как форма в симфонии раскрывает содержание

Строение симфонии (классическая форма)

как форма в симфонии раскрывает содержание как форма в симфонии раскрывает содержание как форма в симфонии раскрывает содержание как форма в симфонии раскрывает содержание

как форма в симфонии раскрывает содержание

как форма в симфонии раскрывает содержание

Состоит из 4 частей, которые воплощают разные стороны жизни человека

1 часть. Быстрая и наиболее драматичная, иногда предваряется медленным вступлением. Написана в сонатная форме, в быстром темпе(аллегро).

2 часть. Мирная, задумчивая, посвящена мирным картинам природы, лирическим переживаниям; скорбная или трагическая по настроению.
Звучит в медленном движении, пишется в форме рондо, реже в форме сонаты или вариационной форме.

3 часть.Здесь игра, веселье, картинки народной жизни. Это скерцо или менуэт в трехчастной форме.

4 часть.Быстрый финал. Как итог всех частей отличается победным, торжественным, праздничным характером. Пишется в сонатной форме или в форме рондо, рондо-сонаты.

Но бывают симфонии и с меньшим (или большим) количеством частей. Существуют и одночастные симфонии.

как форма в симфонии раскрывает содержаниеСимфония в творчестве зарубежных композиторов

· Франц Йозеф Гайдн (1732 – 1809)

Создатель жанра и автор 108 симфоний

Симфония №103 «С тремоло литавр»

Свое название «с тремоло литавр»

симфония получила благодаря первому такту, в котором литавра играет тремоло (итал. tremolo –дрожжащий), напоминающее отдалённые раскаты грома,
на тоническом звуке ми-бемоль. Так начинается медленное унисонное вступление (Adagio) к первой части, носящее углубленно-сосредоточенный характер.

· как форма в симфонии раскрывает содержаниеВольфганг Амадей Моцарт (1756-1791)

· как форма в симфонии раскрывает содержаниеЛюдвиг ван Бетховен (1770—1827)

Симфония №5 – самая известная.

· Франц Шуберт(1797—1828)

Симфония №8 «Неоконченная»

как форма в симфонии раскрывает содержаниеОдна из поэтичнейших страниц в сокровищнице мирового симфонизма, новое смелое слово в этом сложнейшем из музыкальных жанров, открывшее дорогу романтизму. Это первая лирико-психологическая драма в симфоническом жанре.
Имеет не 4 части, как симфонии композиторов классиков, а всего две. Однако две части этой симфонии оставляют впечатление удивительной цельности, исчерпанности.

Источник

Музыкальные жанры. Симфония

Продолжение. См. статьи «Опера» (№ 2/2009), «Увертюра» (№ 6/2009)

Слово симфония восходит к греческому как форма в симфонии раскрывает содержание и имеет несколько значений. Теологи называют так справочник по употреблению слов, встречающихся в Библии. Термин переводится ими как согласие и согласование. Музыканты переводят это слово как созвучие.

Тема нашего очерка — симфония как музыкальный жанр. Оказывается, что и в музыкальном контексте термин симфония заключает в себе несколько разных смыслов. Так, Бах назвал симфониями свои замечательные пьесы для клавира, имея в виду, что они представляют собой гармоническое соединение, сочетание — созвучие — нескольких (в данном случае — трех) голосов. Но это употребление термина было исключением уже во времена Баха — в первой половине XVIII века. Более того, в творчестве самого Баха он обозначал музыку совершенно иного стиля.

И вот мы вплотную подошли к основной теме нашего очерка — к симфонии как большому многочастному оркестровому произведению. В таком смысле симфония появилась около 1730 года, когда оркестровое вступление к опере обособилось от самой оперы и превратилось в самостоятельное оркестровое произведение, взяв за основу трехчастную увертюру итальянского типа.

Родство симфонии с увертюрой проявляется не только в том, что каждый из трех разделов увертюры: быстро–медленно–быстро (а порой еще и медленное вступление к ней) превратился в симфонии в самостоятельную отдельную часть, но и в том, что увертюра подарила симфонии идею контраста основных тем (как правило, мужского и женского начала) и таким образом наделила симфонию необходимым для музыки больших форм драматическим (и драматургическим) напряжением, интригой.

Конструктивные принципы симфонии

Горы музыковедческих книг и статей посвящены анализу формы симфонии, ее эволюции. Художественный материал, представляемый жанром симфонии, огромен как по количеству, так и по разнообразию форм. Здесь мы может охарактеризовать наиболее общие принципы.

как форма в симфонии раскрывает содержание

Академический симфонический оркестр Санкт-Петербургской филармонии
им. Д. Д. Шостаковича

1. Симфония — самая монументальная форма инструментальной музыки. Причем это утверждение справедливо для любой эпохи — и для творчества венских классиков, и для романтиков, и для композиторов более поздних направлений. Восьмая симфония (1906) Густава Малера, например, грандиозная по художественному замыслу, написана для огромного — даже по представлениям начала XX века — состава исполнителей: большой симфонический оркестр расширен за счет 22 деревянных духовых и 17 медных инструментов, партитура включает также два смешанных хора и хор мальчиков; к этому добавлены восемь солистов (три сопрано, два альта, тенор, баритон и бас) и закулисный оркестр. Ее часто называют «Симфонией тысячи участников». Для того чтобы ее исполнить, приходится перестраивать сцену даже очень больших концертных залов.

как форма в симфонии раскрывает содержание

Инструменты симфонического оркестра

2. Поскольку симфония многочастное произведение (трех-, чаще четырех-, а порой и пятичастное, например «Пасторальная» Бетховена или «Фантастическая» Берлиоза), ясно, что такая форма должна быть чрезвычайно разработанной, чтобы исключить монотонность и однообразие. (Большая редкость одночастная симфония, пример — Симфония № 21 Н. Мясковского.)

Симфония всегда заключает в себе много музыкальных образов, идей и тем. Они так или иначе распределяются между частями, которые, в свою очередь, с одной стороны — контрастируют друг с другом, с другой — образуют некую высшую цельность, без чего симфония не будет восприниматься как единое произведение.

Чтобы дать представление о составе частей симфонии, приведем сведения о нескольких шедеврах.

Моцарт. Симфония № 41 «Юпитер», до мажор

II. Andante cantabile

III. Menuetto. Allegretto — Trio

Бетховен. Симфония № 3, ми-бемоль мажор, соч. 55 («Героическая»)

I. Allegro con brio

II. Marcia funebre: Adagio assai

III. Scherzo: Allegro vivace

IV. Finale: Allegro molto, Poco Andante

Шуберт. Симфония № 8 си минор (так называемая «Неоконченная»)

I. Allegro moderato

II. Andante con moto

Берлиоз. Фантастическая симфония

Гектор Берлиоз

I. Мечтания. Страсти: Largo — Allegro agitato e appassionato assai — Tempo I — Religiosamente

II. Бал: Valse. Allegro non troppo

III. Сцена в полях: Adagio

IV. Шествие на казнь: Allegretto non troppo

V. Сон в ночь шабаша: Larghetto — Allegro — Allegro assai — Allegro — Lontana — Ronde du Sabbat — Dies irae

Бородин. Симфония № 2 «Богатырская»

II. Scherzo. Prestissimo

3. Наиболее сложной по конструкции бывает первая часть. В классической симфонии она обычно пишется в форме так называемого сонатного Allegro. Особенность этой формы в том, что в ней сталкиваются и развиваются по крайней мере две основные темы, о которых в самых общих чертах можно говорить как о выражающих мужское (эту тему принято называть главной партией, поскольку в первый раз она проходит в главной тональности произведения) и женское начало (это побочная партия — она звучит в одной из родственных главной тональности). Две эти основные темы каким-то образом связаны, и переход от главной к побочной называется связующей партией. Изложение всего этого музыкального материала обычно имеет определенным образом оформленное завершение, этот эпизод именуется заключительной партией.

Если мы слушаем классическую симфонию с вниманием, которое позволяет нам с первого знакомства с данным сочинением сразу же различить эти структурные элементы, то мы обнаружим по ходу первой части видоизменения этих основных тем. С развитием сонатной формы некоторые композиторы — и Бетховен первый из них — сумели в теме мужественного характера выявить женственные элементы и наоборот, и по ходу разработки этих тем «осветить» их по-разному. Это, быть может, ярчайшее — как художественное, так и логическое — воплощение принципа диалектики.

Вся первая часть симфонии строится как трехчастная форма, в которой сначала основные темы представляются слушателю, как бы экспонируются (потому этот раздел называется экспозиция), затем они претерпевают развитие и преобразование (второй раздел — разработка) и в конце концов возвращаются — либо в первоначальном виде, либо в каком-то новом качестве (реприза). Это самая общая схема, в которую каждый из великих композиторов внес что-то свое. Поэтому мы не встретим двух одинаковых конструкций не только у разных композиторов, но и у одного. (Конечно, если речь идет о великих творцах.)

4. После обычно бурной первой части симфонии непременно должно быть место для музыки лирической, спокойной, возвышенной, одним словом, льющейся в медленном движении. Поначалу такой была вторая часть симфонии, и это считалось довольно жестким правилом. В симфониях Гайдна и Моцарта медленная часть именно вторая. Если в симфонии всего три части (как в моцартовских 1770-х гг.), то медленная часть действительно оказывается средней. Если же симфония четырехчастная, то между медленной частью и быстрым финалом в ранних симфониях помещался менуэт. Позже, начиная с Бетховена, менуэт заменялся стремительным скерцо. Однако в какой-то момент композиторы решили отойти от этого правила, и тогда медленная часть стала третьей в симфонии, а скерцо стало второй частью, как мы видим (точнее, слышим) в «Богатырской» симфонии А. Бородина.

5. Финалы классических симфоний характеризуются оживленным движением с чертами танцевальности и песенности, нередко в народном духе. Порой финал симфонии превращается в истинный апофеоз, как в Девятой симфонии (соч. 125) Бетховена, где в симфонию был введен хор и солисты-певцы. Хотя это и было новшеством для жанра симфонии, но не для самого Бетховена: еще раньше он сочинил Фантазию для фортепиано, хора и оркестра (соч. 80). В симфонии звучит ода «К радости» Ф. Шиллера. Финал настолько главенствует в этой симфонии, что три предшествующие ему части воспринимаются как огромное вступление к нему. Исполнение этого финала с его призывом «Обнимитесь, миллионы!» на открытии Генеральной сессии ООН — лучшее выражение этических чаяний человечества!

Великие творцы симфоний

Йозеф Гайдн прожил долгую жизнь (1732–1809). Полувековой период его творческой деятельности очерчен двумя важнейшими обстоятельствами: смертью И.С. Баха (1750), завершившей эпоху полифонии, и премьерой Третьей («Героической») симфонии Бетховена, ознаменовавшей начало эры романтизма. В течение этих пятидесяти лет старые музыкальные формы — месса, оратория и concerto grosso — были заменены новыми: симфонией, сонатой и струнным квартетом. Главным местом, где теперь звучали произведения, написанные в этих жанрах, стали не церкви и соборы, как раньше, а дворцы вельмож и аристократов, что, в свою очередь, привело к изменению музыкальных ценностей — в моду вошли поэтичность и субъективная выразительность.

Во всем этом Гайдн был пионером. Часто — хотя и недостаточно корректно — его именуют «отцом симфонии». Некоторые композиторы, например Ян Стамиц и другие представители так называемой Мангеймской школы (Мангейм в середине XVIII в. — цитадель раннего симфонизма), значительно раньше Гайдна уже стали сочинять трехчастные симфонии. Однако Гайдн поднял эту форму на гораздо более высокую ступень и показал пути в будущее. Его ранние произведения несут на себе печать влияния К.Ф.Э. Баха, а поздние предвосхищают совершенно другой стиль — Бетховена.

При этом примечательно, что композиции, которые приобрели важное музыкальное значение, он стал создавать, когда перешел свой сорокалетний рубеж. Плодовитость, разнообразие, непредсказуемость, юмор, изобретательность — вот что делает Гайдна выше на голову (или даже, как заметил один острослов, по плечи) над уровнем его современников.

Многие симфонии Гайдна получили названия. Приведу несколько примеров.

как форма в симфонии раскрывает содержание

А. Абакумов. Играют Гайдна. 1997

Знаменитая симфония № 45 получила название «Прощальная» (или «Симфония при свечах»): на последних страницах финала симфонии музыканты один за другим прекращают играть и уходят со сцены, остаются лишь две скрипки, завершающие симфонию вопросительным аккордом ляфа-диез. Сам Гайдн поведал полуюмористическую версию возникновения симфонии: князь Николай Эстерхази однажды очень долго не отпускал оркестрантов из Эстерхаза в Эйзенштадт, где жили их семьи. Желая помочь своим подчиненным, Гайдн сочинил заключение «Прощальной» симфонии в виде тонкого намека князю — выраженной музыкальными образами просьбы об отпуске. Намек был понят, и князь отдал соответствующие распоряжения.

В эпоху романтизма юмористический характер симфонии был забыт, и ее стали наделять трагическим смыслом. Шуман писал в 1838 г. по поводу музыкантов, тушащих свои свечи и уходящих с эстрады во время финала симфонии: «И никто не смеялся при этом, так как было не до смеха».

Симфония № 94 «С ударом литавр, или Сюрприз» получила свое название благодаря юмористическому эффекту в медленной части — ее умиротворенное настроение нарушается резким ударом литавры. № 96 «Чудо» стала так называться в силу случайных обстоятельств. На концерте, в котором Гайдн должен был дирижировать этой симфонией, публика с его появлением ринулась из середины зала на свободные первые ряды, а середина опустела. В этот момент как раз в центре зала рухнула люстра, слегка пострадали лишь двое слушателей. В зале раздались восклицания: «Чудо! Чудо!» Сам Гайдн был под глубоким впечатлением своего невольного спасения многих людей.

Название симфонии № 100 «Военная», наоборот, совсем не случайно — ее крайние части с их военными сигналами и ритмами отчетливо рисуют музыкальную картину лагеря; даже Менуэт здесь (третья часть) довольно лихого «армейского» склада; включение турецких ударных инструментов в партитуру симфонии привело в восторг лондонских любителей музыки (ср. с «Турецким маршем» Моцарта).

№ 104 «Саломон»: не дань ли это уважения к импресарио — Джону Питеру Саломону, столь много сделавшему для Гайдна? Правда, и сам Саломон благодаря Гайдну прославился настолько, что был похоронен в Вестминстерском аббатстве «за то, что привез в Лондон Гайдна», как указано на его надгробной плите. Поэтому симфония должна называться именнно «Саломон», а никак не «Соломон», как это порой встречается в концертных программах, что неверно ориентирует слушателей на библейского царя.

Вольфганг Амадей Моцарт

Моцарт свои первые симфонии написал, когда ему было восемь лет, а последние — в тридцать два года. Общее их число более пятидесяти, но несколько юношеских не сохранились или еще не обнаружены.

Если воспользоваться советом Альфреда Эйнштейна, крупнейшего знатока Моцарта, и сравнить это количество всего с девятью симфониями у Бетховена или четырьмя у Брамса, то сразу станет ясно, что понятие жанра симфонии у этих композиторов различно. Но если выделить у Моцарта те его симфонии, которые действительно, как у Бетховена, адресованы некоей идеальной аудитории, иными словами, всему человечеству (humanitas), то окажется, что Моцарт написал тоже не более десяти таких симфоний (тот же Эйнштейн говорит о «четырех-пяти»!). «Пражская» и триада симфоний 1788 года (№ 39, 40, 41) — это изумительный вклад в сокровищницу мирового симфонизма.

Из этих трех последних симфоний средняя, № 40, наиболее известна. По популярности с ней могут соперничать разве что «Маленькая ночная серенада» и Увертюра к опере «Свадьба Фигаро». Хотя причины популярности всегда трудно определить, одной из них в данном случае может быть выбор тональности. Эта симфония написана в соль миноре — редкость для Моцарта, предпочтитавшего бодрые и радостные мажорные тональности. Из сорока одной симфонии только две написаны в минорной тональности (это отнюдь не значит, что Моцарт не писал минорной музыки в мажорных симфониях).

Аналогичная статистика у его фортепианных концертов: из двадцати семи только в двух основная тональность минорная. Если учесть, в какие мрачные дни создавалась эта симфония, то может показаться, что выбор тональности был предопределен. Однако есть в этом творении нечто большее, чем просто будничные печали какого-то одного человека. Надо помнить, что в ту эпоху немецкие и австрийские композиторы все более оказывались во власти идей и образов эстетического течения в литературе, получившего название «Буря и натиск».

Имя новому движению дала драма Ф.М. Клингера «Буря и натиск» (1776). Появилось большое количество драм с невероятно пылкими и часто непоследовательными героями. Композиторов также увлекла идея выразить звуками драматический накал страстей, героическую борьбу, часто тоску по неосуществимым идеалам. Не удивительно, что в этой атмосфере Моцарт тоже обращался к минорным тональностям.

В отличие от Гайдна, который всегда был уверен в том, что его симфонии будут исполнены — либо перед князем Эстерхази, либо, как «Лондонские», перед лондонской публикой, – у Моцарта такой гарантии никогда не было, и, несмотря на это, он был поразительно плодовит. Если его ранние симфонии часто развлекательная или, как мы теперь сказали бы, «легкая» музыка, то поздние симфонии — это «гвоздь программы» любого симфонического концерта.

Людвиг ван Бетховен

Бетховен создал девять симфоний. Книг о них написано, вероятно, больше, чем нот в этом наследии. Величайшие из его симфоний — Третья (ми-бемоль мажор, «Героическая»), Пятая (до минор), Шестая (фа мажор, «Пасторальная»), Девятая (ре минор).

…Вена, 7 мая 1824 года. Премьера Девятой симфонии. О том, что тогда произошло, свидетельствуют сохранившиеся документы. Примечательным было уже само извещение о предстоящей премьере: «Большая музыкальная академия, которую устраивает господин Людвиг ван Бетховен, состоится завтра, 7 мая. В качестве солистов выступят м-ль Зонтаг и м-ль Унгер, а также господа Хайцингер и Зайпельт. Концертмейстер оркестра — господин Шуппанциг, дирижер — господин Умлауф. Господин Людвиг ван Бетховен будет лично принимать участие в руководстве концертом».

Это руководство в конечном счете вылилось в то, что Бетховен сам дирижировал симфонией. Но как это могло случиться? Ведь к тому времени Бетховен был уже глух. Обратимся к свидетельствам очевидцев.

«Бетховен дирижировал сам, вернее, он стоял перед дирижерским пультом и жестикулировал как сумасшедший, — писал Йозеф Бем, скрипач оркестра, принимавший участие в том историческом концерте. — То он тянулся вверх, то почти приседал на корточки, размахивая руками и топая ногами, словно сам хотел играть одновременно на всех инструментах и петь за весь хор. На самом деле всем руководил Умлауф, и мы, музыканты, следили только за его палочкой. Бетховен был так взволнован, что совершенно не замечал происходящего вокруг и не обращал внимания на бурные аплодисменты, едва ли доходившие до его сознания вследствие слабости слуха. В конце каждого номера приходилось подсказывать ему, когда именно следует повернуться и поблагодарить публику за аплодисменты, что он делал весьма неловко».

По окончании симфонии, когда уже гремели овации, Каролина Унгер подошла к Бетховену, мягко остановила его руку — он все еще продолжал дирижировать, не осознавая, что исполнение закончилось! — и повернула лицом к залу. Тогда всем стало очевидно, что Бетховен совершенно глух.

Успех был грандиозный. Чтобы положить конец овациям, понадобилось вмешательство полиции.

Петр Ильич Чайковский

В жанре симфонии П.И. Чайковский создал шесть произведений. Последняя симфония — Шестая, си минор, соч. 74 — названа им «Патетическая».

В феврале 1893 г. у Чайковского созрел план новой симфонии, ставшей Шестой. В одном из писем он сообщает: «Во время путешествия у меня появилась мысль другой симфонии… с такой программой, которая останется для всех загадкой… Программа эта самая что ни на есть проникнутая субъективностью, и нередко во время странствия, мысленно сочиняя ее, я очень плакал».

Шестая симфония была записана композитором очень быстро. Буквально за неделю (4–11 февраля) он записал всю первую часть и половину второй. Потом работа на некоторое время прервалась поездкой из Клина, где композитор тогда жил, в Москву. Вернувшись в Клин он с 17 до 24 февраля работал над третьей частью. Потом был еще один перерыв, и во второй половине марта композитор завершил финал и вторую часть. Оркестровку пришлось несколько отложить, поскольку у Чайковского было запланировано еще несколько поездок. 12 августа оркестровка была закончена.

как форма в симфонии раскрывает содержание

Программа первого исполнения Шестой симфонии
под управлением П.И. Чайковского в Петербурге.
16 октября 1893 г.

Первое исполнение Шестой симфонии состоялось в Петербурге 16 октября 1893 г. под управлением автора. Чайковский писал после премьеры: «С этой симфонией происходит что-то странное! Она не то чтобы не понравилась, но произвела некоторое недоумение. Что касается меня, то я горжусь ей более, чем каким-либо другим моим сочинением». Дальнейшие события сложились трагически: через девять дней после премьеры симфонии П. Чайковский скоропостижно умер.

как форма в симфонии раскрывает содержание

Зал Дворянского собрания в Петербурге
(ныне Большой зал Петербургской филармонии),
где впервые была исполнена Шестая симфония

В. Баскин, автор первой биографии Чайковского, присутствовавший и на премьере симфонии, и на первом ее исполнении после смерти композитора, когда дирижировал Э. Направник (это исполнение стало триумфальным) писал: «Мы помним то грустное настроение, которое царило в зале Дворянского собрания 6 ноября, когда вторично исполнена была «Патетическая» симфония, не вполне оцененная при первом исполнении под управлением самого Чайковского. В этой симфонии, ставшей, к прискорбию, лебединой песнью нашего композитора, он явился новым не только по содержанию, но и по форме; вместо обычного Allegro или Presto она начинается Adagio lamentoso, оставляющим слушателя в самом грустном настроении. В этом Adagio композитор как бы прощается с жизнью; постепенное morendo (итал. — замирание) всего оркестра нам напомнило знаменитый конец «Гамлета»: «The rest is silent» (Дальнейшее — тишина)».

Мы смогли лишь кратко сказать всего о нескольких шедеврах симфонической музыки, к тому же оставив в стороне собственно музыкальную ткань, поскольку для такого разговора необходимо реальное звучание музыки. Но даже из этого рассказа становится ясно, что симфония как жанр и симфонии как творения человеческого духа — бесценный источник высочайешго наслаждения. Мир симфонической музыки огромен и неисчерпаем.

Источник

Как форма в симфонии раскрывает содержание

как форма в симфонии раскрывает содержание

Сюжет этой сцены разыгрывается на интонационном уровне, слова ничего существенного к нему не добавляют, — таким же образом несколькими годами позже Глюк представил в увертюре сюжет своей «Альцесты». По сравнению с мангеймскими мастерами он впервые сообщил противопоставлению двух тем яркую выразительность героико-трагического театрального конфликта, и эта новация получила своё дальнейшее развитие в симфоническом творчестве Бетховена.
Показать полностью.

Мангеймская же симфония, как и позже венская классическая, опиралась одновременно и на давно сложившиеся в австро-немецкой культуре богатые традиции инструментальной музыки: от камерных ансамблевых сонат и органной литературы позднего барокко она унаследовала свой углублённо-интеллектуальный характер и в этом отношении скорее противопоставляла себя традиционной итальянской опере, с её декоративностью и почти осязаемой конкретностью образов.

Как и в реформаторских операх К. В. Глюка, в мангеймской симфонии наиболее полно воплотились принципы позднего классицизма, его просветительского этапа, включая требование стройности и законченности композиции, логической ясности замысла и чёткого разграничения жанров. Родившаяся в потоке развлекательных и бытовых музицирований, симфония в Мангейме стала высшим жанром инструментальной музыки.

Продолжая гегелевскую параллель между музыкой, как самым абстрактным из искусств, и математикой, О. Шпенглер ставил создание симфонии в один ряд с формулированием функционального анализа, которым в те же годы был занят Леонард Эйлер: «Стамицем и его поколением была найдена последняя и наиболее зрелая форма музыкальной орнаментики — четырёхчастная композиция как чистая бесконечная подвижность.

…Разработка оборачивается драмой. Вместо образного ряда возникает циклическая последовательность». Мангеймская симфония непосредственно подготовила классическую: именно в ней, пишет В. Конен, в результате длительного отбора окончательно установился круг образов, характерный для сочинений венских классиков.

В дальнейшем развитии жанра выдающуюся роль сыграла венская классическая школа. «Отцом симфонии» называют Йозефа Гайдна, автора 104 сочинений этого жанра: в его творчестве завершилось формирование классической симфонии, утвердились основные черты её структуры — последовательность внутренне контрастных, но объединённых общей идеей частей. У Гайдна, а затем и у В. А. Моцарта каждая часть обрела самостоятельный тематический материал, единство цикла обеспечивалось тональными сопоставлениями, а также чередованием темпов и характера тем. У Гайдна впервые появились программные симфонии: № 6 («Утро») № 7 («Полдень») № 8 («Вечер»), по форме ещё близкие к жанру концерта с солирующим инструментом, и Симфония № 45 («Прощальная»).

Если симфонии Гайдна отличались изобретательностью тематического развития, оригинальностью фразировки и инструментовки, то Моцарт внёс в симфонию драматическую напряжённость, придал ей ещё большее стилевое единство. Три последние симфонии Моцарта (№ 39, № 40 и № 41) считаются высшим достижением симфонизма XVIII века. Опыт Моцарта отразился и в поздних симфониях Гайдна.

На симфоническое творчество Л. ван Бетховена, в отличие от Гайдна и Моцарта, значительное влияние оказала — в формировании героического и героико-трагического интонационного строя и тематизма — музыка Великой французской революции, от предреволюционных парижских опер К. В. Глюка и А. Сальери до «опер спасения» Луиджи Керубини.

Бетховен расширил масштабы симфонии; в его сочинениях части теснее связаны тематически и цикл достигает большего единства; спокойный менуэт Бетховен заменил более эмоциональным скерцо; впервые применённый им в Пятой симфонии принцип использования родственного тематического материала во всех четырёх частях положил начало так называемой циклической симфонии.

Он поднял на новый уровень тематическое развитие (разработку), используя новые формы изменений, в том числе перемены лада — мажора в минор и наоборот, что Д. Скотт обозначил как «бетховенский вариант гегелевской диалектики», снятие противоречий, — а также ритмические сдвиги, вычленение фрагментов тем, контрапунктическую разработку. Центр тяжести у Бетховена нередко смещался с первой части (как это было у Гайдна и Моцарта) на финал; так, в Третьей, Пятой и Девятой симфониях именно финалы являются кульминациями.

У Бетховена впервые появилась «характерная» симфония (Третья, «Героическая»); он по-новому, иначе, чем Гайдн, использовал в симфоническом жанре программность: его Шестая («Пасторальная») симфония, как указал в партитуре сам композитор, «более выражение чувств, чем изображение». Одно из наиболее «романтических» сочинений Бетховена, Шестая симфония стала источником вдохновения для многих романтиков.

Классическая симфония, сложившаяся в последней четверти XVIII века, в том виде, как она представлена в творчестве венских классиков, обычно состоит из четырёх частей:

1-я часть — в быстром темпе (аллегро), иногда предваряется небольшим медленным вступлением; пишется в сонатной форме;
2-я часть — в медленном движении, в форме вариаций, рондо, рондо-сонаты (сложной трёхчастной), реже в сонатной форме;
3-я часть — менуэт или скерцо, пишется обычно в сложной 3-частной форме;
4-я часть — в быстром темпе, в сонатной форме, в форме рондо или рондо-сонаты.

Во внешнем оформлении музыкального материала венской классической симфонии можно выделить несколько основных принципов.

Принцип структурной расчленённости присутствует и в самом делении симфонического цикла на несколько вполне самостоятельных частей, и в каждой его части. Так, в сонатном аллегро чётко очерчены границы внутренних разделов: экспозиции, разработки и репризы (а в некоторых симфониях и интродукции), — и всех тематических партий. Менуэт, с его регулярно членящимися, завершёнными периодами и фразами, сам по себе является квинтэссенцией принципа расчленённости; в финальном рондо он проявляется в чередовании завершённых эпизодов и рефрена. Только в медленной части симфонии расчленённость может быть менее подчеркнута.

Принцип периодичности и симметрии — один из самых характерных признаков венской классической симфонии — проявляется в тенденции к симметричному расположению материала, к «окаймлению» или «обрамлению» (например, две быстрые крайние части цикла как бы обрамляют более сдержанные 2-ю и 3-ю части), к строгой уравновешенности пропорций, порою выверенной с математической точностью, и периодической повторности — внутри каждой части.

Принцип контрастных противопоставлений (включая смены темпа, тональностей, чередования тематизма) в классической симфонии выражен не так ярко, как впоследствии у романтиков, обострявших противопоставление до полярной противоположности. Вместе с тем, пишет В. Конен, «контрастирующие, светотеневые приёмы извлекаются буквально из всех элементов музыкального тематизма, а также группировки материала». В сочетании с принципами расчлененности, периодичности и симметрии эта контрастность в классической симфонии образует характерный стилистический эффект.

Принцип танцевальной ритмической конструкции, унаследованный симфонией непосредственно от жанра оркестровой танцевальной сюиты, но опосредованно и от concerto grosso, проявляется не только в собственно танцевальных частях симфоний Гайдна и Моцарта — в менуэте (придающем всему симфоническому циклу черты театральной «экспозиционности») и финале. Он присутствует и в том, что составляет главное отличие симфонической темы от оперной арии (её интонационного прообраза): в ритмической структуре мелодики.

Все эти принципы своеобразно преломляются в творчестве Бетховена, которому уравновешенность ранних венских классиков была чужда. Более свободный, по сравнению с Гайдном и Моцартом, мелодический план, наложенный на традиционную гармоническую и структурную основу, смещение кульминации, подача контрастирующих элементов не в уравновешенном, светотеневом противопоставлении, а в гораздо более сложном, нередко асимметричном сочетании, в тесном переплетении и взаимонаслоении, отказ от менуэта в пользу скерцо — эти и другие особенности бетховенского симфонизма не отменяют присутствия и в его симфониях классического структурного фундамента; хотя и давали повод подвергать сомнению его принадлежность к стилю классицизма.

В. Конен отмечала в классической симфонии два различных по своему интонационному строю направления, из которых одно более непосредственно связано с сюитными традициями, другое — с увертюрными. Тематизм симфоний сюитного типа, в том числе жанрово-танцевальных «парижских» и «лондонских» симфоний Гайдна, симфонии № 39 Моцарта, Четвёртой, Шестой, Седьмой и Восьмой Бетховена (к этому направлению можно отнести и Пятую симфонию Ф. Шуберта, и некоторые симфонии ранних венских и немецких романтиков, например «Итальянскую» и «Шотландскую» Ф. Мендельсона), более непосредственно связан с мелодическим строем народной и бытовой музыки.

Он менее индивидуален, чем тематизм симфоний увертюрной традиции, связанной с музыкальным театром, — именно во втором направлении полнее раскрываются особенности симфонии как жанра: все её части вступают в отношение оппозиции (что отсутствует в сюите), и смысл каждой из них раскрывается в противопоставлении другой. Таковы, например, «Прощальная» Гайдна, симфонии № 40 и № 41 Моцарта, Первая, Вторая, Третья, Пятая и Девятая Бетховена.

Следуя основным принципам эстетики классицизма, классическая симфония в то же время преодолевала её догматизм, открывая значительно бо́льшую, по сравнению с мангеймской, свободу, — именно это качество сделало сочинения Гайдна, Моцарта и особенно Бетховена «образцовыми» в эпоху романтизма. Для многих композиторов-романтиков отправной точкой стала Девятая симфония Бетховена, имеющая ряд отличий от классического канона: помимо того что первые три её части кажутся лишь прологом к финалу, Бетховен впервые поменял местами скерцо и медленную часть и впервые использовал в симфонии вокал.

С развитием симфонии изменение оркестрового мышления композиторов отразилось и на составе оркестра, прежде всего в отмирании группы basso continuo. В сочинениях композиторов мангеймской школы и в ранних симфониях Й. Гайдна клавишный инструмент, исполнявший функцию генерал-баса, встречался ещё достаточно часто (хотя мангеймцы первые от него отказались), но постепенно возрастала роль собственно оркестровой гармонии, с которой аккомпанирующая функция органа или чембало (клавесина) вступила в противоречие; не только орган, но в конце концов и клавесин по своему тембру оказался чужд оркестровому звучанию.

«Классический» состав симфонического оркестра окончательно сложился в партитурах Бетховена и в музыковедении именуется «бетховенским»; помимо струнных смычковых инструментов, он предполагал парный состав деревянных духовых: 2 флейты, 2 гобоя, 2 кларнета и 2 фагота, — а также 2, 3 или 4 валторны, 2 трубы и литавры.

То значение, которое симфония приобрела в музыкальной культуре классицизма, объясняется, пишет В. Конен, не в последнюю очередь, её театрально-драматическими связями — именно «увертюрным» направлением: в наиболее обобщённой, но при этом и самостоятельной форме, основанной на традициях австро-немецких инструментальных школ, в ней преломился образный строй музыкального театра эпохи Просвещения. Бетховену, начиная с «Патетической», которая многим кажется слишком театральной, классическая симфония служила образцом и для фортепианных сонат — его «симфоний для фортепиано».

Свойственные бетховенскому стилю резкие смены темпа, драматизм, широта динамического диапазона и многозначность тем были восприняты композиторами-романтиками, для которых творчество Бетховена стало высшим критерием художественного совершенства.

Романтизм, зарождение которого принято связывать с разочарованием в результатах Великой французской революции и реакцией на идеологию Просвещения, в опере утвердился уже во втором десятилетии XIX века, — написанная в 1822 году «Неоконченная симфония» Франца Шуберта, последнего венского классика, считается первым симфоническим произведением, в котором обозначились основные черты нового направления: её интимно-поэтическое настроение и напряжённый драматизм первой части открывали новый по сравнению с классической симфонией мир переживаний.

Чувствуя себя более уверенно в жанре песни-романса (немецкой Lied), второстепенном для классиков, но расцветшем в эпоху романтизма, Шуберт и свои симфонии наполнял песенными темами, и каждая из них, как и сама песня, была связана с определённым переживанием. Эта новация существенно меняла драматургию симфонии: в сонатном аллегро главная и побочная партии обрели бо́льшую самостоятельность и замкнутость, и разработка уже представляла собой не столько «развитие событий» или процесс борьбы антагонистических начал, как у Бетховена, сколько переживание событий, оставшихся за рамками симфонии.

Впервые публично исполненная лишь в 1865 году, «Неоконченная симфония» Шуберта не могла оказать влияние на ранних романтиков, но его «песенный» симфонизм нашёл своё продолжение в творчестве романтиков поздних — Антона Брукнера и Густава Малера, у которого, по словам И. Барсовой, стержнем формообразования стала «интонационная фабула». Но, как отмечала В. Конен, на симфоническое творчество романтиков оказывали влияние и песни Шуберта.

Трагический образ душевного одиночества, впервые запечатлённый в его песнях, на протяжении последующих десятилетий разрабатывался и другими композиторами, в том числе Робертом Шуманом и Феликсом Мендельсоном, в неразрывной связи с поэтическим текстом; но постепенно интонации скорбного лирического романса настолько типизировались, что связь с литературным образом оказалась излишней: в «отвлечённой» инструментальной музыке, как например в Четвертой симфонии Иоганнеса Брамса, эти интонации уже сами по себе воссоздают душевный мир романтика-одиночки. Последняя симфония Шуберта, Большая до-мажорная, более традиционная по форме, но необычно протяжённая, заложила традицию эпического симфонизма, продолженную А. Брукнером.

В симфониях ранних романтиков усилилась наметившаяся у классиков тенденция непосредственного перехода от одной части к другой, появились симфонии, в которых части следуют одна за другой без пауз, что обеспечивалось тематической связью между ними, как например в «Шотландской» симфонии Ф. Мендельсона или в Четвёртой Р. Шумана, — сквозной тематизм присутствовал уже в Девятой симфонии Бетховена.

Дальнейшее развитие в творчестве романтиков получила и форма программной симфонии: в обобщённом виде — например, в «Шотландской» и «Итальянской» симфониях Ф. Мендельсона, в «Рейнской» Р. Шумана — определённая словесная программа, выраженная в названии или в эпиграфе, включала как в композиторский замысел, так и в процесс восприятия музыки те или иные внемузыкальные ассоциации. Интерес романтизма к народной культуре, ко всему национально-самобытному нашёл своё отражение и в музыке: в симфониях романтиков зазвучали темы народных песен и танцев, вплоть до индейских и афроамериканских в последней симфонии («Из Нового света») Антонина Дворжака.

Младшие современники Бетховена в Германии и Австрии — Ф. Шуберт, Ф. Мендельсон, Р. Шуман — наполняли новым содержанием классическую форму симфонии, как и представитель следующего поколения И. Брамс, с его «строгой лирикой»: «лишь этот чистый родник может питать силы нового искусства», считал Р. Шуман.

У французских симфонистов был собственный предшественник — Франсуа Жозеф Госсек. Современник Й. Гайдна, он использовал опыт мангеймцев, при этом расширил состав оркестра и в своих симфониях находил новое применение духовым инструментам, которым ещё И. С. Бах и Г. Ф. Гендель отводили сугубо подчинённую роль. Театральность, характерная для французской инструментальной музыки, стимулировала его поиски в области динамических и колористических эффектов.

Не меньшее влияние на ранних романтиков оказывал, прежде всего в области музыкальной изобразительности, Луиджи Керубини — не единственной своей симфонией, но симфоническими фрагментами из своих опер. Театральная по своей природе изобразительность отличает и творчество самого яркого представителя раннего французского романтизма — Гектора Берлиоза, развивавшего и другую национальную традицию, в своё время не позволившую Госсеку-симфонисту получить признание во Франции: там во второй половине XVIII века в инструментальной музыке господствовала программность.

Для французских романтиков, а затем и дл

как форма в симфонии раскрывает содержание

Для французских романтиков, а затем и для поздних австро-немецких строгая классическая форма оказалась слишком тесной. Уже Берлиоз, создавая романтическую программную симфонию, основанную на литературном сюжете, находил для своих сочинений новые, неклассические формы, — таковы его 5-частная «Фантастическая симфония» (1830), симфония-концерт «Гарольд в Италии» (для альта и оркестра, 1834), симфония-оратория «Ромео и Джульетта» и другие.
Показать полностью. Этот вид симфонии развивал вслед за Берлиозом и Ференц Лист — в «Фауст-симфонии», по И. В. Гёте, с её заключительным хором, и «Симфонии к „Божественной комедии“ Данте».

Не много общего с классической формой имеет и 3-частная Траурно-триумфальная симфония Берлиоза, открывающаяся траурным маршем, — эта новация нашла отклик в Пятой симфонии Г. Малера. Не свойственно романтикам и ритмическое мышление венских классиков: классицистская расчленённость и периодичность в их симфониях постепенно уступала место свободно развёртывающейся, так называемой «бесконечной» мелодии.

На смену старомодному, галантному менуэту пришёл вальс, впервые прозвучавший в «Сцене на балу» в «Фантастической симфонии» Г. Берлиоза; во второй половине XIX века его ритм и интонации присутствуют и в непрограммных сочинениях, например в Третьей симфонии И. Брамса, Пятой и Шестой П. И. Чайковского; в симфониях А. Брукнера и Г. Малера встречается и предшественник вальса — лендлер.

Господство субъективного начала в романтической симфонии отражалось и в её строении. Если в быстром (или умеренно быстром) темпе первой части классической симфонии воплощалось действенное начало, при этом объективное, внеличное, и такое начало определяло генеральную оппозицию симфонии — между действием и его осмыслением во второй, медленной части, то композиторы-романтики могли отдавать приоритет созерцанию; драматическое начало в этом случае уступало место лирическому, а иногда эпическому.

Такой тип построения — с медленной первой частью — был известен в досимфоническую эпоху, например в церковной сонате; в сочинениях венских классиков он иногда встречался в клавирных сонатах, в том числе в «Лунной» Бетховена. В симфониях романтиков первая часть если и не писалась в медленном темпе, как например в Пятой и Десятой Г. Малера, то нередко предварялась медленным вступлением, как в «Неоконченной» Ф. Шуберта, Шестой симфонии П. Чайковского или Девятой Г. Малера; хотя лирическое начало могло отчётливо присутствовать и в умеренно быстрой первой части, как например в Четвёртой симфонии И. Брамса.

У поздних романтиков встречаются и невозможные в классическом симфонизме медленные финалы, например, в Шестой симфонии П. Чайковского, в Третьей и Девятой Г. Малера, — драматургическая функция финала изменилась. Если в классической симфонии отражалась мировоззренческая установка эпохи Просвещения — утверждение «великого, торжественного и возвышенного», и финал, соответственно, мог быть только оптимистическим, то в искусстве романтиков индивидуализация мировосприятия предполагала возможность и трагического финала.

В позднеромантических сочинениях, в том числе у А. Брукнера (в Восьмой и Девятой) и Г. Малера, в «Богатырской» симфонии А. Бородина, скерцо порою менялось местами с медленной частью: в новой концепции симфонии медленная третья часть превращалась в своего рода реакцию как на события первой части, так и на образный мир скерцо. И здесь образцом могла служить Девятая симфония Бетховена, но если у него кульминация смещалась в финал, то в монументальных симфониях А. Брукнера центр тяжести переносился на медитативное Адажио, в финале же мог возобновиться конфликт первой части.

Тема лирической исповеди, главенствующая в творчестве композиторов-романтиков, сделала для них наиболее привлекательными жанры и формы, так или и иначе связанные со словом, — от оперы до песни-романса. На инструментальные жанры в этот период более непосредственно влияла литература (в эпоху классицизма это влияние было опосредовано оперой), и «абсолютной» музыке, лишённой конкретных внемузыкальных ассоциаций, многие романтики противопоставляли формы, опирающиеся на определённые литературные образы — У. Шекспира и Дж. Байрона, Данте и И. В. Гёте, — «обновление музыки через связь с поэзией», по словам Ф. Листа.

Фактически начало симфонической программности положил Карл Диттерсдорф своими 12 симфониями по «Метаморфозам» Овидия, по стилю более близкими к ранней венской школе. Опера опережала симфонию и в эпоху романтизма: «Вольный стрелок» К. М. Вебера, вслед за операми Л. Керубини, открывал симфонистам новые изобразительные возможности оркестра, нашедшие себе применение в программной музыке.

Если Ф. Мендельсон, Р. Шуман, а позже и Р. Штраус в «Альпийской симфонии» отдавали предпочтение обобщённому типу программы, как в «Пасторальной» Бетховена, то симфонии Г. Берлиоза — «Фантастическую» и «Ромео и Джульетту» — отличает сюжетная конкретизация, как и программные симфонии «Манфред» П. Чайковского или «Антар» Н. Римского-Корсакова.

По мнению И. Соллертинского, именно программная симфония пыталась «спасти традицию героического симфонизма в XIX столетии», так называемая «абсолютная» музыка у романтиков от бетховенианства оказалась дальше. Но при этом симфония утрачивала свой философски отвлечённый характер, сближавший её с церковной музыкой; программность, особенно последовательно-сюжетная, возвращала симфонии тот «образный ряд», от которого в своё время отказались мангеймцы и венские классики, и в такой же мере могла привлекать композиторов, как и отталкивать.

О двойственном отношении к ней свидетельствуют, в частности, высказывания П. Чайковского и Г. Малера. Многие симфонии Малера были программными по существу, тем не менее композитор предпочитал свою программу не публиковать; дав Первой симфонии название «Титан» — связав её таким образом с известным романом Жана Поля, — Малер позже от этого названия отказался, заметив, что слушателей оно скорее вводит в заблуждение.

«…Начиная с Бетховена, — писал Малер, — нет такой новой музыки, которая не имела бы внутренней программы. Но ничего не стоит такая музыка, о которой слушателю нужно сперва сообщить, какие чувства в ней заключены, и, соответственно, что он сам обязан почувствовать» Форма непрограммной симфонии оставалась господствующей и в эпоху романтизма, программность чаще находила себе применение в новых, созданных романтиками жанрах — симфонической поэме, симфонической фантазии и т. д.

То же влечение к слову побуждало многих романтиков вводить в симфонии вокальные партии, — и здесь примером служила Девятая симфония Бетховена, с её финальной «Одой к радости». Берлиоз «Ромео и Джульетту» (1839) написал для солистов, хора и оркестра, «Апофеоз» его Траурно-триумфальной симфонии также предполагает хор; из 9 симфоний Г. Малера четыре — с вокалом; «симфонией в песнях» он назвал и свою «Песнь о земле» — для оркестра и певцов-солистов. Антон Брукнер, в чьих симфониях напомнил о себе один из отдалённых истоков жанра — церковная музыка, хотел, чтобы его неоконченную Девятую симфонию исполняли с «Te Deum» в качестве хорового финала.

На протяжении XIX века разрастались не только симфонические циклы, но и симфонический оркестр: в поисках оркестрового колорита, драматической выразительности тембра и масштабности звучания композиторы-романтики вводили в него новые инструменты, расширяли составы отдельных секций; так, масштабные, с красочной инструментовкой и тонкой нюансировкой сочинения Берлиоза требовали колоссального для того времени состава оркестра.

Во второй половине XIX века «бетховенский» состав уже классифицировался как малый симфонический оркестр, хотя начало большому составу также положил Бетховен — в своей Девятой симфонии, в партитуре которой появился ряд новых инструментов: малая флейта, контрафагот, треугольник, тарелки, большой барабан и уже использованные в финале Пятой симфонии тромбоны. Берлиоз уже в «Фантастической симфонии» существенно увеличил струнную и медную группы, точно указав при этом в партитуре количество исполнителей, и ввёл инструменты, которые раньше использовались только в опере: английский рожок, малый кларнет, арфы, колокола и тубы.

Не меньшее влияние симфоническое творчество романтиков оказывало и на качество оркестров, предъявляя высокие требования к технике оркестровых музыкантов. Изменилась и функция дирижёра, который в эпоху романтизма впервые повернулся лицом к оркестру, — именно в этот период, во второй половине XIX века, дирижирование превратилось в самостоятельную профессию: управление разросшимся и усложнившимся оркестром, интерпретация всё более усложняющихся сочинений требовали специальных навыков и специальной одарённости. Совершенствование оркестра, расширение его возможностей, в свою очередь, поощряло дальнейшие поиски композиторов.

В конце XIX века под симфонией уже не обязательно подразумевалось оркестровое сочинение: появились органные симфонии, прежде всего у французских романтиков — Сезара Франка, Шарля-Мари Видора и других. Классико-романтическая традиция, с характерным для неё преобладанием сонатной формы и определённых тональных отношений, нашла своё завершение в монументальных симфониях Антона Брукнера, в чьих партитурах оркестровые группы трактуются порою как регистры органа, и Густава Малера, в своих сочинениях предсказавшего, как считал Л. Бернстайн, все катаклизмы XX века.

Первым образцом жанра в России может считаться «Концертная симфония» Д. С. Бортнянского, написанная в 1790 году для камерного ансамбля. Первые сочинения для симфонического оркестра принадлежат Мих. Ю. Виельгорскому и А. А. Алябьеву, чьи сохранившиеся симфонии, одночастная e-moll и трёхчастная Es-dur, с четырьмя концертирующими валторнами, по форме также не являются классическими. М. И. Глинка отдавал предпочтение иным симфоническим жанрам, однако именно он оказал решающее влияние на формирование стилистических особенностей русской симфонии. Хронологически наиболее ранним сочинением, соответствующим классико-романтическим образцам, стала Первая симфония Н. А. Римского-Корсакова, законченная в 1865 году.

В России симфонизм фактически зародился уже в эпоху романтизма, миновав, таким образом, «классическую» стадию развития жанра; симфонии композиторов Новой русской музыкальной школы («Могучей кучки») — М. А. Балакирева, Н. А. Римского-Корсакова и А. П. Бородина — отличает ярко выраженный национальный характер. Поскольку музыковеды различают в русском симфонизме два направления, лирико-драматическое и повествовательно-эпическое («объективное»), композиторы «балакиревского кружка» принадлежали ко второму, основные черты которого присутствуют уже в творчестве Глинки.

При этом если А. Бородин в своих героико-эпических симфониях, связанных с образным миром русского фольклора, отдавал предпочтение классическим формам, то Н. Римского-Корсакова, как и Г. Берлиоза и Ф. Листа, иные задачи — изобразительность и поиски национального или фантастического колорита — побуждали искать более свободные формы (программная симфония «Антар» в конце концов превратилась в сюиту), вводить в оркестр новые инструменты с характерными тембрами, в том числе альтовые разновидности флейты и трубы, а также увеличивать количество ударных. Эти поиски были восприняты композиторами младшего поколения, в том числе А. К. Глазуновым в его классически ясных, уравновешенных, но отличавшихся жанровой картинностью симфониях.

Однако наиболее широкое международное признание получило творчество П. И. Чайковского — представителя лирико-драматического направления. Как и композиторы «балакиревского кружка», Чайковский в своих симфониях нередко обращался к русским народным песням, но также и к мелодике городского романса. Изобразительность и народно-жанровая тематика присутствовали в его ранних симфониях, в последних трёх этих характерных черт симфонизма «Могучей кучки» становилось всё меньше.

Отдав дань позднеромантическим тенденциям в своей программной симфонии «Манфред», Чайковский в целом, как и И. Брамс в Германии, придерживался классической формы и, соответственно, «классической» линии в оркестровке, сочетая поиски психологической выразительности с очень экономным использованием оркестровых средств: именно в своих симфониях, в отличие от поздних опер и балетов, Чайковский отказывался от расширения оркестра. Эту традицию на рубеже XIX и XX веков продолжили С. И. Танеев и С. В. Рахманинов; в творчестве А. Н. Скрябина — в его 6-частной Первой симфонии, 5-частной Второй и 3-частной Третьей («Божественная поэма»), — напротив, отразилась западноевропейская позднеромантическая традиция.

XX век в музыке начался как романтический; последовательное расширение симфонического оркестра привело к образованию так называемого сверхоркестра, и апогеем этой тенденции стал исполнительский состав Восьмой симфонии (1906) Густава Малера, который, помимо трёх хоров и 8 певцов-солистов, предполагала значительно расширенный состав большого симфонического оркестра — с усиленной струнной группой, большим числом ударных и украшающих инструментов, — а также орган. Строго говоря, это был уже синтез симфонии и оратории (или, как считают некоторые исследователи, симфонии и «музыкальной драмы»).

Бесконечно далёкий от «классического» мироощущения Малер, у которого форма — процесс становления и призвана, по словам И. Барсовой, «запечатлеть вечно неготовый, вечно растущий образ», казалось, исчерпал «большую симфонию»; появилась симфония камерная, и прежде всего у страстных поклонников Малера, представителей новой венской школы — Арнольда Шёнберга и Антона Веберна. Эта форма, по мнению И. Соллертинского не имевшая с симфонизмом (в понимании Б. Асафьева) ничего общего, кроме этимологического корня, сколько-нибудь значительного развития не получила, и композиторы XX века в конце концов вернулись к «большой симфонии».

Гипертрофия субъективного начала в позднем романтизме, который на рубеже XIX и XX веков уже тесно сплетался с импрессионизмом, в свою очередь, породила стремление к ясности формы и объективности содержания, к возрождению стилистических черт музыки раннеклассического и даже доклассического периода — так называемую неоклассическую тенденци..

XIX век прошёл под знаком Бетховена, — в 1920 году один из первых теоретиков неоклассицизма, Ферруччо Бузони, почтительно заметил, что ораторский пафос и сила страсти не всегда вели Бетховена в глубь музыкальной содержательности; в средний период творчества натиск темперамента порою заменял ему содержание; вообще же, воспринятая романтиками от Бетховена склонность к всеобъемлющему и грандиозному превращает серьёзность в нечто тяжёлое и давящее.

Во французской музыке в конце XIX века не было более влиятельной фигуры, чем Сезар Франк, который, как и И. Брамс, стремился соединить романтические образы с классической ясностью и строгостью формы; причудливое сплетение новаторства и архаики присутствовало в симфониях А. Брукнера, — неоклассицизм зарождался в недрах позднего романтизма.

В этом стиле писали свои симфонии некоторые представители «Шестёрки» во Франции, Пауль Хиндемит в Германии, уже в 30—40-х годах, — сочетая старые формы с индивидуальным мелодическим и гармоническим языком, как и Игорь Стравинский, выдвинувший в 1924 году лозунг «Назад к Баху» (Симфония in C и Симфония в трёх частях). Реакцией на структурную расплывчатость позднеромантической и импрессионистской музыки стал нарочито строгий ритмический стиль, например в «Классической симфонии» Сергея Прокофьева, которого в добетховенском симфонизме привлекали, не в последнюю очередь, целостность и жизнерадостность мироощущения.

Обращаясь к старинным формам, музыка XX века, писал Д. Житомирский, «выбиралась из опасных, зыбких мест на твёрдую почву»; вместе с тем сам Бузони с огорчением отмечал, что многие композиторы толкуют классичность как нечто устремлённое в прошлое, «антикварный» интерес в ранних неоклассических сочинениях нередко имел самостоятельное значение. «Под „младоклассицизмом“, — писал Бузони, — я подразумеваю… отбор и использование всех достижений предшествовавших экспериментов и включение их в прочную и прекрасную форму».

В СССР в это время отвращение композиторов «Шестёрки» ко «всяким туманностям: расплывчатостям, прикрасам, убранствам, к современным трюкам, часто увеличенным техникой», а также к присущему романтической традиции индивидуализму нашло свою идеологическую почву: Российская ассоциация пролетарских музыкантов и близкий ей по духу «Проколл» боролись

Источник

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

как форма в симфонии раскрывает содержание