инварианты, будучи результатом осмысления и объединения объективных общих свойств разных рядов конкретных единиц, могут быть разной степени абстрактности. Так, все экземпляры звука «а» позволяют вывести инвариант «фонемы а», ряд, образуемый «фонемой а», «фонемой б» и т.д., позволяет вывести инвариант – «фонему вообще». Одна и та же конкретная единица может иллюстрировать инварианты разных степеней абстрактности. Так, словоформа «лампа» есть конкретный экземпляр – вариант (аллолекса, лекса) лексемы «лампа» (инвариант 1-й степени абстрактности), экземпляр-вариант существительного (2-я степень), экземпляр-вариант слова вообще (3-я степень).
В силу восходящего к Ф. де Соссюру принципа линейности речи на одно место в речевой цепи может быть помещен только один экземпляр-вариант языковой единицы. Поэтому речь по своей природе вариантна, речевые произведения состоят из вариантов. Распространено мнение, что, в отличие от речи, язык состоит из инвариантов. Однако поскольку инварианты – это абстрактные сущности, то признать, что язык состоит из абстракций, можно только в рамках понимания языка как «системы классификации». Понимание языка как реального средства (орудия) общения, а речи как применения, использования этого средства заставляет считать, что язык состоит из того же, из чего состоит речь – из конкретных экземпляров, но представленных в виде классов или множеств, названия которых, отображающие свойства этих множеств, и есть инварианты. При переходе от языка к речи используются одни из экземпляров этого множества.
Варианты единиц языка по-разному проявляются на разных уровнях языковой системы. Так, на фонетико-фонологическом уровне, образуемом односторонними единицами, классы вариантов (фонемы), т.е. инварианты, выводятся на основе звуковых и функциональных свойств единиц. На уровнях двусторонних единиц (морфема, лексема и т.д.) звучание для вывода инвариантов не релевантно, но существенны значение и функция. Наиболее сложным является вопрос о вариантах значений языковых единиц. Значение любой единицы само по себе инвариантно и служит основой для объединения в вариантный класс разных экземпляров единицы, обладающей этим значением. Разные значения одного и того же слова не варьируются, а аккумулируются в слове. О вариантах «одного и того же значения» относительно некоторого инварианта, по-видимому, можно говорить, когда в ряду единиц, семантически различающихся, регулярно обнаруживается «одно и то же значение», например, одно и то же лексическое и общеграмматическое (частеречное) значение у ряда словоформ одного слова. Кроме того, при использовании одного и того же грамматического форманта иногда обнаруживаются как бы оттенки одного и того же основного значения, присущего этому форманту (например, разновидности перфектного значения во многих языках и т.д.).
Варианты и инварианты языковых единиц не образуют разных уровней языковой системы. В рамках одного уровня можно говорить о единицах и как о вариантах, и как об инвариантах. Фонема и фон, так же как и морфема и морф, принадлежат своим уровням (фонологическому и морфемному), соответственно обозначая единицы либо как классы (фонемы, морфемы), либо как члены классов (фон, морф).
Если под вариантностью понимается представление о разных способах выражения какой-либо языковой сущности как об ее модификации, разновидности или как об отклонении от некоторой нормы (например, как разночтения в разных списках одного и того же памятника), тогда то, что видоизменяется, понимается как некоторый образец, эталон или норма, а вариант – как модификация этой нормы или отклонение от нее. В этом случае оппозиция «вариант – инвариант» не вводится.
Идеи о системной организации языка были развиты в нескольких направлениях структурной лингвистики, поставившей в качестве одной из основных задач выделении и классификацию единиц языка все большей степени абстрактности и установление наиболее общих типов отношений между ними. Так, глоссематикой была сделана попытка «имманентного», несубстанционального подхода к определению всех основных единиц и отношений языковой системы, хотя ограниченность такого подхода не раз отмечалась критиками глоссематики.
Отвергая формулировку Соссюра о несистемности диахронии, пражская лингвистическая школа исходила из принципиально системного подхода к эволюции языка. В работах Р.О. Якобсона и др. изучается диалектическое противоборство тенденций развития языковой системы, действие которых, будучи устремлено к «равновесию» (симметрии, заполнению лакун «пустых клеток»), тем не менее, никогда не позволяет языковой системе достичь абсолютной устойчивости: устраняя старые «горячие точки», оно создает в ней новые, что вызывает асимметрию в языке. Поэтому и в синхронном аспекте языковая система предстает не статической, а динамической системой. В работах пражской лингвистической школы языковая система характеризуется как система функциональная, т.е. как система средств выражения, служащая какой-либо определенной цели. Понятие функции языка раскрывает место языковой системы в системе высшего порядка (в общественной жизни человека), а понятие функции языкового элемента – роль этого элемента внутри системы языка и его соотношение с другими элементами данной языковой системы. Тезис пражских функционалистов о языке как «системе систем» (близкий квалификации языка как «сложной системы» в современной кибернетике) также получает двоякую интерпретацию: а) система языка как система уровней языка, каждый из которых – тоже система; б) система языка как система своих функционально-стилистических разновидностей, каждая из которых – тоже система.
Данный подход является системным, т.е. рассматривается множество элементов как единое целое. Взаимосвязь этих элементов не доказывается, а определяется как данное. Это внутреннее противоречие порождает множество методов, каждый из которых решает эту проблему по-своему (младограмматики, генеративная лингвистика и пр.). Это свидетельствует о том, что целостность системы языка декларируется, и нет единой методологии для доказательства факта целостности.
Данная ситуация в языкознании в наше время тождественна ситуации в геометрии в середине 19 века, когда Феликс Клейн (Эрлангенская программа) в 1872 году выступил с методологической программой объединения всех геометрий с единой позиции. Это и была теория инварианта.
Инвариант – это общее, устойчивое, представленное различными вариациями. Переход от одной вариации в другую в пределах одного инварианта осуществляется группой преобразований. Достижения геометрии, которые были перенесены на современную физику (квантово-калибровочная теория поля), оказались очень эффективными для создания единой теории поля, т.е. теория инварианта дала те же самые результаты (объединила различные физики единой концепцией). Параллельно и независимо от физики идеи геометрии были применены в психологии Жаном Пиаже, что позволило ему создать новое направление (на стыке психологии и философии) – генетическую эпистемологию, объяснив развитие интеллекта у ребенка.
Эти три дисциплины являются фундаментальными для антропологии – науки 21 века. Они дают возможность проявиться интегративным тенденциям, и поэтому могут быть положены в методологическую основу любой науки, в частности, лингвистики.
Факт – это ось, делающая процесс устойчивым. Эта ось объединяет в себе триаду «состояние – событие – ситуация». Терминология системного подхода, оперирующая понятиями «Элемент, структура, множество, иерархия» исчерпала свой методологический ресурс, и поэтому мы привлекаем терминологию процессуальной логики, которая описывает не статику системы, а ее динамику. Это позволяет нам обосновывать развитие языка как целостного многообразия, а не декларировать его иерархическую заданность.
Уместно рассмотреть язык как факт. Тогда он обладает следующими признаками:
1. Он задан (состояние, статус, позиция).
2. Заданность определена начальными и конечными условиями (ситуация, оппозиция).
3. Обусловленность существования ситуаций и состояний в определенной структуре (событие).
Отношения между этими признаками подчиняются науковедческим принципам относительности и дополнительности, симметрии, взаимодействие между которыми подчиняется процессуальной логике, или координируется принципом инвариантности.
Отсюда вытекают следующие вопросы:
1) если мы считаем инвариант «законом законов», по Е. Вигнеру, тогда каковы в языке устойчивые структуры, которые неизменны при переводе, при изменении языка во времени, при многообразии его стилистических и прочих проявлений и т.д.?
2) как взаимосвязаны законы языка с фактом существования языка?
3) как возможно представить язык как факт в качестве концептуальной матрицы?
Возможно, что термин «концепутальная матрица» недостаточно подходит к рассматриваемому нами понятию инварианта в языке, поскольку сама матрица двумерна. Вероятно, можно применить к данному понятию термин «сетевая модель». Также, в качестве небольшого отступления, приведем небольшой и общеизвестный библейский миф, который в ключе теории инварианта приобретает совершенно иные, не мифические, очертания. Это миф о Вавилонской башне. Через теорию инварианта тот язык, на котором говорили ее строители, и будет тем инвариантом, который, после смешения языков, является «сетевой моделью», «концептуальной матрицей», «симметрией плюс группа преобразований» и по сей день реализуется в различных языках мира. К слову можно заметить, что теория нейросетей, вплотную занимающаяся искусственным интеллектом, также вышла на проблемы речепорождения, поэтому можно считать, что к инварианту языка с разных сторон подходит уже не одна отрасль научного знания. Конечно, остается открытым вопрос – как же можно описать этот инвариант языка? Где искать ответ – в уже мертвых, в экзотических или современных международных языках?
Каждый из этих вопросов является темой отдельного исследования; в рамках же данной статьи мы лишь только обозначили проблему.
2. Кодухов В.И. Общее языкознание. – М., 1974.
3. Леонтьев А.А. И.А. Бодуэн де Куртенэ и петербургская школа русской лингвистики. – ВЯ, 1961, № 4.
4. Лингвистический Энциклопедический словарь. – М., 1990.
5. Лингвистический Энциклопедический словарь. – М., 1996.
6. Ломтев Т.П. Язык и речь. – М., 1981.
7. Общее и индоевропейское языкознание. – М., 1986.
8. Томсен В. История языковедения до конца 19 века. – М., 1968.
9. Философский Энциклопедический словарь. – М., 1992.
10. Фрумкина Р.М. Психолингвистика: что мы делаем, когда говорим и думаем. Препринт WP6/2004/04- М.: ГУ ВШЭ, 2004.
11. Хауген Э. Направления в современном языкознании. – М., 1960.
12. Ярцева В.Н. О сопоставительном методе изучения языков. – М., 1986.
ИНВАРИАНТНО-ВАРИАТИВНАЯ ПАРАДИГМА В СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКЕ
Общеизвестно, что целостное понимание сущности языка возможно при таком подходе, когда учитывается триединство мира, человека и языка.
Теория, постулируемая обозначенным системным подходом, сложилась к началу ХХ века на базе синтезирующих концепций И.Г. Гердера, В. Гумбольдта, А.А. Потебни, И.А. Бодуэна де Куртенэ, вобравши в себя достижения философской и лингвистической мысли за период, который мы привыкли считать достаточно продолжительным, подразделяя его при этом на целые эпохи, – промежуток времени примерно в 2,5 тыс. лет. Синтетизм этой теории подтверждается наличием полярных – аспектирующих концепций А. Шлейхера, Г. Пауля, Ф. де Соссюра. Признав наличие в истории языкознания и в современной лингвистике синтезирующих и аспектирующих теорий, концепций, принципов, методов, можно было бы поставить точку в разработке эволюции теории языка, сославшись, к примеру, на работы Л.Г. Зубковой как основополагающие по данной проблеме. [7; 8; 9; 10]. Однако идеи содержательного синтеза по-прежнему остаются актуальными для современного этапа развития лингвистики. Начало XXI века ознаменовалось интенсивным развитием когнитивно-прагматической парадигмы, возвращением уже на новом этапе к проблемам лингвофилософии, герменевтики, развитием лингвоаксиологии, эпистемологии текста, расширением предмета лингвистического изучения, вызванного внутренней логикой развития теории языка, а также «активным вторжением логики, психологии, социологии, этнографии и других дисциплин в традиционные сферы интересов языковедения». [11, 5].
Новизна решения поставленных вопросов заключается во введении нами в «синтетическую» теоретико-методологическую парадигму современной лингвистики и таких единиц лингвистического и лингводидактического описания языка, как функционально-стилистический инвариант языковой системы и его модификации. [2; 3; 4; 5; 6].
Понятие инвариантности – одно из основополагающих интердисциплинарных понятий, позволяющее извлекать «из потока вариаций относительно инвариантные сущности» в ряде наук: лингвистике, математике, физике, биологии. Обращение к инвариантному и вариативному, заложенным в одной и той же структуре и имплицирующим друг друга, восходит к 70-м гг. XIX в. и продолжает оставаться актуальным в научных исследованиях XX- X Х I вв. Проблемами соотношения инвариантного/вариантного занимался целый ряд ученых:А.Х. Востоков, К.С. Аксаков, Н.П. Некрасов, А.М. Пешковский, Ф.Ф.Фортунатов, А.А. Шахматов, Н.С. Трубецкой, Е. Курилович, Р.О. Якобсон, С.И. Карцевский, Л. Ельмслев, В.Г. Адмони, Дж. Лакофф, А.В. Бондарко, Перцов Н.В. и др. В частности, в работе Н.В. Перцова решается ряд принципиально важных вопросов: а) какие языковые феномены могут охватываться теорией инвариантности? б) соотношение сильной и слабой ипостасей инварианта; в) вопрос о проявлении инварианта в особой синтаксической и лексической обстановке и др. [14].
Сегодня стало уже общепризнанным то, что понятие инвариантности в лингвистике связано с фундаментальным теоретическим утверждением – законом совмещения, основанном на совмещении первичных функций языковых знаков, в результате чего возникает вторичная функция, являющаяся вариативной по отношению к первичной функции. Подобное утверждение не лишено изрядной доли полемичности, поэтому обратимся вначале к пониманию инвариантности в методологическом смысле.
Понятие инвариантности стало одним из важнейших в математике в 1872 году после публикации Клеином программы объединения законов геометрии. Наибольшей популярности идея инвариантного достигла в тот период, когда в 1916 году был сформулирован закон относительности в книге Эйнштейна. В лингвистике также активизируется разработка идей инвариантности в связи с появлением в 1916 году знаменитого курса лекций Ф. де Соссюра. И, конечно же, одна из самых гармоничных лингвистических теорий инвариантности принадлежит Роману Якобсону.
Сущность понятия инвариантности представляется в более ясном виде в следующем определении: «Инвариантность – это неизменяемость среди изменений, устойчивость в мире неустойчивости, прочность конфигураций, остающихся одними и теми же вопреки натиску бесчисленных трансформаций» [17]. Несмотря на то, что эта трактовка самодостаточна, в определении заложены два прямо противоположных суждения: во-первых, инвариантность связывается с «общим значением»; во-вторых, инвариант тяготеет к первоначальному варианту, иначе к первичной функции, остающейся неизменной, «вопреки натиску бесчисленных трансформаций», в отличие от модификаций, которые являются вариантами, связанными с вторичными функциями. Однако развитие представлений об иррациональных структурах в языке, рассмотрение языка как превращенной формы подводит исследователей к объяснению инварианта как первичной функции, относительно его вторичных функций.
У С. Шаумяна определение лингвистического инварианта выводится из закона иерархии функций языкового знака. «Первичные синтаксические функции частей речи определяются через синтаксические оппозиции в соединении с законом максимального различия», в соответствии с которым «только те синтаксические оппозиции между частями речи имеют диагностическую силу, которые недвусмысленно характеризуют различие между первичными синтаксическими функциями частей речи». [16, 209]. Например, максимальное различие между существительным и глаголом имеет место в синтаксической группе «существительное + личная форма глагола». В этой оппозиции существительное недвусмысленно функционирует в качестве субъекта, а глагол – в качестве предиката. Если же в этой группе существительное употребляется в косвенном падеже, то это означает, что оно выполняет вторичную функцию, являющуюся вариативной по отношению к первичной – инвариантной.
Несмотря на прямо противоположные точки зрения в понимании лингвистического инварианта, в истории языкознания можно выявить несколько этапов исканий, связанных с решением проблемы инвариантности. Два из них были в свое время выделены Р.О. Якобсоном: 1) разработка фонемы как инварианта в плоскости звуковых вариаций; 2) установление и истолкование грамматических вариантов. Особенности третьего этапа, на наш взгляд, наиболее полно охарактеризованы в работах А.В. Бондарко: последовательная ориентация на связь системы языка и системы речи, исполнения и компетенции, стремление к гармонии в лингвистической теории, охватывающей комплекс аспектов структуры и функций. Мы выделяем четвертый этап в использовании теории инвариантности, связанный с развитием постмодернистских идей и активизацией исследований, нацеленных на синтез антропоцентричной традиции, адекватно адаптировавшей идеи и методы науки о языке к человеческим возможностям, и системоцентричного модерна, занимавшего умы на протяжении всего XX века и разработавшего круг задач, предполагающий детальную, полную и непротиворечивую рефлексию языковой системы. А это означает, что любой постмодернистский конструкт, разработанный с учетом инвариантно-вариативного устройства языковой системы и реабилитирующий традицию, может быть лишь прагматическим, и, следовательно, сбалансированным, приспособленным к решению целого ряда задач, в частности, к адекватному описанию языковых значений, форм, функций.
Обычно в эти ряды мы вводим все единицы, начиная от звука и буквы и заканчивая функциональными стилями, стилистически дифференцированными текстами: фонема – фон (фона), аллофон, звук; морфема – морф (морфа), алломорф; лексема – лекса, аллолекса, лексико-семантический вариант; графема – графа; слово – словоформа; структурная схема словосочетания – словосочетание; структурная схема предложения – предложение; инвариант функционального стиля – функциональный стиль; информационная модель функционального стиля; инвариант текста – текст, информационная модель текста; инвариант коммуникативного качества – коммуникативное качество речи; функционально-стилистический инвариант системы словообразования – информационная модель словообразовательного типа.
При этом мы учитываем, что существуют инварианты разных степеней абстрактности. Например, функционально-стилистический инвариант системы языка модифицируется то как функционально-стилистический инвариант коммуникативного качества речи, то как функционально-стилистический инвариант системы словообразовании. Функционально-стилистический инвариант текста, в свою очередь, предстаёт то как инвариант описания, то как инвариант повествования, то как инвариант рассуждения. Далее прослеживается наиболее тонкое ветвление: функционально-стилистический инвариант описания модифицируется с помощью информационных моделей портрета, пейзажа, интерьера и т.п. [ 2; 3; 4; 5; 6]
«В понятии инварианта отображены общие свойства класса объектов, образуемого вариантами. Сам инвариант не существует как отдельный объект, это не представитель класса, не эталон, не «образцовый вариант». Инвариант – сокращенное название класса относительно однородных объектов. Как название инвариант имеет словесную форму существования. Каждый вариант – объект, принадлежащий данному инвариантному ряду, несет в себе инвариантные свойства, присущие каждому члену этого ряда, и может быть оценен как представитель данного класса [12, 81].
В связи с определением инварианта возникает вопрос, возможен ли инвариант в речи и в языке одновременно или он является единицей языковой системы? В.М. Солнцев, ссылаясь на восходящий к Ф. де Соссюру принцип линейности речи, согласно которому в речевой цепи на одно место может претендовать один экземпляр – вариант языковой единицы, считает, что речи не свойственны инвариантные единицы. При этом он указывает на распространенное мнение, согласно которому язык состоит из инвариантов. По мнению В.М. Солнцева, язык не может состоять из одних абстракций. Поскольку он является средством общения, то он состоит из конкретных, вариантных единиц и из единиц абстрактных – инвариантных.
Следует признать, что подобная языковая асимметрия: речь = варианты: язык = варианты + инварианты – вполне может иметь место. Однако, учитывая то, что одна и та же единица, зафиксирована ли она в речевом потоке или в языковой системе, является носителем как вариативных, так и инвариантных свойств, мы склонны предполагать, что в приведенном выше отношении прослеживается симметрия: речь = варианты + инварианты: язык = варианты + инварианты.
Такое отношение может наблюдаться в двух случаях: 1) если язык и речь совпадают (такая точка зрения в языкознании известна); 2) если предположить, что в речи мы имеем дело с инвариантами первого уровня абстракции, а в языке – с инвариантами более высокого уровня абстракции (хотя, например, инвариант текста отражает достаточно высокий уровень абстракции при том, что текст как единица стоит гораздо ближе к члену дихотомии речь, нежели к понятию язык). По крайней мере, вопрос об инвариантах в языке и речи пока остается открытым, хотя существует ряд разделов в лингвистике, для которых понятие инвариантности имеет принципиальное значение.
Так, в процессе лингвистического и лингводидактического эксперимента нами был разработан функционально-стилистический инвариант языковой системы, нашедший применение в решении проблем общего языкознания, в исследованиях по стилистике, культуре речи, лингвистике текста, в сопоставительных исследованиях, в теории и практике составления словарей, в теории и методике преподавания русского языка. На наш взгляд, функционально-стилистический инвариант – это структура с типовым набором компонентов, синтезирующая в себе однородные объекты: информационные модели функциональных стилей (в стилистике), модели коммуникативных качеств речи (в культуре речи), информационные модели текстов (в лингвостилистике текста), схемы и модели СТ (в словообразовании). При этом соблюдается своеобразная рядность. У каждого ряда однородных объектов – свой особый инвариант, отражающий особенности той или иной подсистемы. Функционально-стилистический инвариант может иметь вербальную форму выражения, представленную различными схемами, моделями, образцами. Инвариант в лингвостилистике выражен при помощи схемы функционального стиля, отражающей типовые отношения в его структуре. Принцип ее (схемы) построения вытекает из того общего, инвариантного, что заложено в каждом функциональном стиле. Например, схема стиля включает следующие компоненты: типовую ситуацию общения; стилевые черты, формирующие стилевую структуру текста; функционально обусловленный набор языковых средств, с помощью которых создаётся текст соответствующего стиля.
Инвариантная схема текста изоморфна схеме функционального стиля: при ее моделировании используется представление о типовой ситуации общения, о структурно-композиционных частях текста, возможном наборе языковых средств, определяются условия для создания стилистически дифференцированного текста того или иного типа, жанра.
Поскольку в информационных моделях реализуются инвариантные, а значит, типовые значения, формы, функции, возникает вполне естественный вопрос, способен ли такой подход разрушить представление о специфическом, связанном со стилистическим феноменом в языке? Конечно, функционально-стилистические границы в любом естественном языке достаточно тонки и сложны, однако существует регулярная воспроизводимость, предсказуемость употребления определенных языковых явлений для каждого стиля. Исследование материала при помощи лингвостилистической абстракции выявляет регулярную воспроизводимость типовых языковых средств в каждом конкретном тексте. Хотя частное, сугубо индивидуальное, проявляющееся в речи, не всегда можно спрограммировать, но как это ни парадоксально, индивидуальное возникает на фоне общего, типового, инвариантного.
Исследование инвариантно-вариативной парадигмы в языкознании позволяет сделать выводы о том, что функционально-стилистический инвариант системы языка и его модификации отражают идеи содержательного синтеза.
Литератур а
1. Гумбольдт В. фон Избранные труды по языкознанию: Пер. с нем. – М.: Прогресс, 2001. – 400 с.
2. Жеребило Т.В. Проблемы описания понятийно-терминологического аппарата и общеупотребительной лексики в учебных целях. – Грозный: Изд-во ЧИГПИ, 1993. – 236 с.
3. Жеребило Т.В, Лингвостилистическая абстракция как метод исследования. – Нальчик: Эль-Фа, 2005. – 288 с.
4. Жеребило Т.В. Функционально-стилистический инвариант в учебной лексикографии. – Назрань: Пилигрим, 2005. – 363 с.
5. Жеребило Т.В. Лингвостилистическая парадигма в информационном пространстве современного языкознания. – Назрань: Пилигрим, 2007. – 192 с.
6. Жеребило Т.В. Словарь лингвистических терминов: Изд. 5-е, испр. и доп. Ок. 5,5 тыс. терминов. – Назрань: Пилигрим, 2005. – 486 с.
7. Зубкова Л.Г. Из истории языкознания: Общая теория языка в аспектирующих концепциях. – М.: Изд-во РУДН, 1992.
8. Зубкова Л.Г. Лингвистические учения конца XVIII – начала XX в.: Развитие общей теории языка в системных концепциях. – М.: Изд-во УДН, 1989.
9. Зубкова Л.Г. Язык в зеркале знаковых теорий: к определению детерминанты лингвистической концепции Ф. де Соссюра / Вестник РУДН. Серия Лингвистика. – 1995. – № 2.
10. Зубкова Л.Г. Язык как форма. Теория и история языкознания. – М.: Изд-во РУДН, 1999.
11. Зубкова Л.Г. Общая теория языка в развитии. – М.: Изд-во РУДН, 2003. – 472 с.
12. Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева.
13. Паршин П.Б. Теоретические перевороты и методологический мятеж в лингвистике XX века // Вопросы языкознания. – 1996. – № 2. – С. 19-42.
14. Перцов Н.В. Инварианты в русском словоизменении. – М.: Языки русской культуры, 2001. – 280 с.
15. Соссюр Ф. де Курс общей лингвистики. Пер. с фр. / Ред. Р.И. Шор. – Изд-е 2-е, стереот. – М.: Едиториал УРСС, 2004. – 256 с.
16. Шаумян С. Абстракция в современной лингвистике // Логос. – 1999. – № 1. – С. 186-213.