каково отношение ф ницше к христианству
Ницше и христианство
Отношения с религией у Ницше сложные и неоднозначные. Он родился в семье пастора и в детстве с упоением читал молитвы. Но позже отношение к христианству резко изменилось. При этом нельзя сказать, что Ницше отвергает любую религию и становится атеистом.
Ницше глубоко исследует сущность христианства и делает неутешительный вывод: христианство заинтересовано в слабых людях, гордыня – смертный грех в христианстве. Если человек будет надеяться только на себя, будет сильным и независимым, то христианский бог ему не нужен и эта религия отомрет сама собой. Общество заинтересовано в слабых людях, благодаря им существует христианская религия, благодаря им сильные люди, помогая слабым и сострадая им, могут почувствовать свое благородство и силу. Отсюда своеобразный совет нищим: «Никогда не благодарите того, кто дал вам милостыню; пусть они вас благодарят за то, что вы её взяли». Только на первый взгляд такой совет кажется парадоксальным, но при более глубоком анализе позиция Ницше становится понятной – благодаря нищим подающий милостыню может возвыситься в собственных глазах – вот за это и пусть благодарит нищего.
Отдельные высказывания, вырванные из контекста, могут натолкнуть на мысль, что вся философия Ницше антигуманна, направлена против человека. В этой связи стоит прислушаться к рассуждениям русского философа Льва Шестова, приверженца ницшеанской философии. В своей статье «Добро в учении гр. Толстого и Ф. Ницше» Л. Шестов приводит слова Л. Толстого, записанные в его дневнике после посещения им больницы для бедных. Толстой пишет, что после посещения на его глазах стояли слезы умиления, умиления собственным поступком. Напрашивается вопрос: чья позиция более гуманна – человека, который умиляется собственным поступком (пусть даже благородным и сострадательным по отношению к бедным и больным), или человека, который выступает за то, чтобы каждый человек нашел в себе силы выбраться из того состояния, в которое он попал, стал сильным и независимым? Становится понятно, почему подающий милостыню должен благодарить нищего, а не наоборот.
О Ницше и христианстве
Отношение Фридриха Ницше к христианству было крайне негативным. Сын протестантского пастора считал религию Христа противоречащей его идее о сверхчеловеке. В лоне христианства Ницше не находил пространства для энергии, силы и пышущего здоровья. Христианство для него было религией рабов, и сводом правил, сковывающих волевое начало в человеке. Именно это начало, полагал Ницше, поможет человеку встать выше иных живых существ, а осененное разумом, оно сделает его сверхчеловеком.
Ницше называли философом-воином. Он был кшатрием, давшим свой касте оформленную философскую доктрину. Животным энергиям человеческой воинственности он указал идейное направление. Русский философ Николай Федоров видел в Ницше глашатая иных, противоположных христианству сил (1). Румынский интеллектуал Нае Ионеску отказывал Ницше в проницательности касательно религиозных вопросов (2).
Действительно, позиция Ницше в этом плане не лишена причудливой двусмысленности. При отрицательном взгляде на христианство, высшей расой он считал славян. Практически все славяне – христиане, но немецкого мыслителя это не смущало. Ницше были чужд расистские предрассудки, он видел в славянах цивилизационно-культурный потенциал, а не животно-расовый.
Пройдет время, и кустари нацистской идеологии жестоко извратят эту мысль великого философа, умолчав, что свои интеллектуальные успехи Фридрих связывал с наличием в его жилах славянской крови. Ведь сам он вел свое происхождение от польских шляхтичей Ницких («Я чистокровный польский дворянин, без единой капли грязной крови, конечно, без немецкой крови… Германия великая нация лишь потому, что в жилах её народа течёт столь много польской крови… Я горжусь своим польским происхождением»), а к России относился с большой симпатией («Мне гораздо более было бы по сердцу…чтобы Россия сделалась еще грознее и чтобы Европа решилась стать такою же грозною, как Россия»).
Но как Ницше мог любить славян, и, в особенности, русских (11 лет от роду, он глубоко переживал падение Севастополя), не любя христианства? Ведь русского народа без Христа не бывает. И так уж справедливы упреки Ницше последователям Христа?
Христианство приучает к смиренному перенесению боли, но не к капитуляции перед ней (2). Позитивист Бертран Рассел говорил, что ему больше по душе добряк Сократ, чем Христос, пугающий «геенной огненной», ибо безмерная доброта была неотъемлемой чертой сократовской философии. Тот никогда не отвечал обидой на обиду, и утверждал, что лучше быть оскорбленному, чем оскорбить самому. Но Сократ участвовал в войнах. Наверняка, он убивал сам или помогал одним убивать других. Плотский Сократ вел плотскую брань на земле. Божественный Христос вел брань духовную ради возвышения человека на Небо, и душевными муками грозил противникам Слова Божия. И Сократ, и Христос бывали воинами.
Христианское мужество – категория и духовная, и физическая. Переносить боль, сделать ее элементом повседневности, не сломаться под ее беременем, а добровольно взвалить его на себя под силу только закаленной воле. Это мы видим на примере святых мучеников. Истинная свобода человека – это свобода внутренняя. Внутри нас нет границ, внутри нас – бездонные глубины познания и духа. Внешняя свобода ограничена социальными, политическими, экономическими факторами. Даже самый свободный индивидуум ограничен в передвижениях и желания, как минимум, погодными условиями. Это первый ограничитель рамок человеческой жизнедеятельности, сопровождающий нас от начала грехопадения Адама и Евы. Отказывающийся считать себя рабом Божьим вынужден признать себя рабом географических условий проживания.
Не менее несправедливым кажется и мнение Ницше об аскетах. Не для того монашествующий умерщвляет плоть постом и воздержанием, чтобы задавить в себе животворное начало, а для того, чтобы задавить влечение страстей, и сосредоточиться на горнем. Христианское учение говорит, что отречение от вещей мирских делает монахом только внешне, но важно быть им внутренне, отдалив свой ум от чувственных вещей. И учит принимать постриг, только многократно подумавши, чтобы не сожалеть об этом позже, когда осознаешь немощь своей воли, не способной оставить мирское. Оттого количество монахов всегда меньше количества мирян. Завистливая злобность к силе и красоте, приписываемая монашествующим, у которых, по определению Ницше, силы и красоты быть не может, ибо они намеренно подавляют свою красоту и силу, свойственна лишь меньшинству аскетов. Тогда говорит в них не светлое Слово, но человеческий порок. Ведь быть монахом означает не быть совершенно вне людей и мира, а «быть вне пожеланий плоти, уйти в пустыню страстей (бесстрастие)». Очень высоко бесстрастие ценилось и в греческой, и в римской философии, входило в кодекс чести самурая. «Тот, кто соблюдает внутренне бегство, никакому вреду не подвергается от сопребывания с людьми» (преп. Никита Стифат). Пустынниками же становятся только те, кто всего себя отдал Богу, и близок к пророкам.
Пророки часто были неграмотными, но не безграмотными. Не умея читать и писать, они черпали истину от Бога. Их ум не был засорен человеческими мудрствованиями, на формат их мыслей не могли повлиять лидеры мнений эпохи. Но достаточно прочесть их богословские труды, чтобы убедиться в глубине их духовного интеллекта. Их ум был не рассудочен, но сердечен, и потому стоял выше философских разумений.
Мирча Элиаде в «Апологии мужества» писал: «Слава мужескому образу, слава святому уродству, слава скулам, ломающим линию щек, сильным челюстям, сжимающим зубы, высокому лбу, что бодается с небом. Слава глазам, которые хотят все, все берут силой и все себе подчиняют».
Против доводов Ницше о неспособности христианства нести в себе заряд творческой энергии и животворящей силы свидетельствует сама история. Православная Византийская империя просуществовала дольше всех известных империй. Не менее впечатляющи исторические подвиги православной Руси, также выстроившей свое монументальное имперское здание.
Элиас Канетти относил религию Христа к т.н. религиям плача (3). Культ Девы Марии, Богородицы, т.е. женщины, говорит о внутренней мягкости христианства, о меньшей его воинственности по сравнению, скажем, с исламом. Но к религиям плача Э. Канетти относил также шиитский ислам. Праздник мухаррам у шиитов – это яркое проявление элементов, которые позволили Э. Канетти причислить шиизм к оплакивающим религиям. В целом же, Э. Канетти считал ислам религией войны.
Но разные исламские народы демонстрируют разный уровень склонности к войне. Мусульмане Крыма или Поволжья обладают меньшей воинственностью, чем мусульмане Кавказа. И суть здесь, в первую очередь, в этнических традициях и устоях, и затем уже – в исламе. И невозможно отрицать воинскую доблесть финнов, немцев или англичан, как христианских народов. Разрыхляет воинственность, скорее, приход модернистской идеологии и культ телесных удовольствий над культом религиозным. Снижение воинственности следует параллельно курсу прогрессизма, и средневековой французский рыцарь-католик или английский колонист времен освоения Америки по крепости духа далеко опережали своих современных соотечественников. Томас Карлейль, этот философ-воин, наряду с Магометом в герои зачислял проповедников христианства (4).
Бог – это свобода, мир – это гармония. Все религии и эзотерические системы утверждают господство доброты и благодушия над другими эмоциями человека. И буддисты, и христиане, и индуисты, и экстрасенсы призывают излучать вовне энергию добра и радости для гармонизации души с внешним миром, для уравновешивания психосферы человека и энергетических потоков. Добро ведет к гармонии и стабильности, и отрешенное отношение к поношениям и нападкам, свойственное христианству, созвучно словам Сократа, что лучше быть оскорбленну, чем оскорбителем. Это не лишает христианства заряда пассионарности, как полагал Ницше, и фигура Архистратига Михаила остается во главе небесного воинства, как и остаются молитвы за державу – категорию геополитическую – и ее воинство. Но это показывает путь к высшим ценностям, где суетной злобе нет места, но где царят слова Иисуса о необходимости брани духовной и сердечному созерцанию горних высот Божественного Слова. И к этому остается приложить цитату Ницше, сказанную со свойственной ему противоречивостью мысли: «Я почитаю за честь, что происхожу из рода, в котором принимали свое христианство всерьез во всех отношениях» (5).
1) Николай Федоров «Философия общего дела»
2) Нае Ионеску «Нише и христианство» (www.rossia3.ru)
3) Элиас Канетти «Масса и власть»
4) Томас Карлейль «Герои, почитание героев и героическое в истории»
Ницше и христианство
Введение
Все знают, с какой неслыханной резкостью отвергал Ницше христианство. Например: «Кто выкажет сегодня хоть малейшее колебание в своем отношении к христианству, тому я не протяну и мизинца. Здесь возможна лишь одна позиция: безусловное «Нет» (ХVI, 408) /1/.
Словом, если мы решим перебрать все высказывания Ницше о христианских предметах по отдельности, будь то о «священнослужителе» или о «Церкви», мы натолкнемся на подобные трудносовместимые оценки: правда, отрицательные оценки будут в таком подавляющем большинстве, что положительные просто трудно будет заметить.
Примеров подобных противоречивых оценок и толкований можно привести еще много; важно другое; чтобы понять Ницше в целом, необходимо понять эти его противоречия, ибо они не случайны. В поисках разумного и верного истолкования двойственного отношения Ницше к христианству попытаемся подойти к проблеме вот с какой стороны.
Все вышесказанное позволяет нам наметить основное направление предпринят ого нами критического анализа. Во-первых, мы рассмотрим прежде всего, каким образом борьба Ницше против христианства мотивируется христианскими импульсами и в какой степени он сам это сознает. Во-вторых, нам предстоит убедиться в том, что христианские импульсы Ницше с самого начала лишены всякого христианского содержания, превратившись в голую движущую энергию. А отсюда мы сможем разглядеть, в-третьих, тот путь, на котором Ницше громил одну за другой все позиции, какие ему случалось занимать, и который привел его к нигилизму. Причем стоило ему самому отдать себе отчет в том, куда он движется, как он тотчас объявлял движение к нигилизму неизбежным для всей эпохи; правда, толпе оно только еще предстоит в будущем, но он, Ницше, отныне станет совершать его вполне сознательно и пройдет этим путем до конца. Однако отнюдь не ради того, чтобы остаться нигилистом, нет, но чтобы от крыть абсолютно новый источник сопротивления нигилизму, антинигилистического движения. И перед лицом этой новой философии мы попытаемся дать ответ на наши последние вопросы: сохранила ли эта философия что-нибудь общее со своим христианским исходным пунктом? И существует ли она вообще в действительности? А если да, то какого рода эта ее действительность?
Взгляд Ницше на мировую историю
1. Кризис современной эпохи
2. Происхождение христианства и его изменение
Из текстов Ницше можно составить связную историческую картину возникновения, извращения и дальнейшего развития христианства (2). Из жэтой истории христианства целиком изымается сам Иисус. Он у Ницше стоит особняком. Реальность Иисуса не имеет к истории христианства решительно никакого отношения.
Ницше отвечает: некий человеческий тип, которому нужно дать психологическую характеристику.
Иисус несет в мир новую жизненную практику, а не новое знание, перемену жизни, а не новую веру (УШ, 259). Им руководит «глубинный инстинкт», указывающий, «как должно жить, чтобы ощущать себя «на небесах», чтобы ощущать себя «вечным» (УШ, 259). То «блаженство», которым жил Иисус, которого он достиг своей жизненной практикой, есть «психологическая реальность спасения» (УШ, 259).
Но как проявляется в слове и деле принципиальная установка на эту «истинную жизнь«, эту «вечную жизнь», которая не «обещается» в пророчестве, а «существует здесь и теперь»?
А дело блаженного проявляется в том, что он проходит мимо мира, или сквозь мир, не позволяя ему себя затронуть, Какие же следствия должны проистечь из подобной установки? Вот как выводит их Ницше.
Первая, с необходимостью следующая отсюда заповедь: никогда ничему не противиться! Ничему не говорить «нет», всему говорить «да». Именно такую установку Иисус называет любовью. Его «жизнь в любви, без исключений, без дистанции» (УШ,252) означает, что для него все равно близко. Он не делает «различия между чужими и своими, между иудеями и не-иудеями» (УШ, 258). Это неизбирательная любовь ко всякому ближнему, к тому, кто случайно оказался сейчас рядом. Такая любовь действительно «никого не презирает».
Характеризуя таким образом жизненную практику Иисуса, Ницше тем самым показывает одну из принципиальных возможностей человеческого бытия вообще. Он ставит вопросы так: что за люди, какого типа люди способны избрать себе такой путь? Какого рода человеком должен был быть Иисус? Подобные вопросы Ницше называет вопросами о физиологических условиях. И вот как он отвечает.
«Крайняя восприимчивость к страданию и раздражению, словно кричащая всему на свете «Не тронь меня!», не выносящая малейшего прикосновения, ибо слишком глубоко его воспринимает», приводит к инстинктивной ненависти к реальности. «Крайняя восприимчивость к страданию и раздражению ощущает всякое сопротивление как совершенно непереносимое неудовольствие; единственное блаженство (удовольствие) заключается для нее в том, чтобы ничему больше не противиться», и потому она чисто инстинктивно исключает всякое отвращение, всякую вражду: «единственной, последней жизненной возможностью остается для нее любовь». Эту безграничную восприимчивость к страданию и раздражению Ницше называет «физиологической реальностью» (УШ, 253).
Поистине удивительный портрет Иисуса рисует нам Ницше. И при том столь наглядный, столь убедительный в своей завершенной цельности. Возникает только один вопрос: соответствует ли он хоть сколько-нибудь исторической реальности? Ницше отвечает так.
Смысл этого извращения Ницше усматривает в следующем.
В) Истоки христианского извращения
Г) дальнейшее развитие христианства
Мы не можем передать все размышления Ницше по поводу этого огромного отрезка христианской истории; приведем примеры лишь некоторых его соображений.
Не перечесть всех явлений, в которых Ницше разоблачает псевдоморфозы христианства в современном мире. Наименее враждебно отзывается он, пожалуй, об » эвтаназии христианства» в буржуазном мире.
Далее в этот поворотный момент мировой истории христианство представляет для Ницше наиважнейший объект наблюдения, на котором можно и нужно изучать общие закономерности и принципиальные связи человеческого бытия: изучать действие бессилия, когда оно в своем рессантименте, одушевляясь волей к власти, становится силой духовного творчества; изучать сублимации извращений и всевозможные виды духовного напряжения, изучать возможности безусловной правдивости, изучать священника как особый тип человека; изучать методы овладения душами, технику прозелитизма и т. п.
Мышление Ницше фактически определяется
христианскими импульсами, хотя содержание их утрачено.
Легко и приятно указывать на ошибки; не трудно также перечислить важнейшие факты, которые Ницше просто упустил из виду. А те его мысли, которые можно было оценить положительно, часто оказываются сами собой разумеющимися и едва ли не общими местами. И все же попытаемся выделить несколько моментов, заслуживающих положительной оценки.
Штудируя Ницше, мы получаемся видеть реальные факты, улавливать психологические и социологические причинные связи; так, Ницше позволяет нам разглядеть отдельные нити запутаннейшего клубка следствий рессантимента, способного извратить все оценки и ценности.
Первый шаг к такому пониманию мы сделаем, вернувшим к нашему исходному вопросу; насколько обусловлен Ницше в своем мышлении именно христианскими импульсами? И тут мы обнаружим, что сама по себе возможность увидеть мировую историю как нечто целое обязана своим возникновением христианству. Но еще очевиднее христианское происхождение стремления к безусловной правдивости, из которого и протекают главные нападки на христианство. Именно моральная безусловность такой правдивости побуждает искать универсального знания о мире, человеке, а также о самом христианстве и его истории.
1. Картина мировой истории в целом
Против принципиальной возможности универсального знания и вытекающей из нее возможности планирования вселенской истории нельзя не привести следующие критические возражения:
Правильного мирового устройства, по крайней мере, хоть сколько-нибудь устойчивого и завершенного, тоже не бывает: все «правильное» есть по отношению ишь к Целому лишь путь, и открывается он только тому, кто уже идет по нему, причем открывается как нечто такое, что никак не могло быть названо «правильным» вначале.
Стремление сделать Целое содержанием воли превращает Объемлющее в конечное и делает целью то, что именно сделавшись целью перестает существовать и теряет свой смысл.
Какой удивительный контраст между серьезностью вопроса, когда он действительно направлен на историческое Целое и будущее во всей его полноте, и несерьезностью «тотального», универсального знания, рассыпающегося в прах перед лицом любой критической науки; смехотворной несерьезностью планирования и управления, влияние которых на ход вещей определяют совсем иные силы, а отнюдь не сам «планирующий».
Конечно, и отвага необходима человеку :дали влекут его, и он должен бесстрашно вверится безграничному пространству возможного; но тут он сам решает свою судьбу: потеряет ли он себя здесь перед лицом Ничто, которое принудит его сперва к отчаянию, а потом к фанатизму, или найдет себя перед лицом трансценденции, которая позволит ему устоять и сделаться свободным.
2 «Есть в человеке некий фундаментальный промах»
Эти слова Ницше (XIV, 204) звучат как вариация на тему христианской мысли о первородном грехе.
Ницше так сильно страдает за человека, что порой погружается в «наичернейшую меланхолию». В противоположность животным, каждое из которых «точно попадает в цель», полностью отвечая установившемуся типу и повинуясь своей природе, человек «есть еще не установившееся животное» с неопределенными возможностями, и потому самое его существование в своей нерешенности есть своего рода заболевание земли.
Однако именно данный фундаментальный недостаток человека и есть в то же время его шанс. Он еще не то, чем может быть; он не удался, он попал мимо цели; но он еще может стать всем. Ницше отнюдь не желает, чтобы человек стал, наконец, «установившимся животным», то есть определенным типом, ибо это непременно означало бы стадный тип; как раз наоборот: подлинная сущность человека заключается именно в том, что он не установился, что он всегда может выйти за пределы самого себя.
В ницшевском понимании человеческого бытия сохраняется основная схема: человек потерян, но может спастись; однако христианское содержание этой концепции с самого начала утрачено и заменено другим.
Принципиальная разница вот в чем у Ницше человек один, он полностью предоставлен самому себе. Он может подняться, может «пойти дальше», но без Бога. Ницше сознательно не желает дать человеку ничего, кроме его самого, и радуется этому: «Все прекрасное, все возвышенное, чем человек наделил реальные и воображаемые вещи, с хочу потребовать назад и объявить собственностью и созданием человека»((XV, 241).
Но может ли человек, спросим мы, достичь своей цели, если он желает только самого себя и своего «продвижения вперед»? Ницше тоже понял, что из этого ничего не выйдет, и выписал для себя слова Гете: «Истинное уважение можно испытывать лишь к тому, кто не ищет самого себя. Должен признать, что за всю мою жизнь мне приходилось встречать самоотверженные характеры такого рода лишь там, где я сталкивался с прочно укорененной религиозной жизнью, с утвержденным на незыблемых основаниях вероисповеданием, самодостаточным в том смысле, что оно не зависит от времени с его духом и его наукой»(XIII, 304).
2. Наука как безграничная воля к знанию
Воля к истине и к знанию у Ницше тоже христианского происхождения.
Зато в других случаях сам Ницше выводит и собственную свою волю к истине, и безусловный характер современной научности из того огня, который впервые разгорелся в христианстве, из той особой моральности, которая требует истины во что бы то ни стало (VII, 275).
Из этого напряжения, из этой борьбы с собственным представлением о Боге на арене познания созданной Богом действительности возникает небывалого напора стремления к универсальному и в то же время бескорыстному и неподкупному исследованию.
Итак, чтобы была возможна истинная вера в Бога, этот Бог не должен отступать под страшным градом вопросов, обрушиваемых против него реальной действительностью; а поиски Бога всегда сопряжены с мучительно трудным изгнанием иллюзий; и наконец, подлинная воля к знанию и исследованию означает борьбу против собственных ожиданий и желаний. Исследователь обязан брать под подозрение каждую мысль, которая кажется ему сама собой разумеющейся, убедительной и не требующей доказательств.
1. Если познание сможет остаться честным, останется и неизбежно сопряженное с ним сознание бездонности, беспочвенности мира; ибо чем отчетливее познание к человеку требование совершить скачок по ту сторону мира, к трансценденции, которая не познаваема и для познания есть Ничто. Сам же незамкнутый мир в своей бездонности будет познаваться лишь в относительных перспективах; бытие и существование окажутся разорваны. Скачка к трансценденции не будет, однако лаже не реализованная возможность такого скачка, то есть простое видение границ мира, породит тип великого, честного, духовно аскетического исследователя.
Живое Предание
Ницше и христианство
Редактор медиатеки «Предание.Ру»
15 октября — день рождения Фридриха Ницше. Ницше — вероятно, самый радикальный критик христианства, ему принадлежат слова «Бог умер». Как к нему относятся христианские мыслители? — и самое интересное: почему для многих и многих христианских мыслителей Ницше был скорее «союзником»? — почему для них «смерть Бога», это, казалось бы, столь радикально атеистическое высказывание — послужило освободительным событием для христианской веры? Давайте рассмотрим несколько примеров.
Книги
Лев Шестов — радикальный религиозный экзистенциалист, бросивший вызов разуму и обыденной морали во имя веры в Бога. И вот для Шестова Ницше оказывается важнейшим союзником.
«Добро в учении графа Толстого и Ницше» — ранняя книга Шестова, где он впервые явно высказал свое послание. Добрый гуманист Толстой, проповедник разумной и нравственной религии и безбожник, имморалист Ницше. Может быть, не все так очевидно? Кто из них ближе к Живому Богу Писания, Имя Которого страшно? Ницше, ниспровергающий неизвестно откуда взявшиеся идолы Разума и Добра, бесстрашный искатель истины — не ближе ли он к Аврааму, покидающему родину и приносящему в жертву сына, к Иову с его воплем, к Павлу с его отвержением Закона, с его «юродством». Какое отношение «разумное добро» Толстого имеет к «безумию во Христе»?
Шестов в книге «Добро в учении графа Толстого и Ф. Ницше» напоминает о том, что христианство совсем не «розовое», по сути, о формуле «Страх Божий — начало премудрости». Вот послание Шестова, о котором верующим не стоит никогда забывать: «Нужно искать того, что выше сострадания, выше добра. Нужно искать Бога».
«Достоевский и Ницше. Философия трагедии» — одна из лучших книг Шестова. Достоевского и Ницше часто сравнивают. Это и понятно: какими бы разными ни были их пути, оба не боялись дойти до края, посмотреть в бездну. А это всегда значит: приблизиться к Богу. «Смерть Бога», провозглашенная Ницше, по очень многим толкованиям (Шестова в том числе) — была смертью новоевропейского Бога — Бога гуманистической морали, удобного Бога системы, Бога философии — «нравственного и метафизического Бога», а не Бога Писания и Церкви. Достоевский шел по этому же пути (когда, например, говорил, что выберет Христа, а не истину — то есть Живого Бога, а не метафизическое суждение).
Шестов «определяет» философию трагедии: «Философия же есть философия трагедии. Романы Достоевского и книги Ницше только и говорят, что о «безобразнейших» людях и их вопросах. Ницше и Достоевский, как и Гоголь, сами были безобразнейшими людьми, не имевшими обыденных надежд. Они пытались найти свое там, где никто никогда не ищет, где по общему убеждению нет и не может быть ничего, кроме вечной тьмы и хаоса, где даже сам Милль предполагает возможность действия без причины. Там, может быть, каждый подпольный человек значит столько же, сколько и весь мир, там, может быть, люди трагедии и найдут то, чего они искали… Люди обыденности не захотят переступить в погоне за таким невероятным «быть может» роковую черту».
Ницше известен как величайший антихристианский философ. Ясперс в своем небольшом исследовании «Ницше и христианство» показывает, что с отношением Ницше к христианству все совсем не так просто.
Общая логика отношений Ницше и христианства Ясперсом намечается так:
«Захваченность Ницше христианскими импульсами, затем — использование их в борьбе против христианства и, наконец, поворот вспять, в котором вновь отвергается все, что было позитивно утверждено наперекор ранее отвергнутому христианству, — это движение составляет основную структуру ницшевского мышления».
«Хайдеггер и Ареопагит, или Об отсутствии и непознаваемости Бога» — шедевр современной православной мысли. Ницше и его весть о «смерти Бога» — одна из главных тем книги. «Смерть Бога» — не есть личное мнение Ницше, это — просто констатация свершившегося факта западной истории, закономерный продукт отхода Запада от Церкви первых веков:
«Проповедь Ницше есть косвенное, но вполне ясное выражение фундаментальной «ереси» — отклонения от первоначального события Церкви. Это отклонение составляло исторический соблазн западного христианства, проявляясь в изощренном интеллектуальном и социальном принуждении и, в конечном счете, в «орелигиознивании» Церкви, то есть в превращении ее в религиозный институт, обеспечивающий отдельному человеку эмоциональные и интеллектуальные гарантии через поддержание нравственно–практических целесообразностей социальной жизни. Отличия западного христианства от единой Церкви первых веков (в догматике, культе, искусстве, организации) в совокупности привели к радикальному искажению экклезиологического самосознания и идентичности западных христиан».
«После христианства» — книга, где Ваттимо осмысляет самую возможность веры в современную эпоху, парадоксально формулируя свою позицию как «верить, что ты веришь». Для Ваттимо, как и для многих христианских мыслителей, «смерть Бога» — есть позитивное для христиан событие:
«Мое же намерение состоит скорее в том, чтобы показать, как именно плюрализм эпохи постмодерна позволяет (лично мне, но я полагаю, что можно говорить и о ситуации в целом) вновь обрести христианскую веру. Итак, если Бог умер, и, следовательно, философия осознала, что она больше не может надеяться на то, чтобы наверняка постигнуть последнее основание, то тогда одновременно иссякла также и «потребность» в философском атеизме. Лишь философия «абсолюта» может считать себя вправе отвергать религиозный опыт. Но, возможно, в провозвестии Ницше о смерти Бога следует увидеть нечто еще более важное. Бог умер, пишет Ницше, потому что верящие в него — его подданные — его убили, то есть они научились не врать, ибо это был его завет, и в конце концов они поняли, что сам Бог — это всего лишь ненужная ложь. Но в контексте нашего опыта эпохи постмодерна это означает следующее: именно потому что Бог — последнее основание, то есть абсолютная метафизическая структура реальности, — отныне утрачен, вера в Бога становится вновь возможной».
Статьи
«Свобода и истина у Ницше» — статья Шломо Пинеса, где подчеркивается родство Ницше и апостола Павла (впрочем, Пинес — далеко не единственный, кто подмечал это сродство).
«Проповедуемая Павлом свобода довольно точно соответствует тому, что Ницше называл свободой, «обращённой вовнутрь» (интериоризованной), ответственной за появление столь многообещающего, по мнению философа, феномена «неспокойной совести». И всё же, несмотря на имеющееся здесь явное сходство, Павел был одним из самых антипатичных Ницше исторических персонажей.
Мне представляется, однако, что есть все основания усмотреть у самого Ницше (пользуясь его собственной формулировкой) тенденцию к личностной «интериоризации свободы», в значительной степени сходную с тем, что он у других пренебрежительно называл «рабским бунтом в сфере морали», видя в Павле один из архетипических случаев такого бунта.
Согласно одному из пассажей [Ницше], свобода человека — не важно, скептика ли, атеиста, нигилиста, отвергающего ли мораль, религию и т. д., но при этом сохраняющего веру в возможность познания истины — есть всё ещё свобода неполная. Говоря словами Ницше: «Такие люди далеки от того, чтобы быть свободными духовными существами, ибо они всё ещё верят в истину». Свобода, точнее, её специфическая интериоризованная разновидность не может вынести никаких ограничений. Её неумолимая логика требует в конечном счёте освобождения и от Истины, как в своё время Павел должен был освободиться от Закона»,
В книге «Конфликт интерпретаций», в её разделе «Религия, атеизм, вера» Рикер в русле тех идей, о которых уже много сказано выше, пишет:
«Теперь вопрос стоит как никогда настоятельно и озадачивающе: можем ли мы признать какое бы то ни было религиозное значение атеизма? Разумеется, нет, если мы берем слово «религия» в узком смысле — в смысле архаического отношения человека к грозящей опасностью воле Священного; но если верно, что «отвергнут лишь моральный Бог», то путь перед нами открыт — путь, полный сомнений и опасностей, по которому мы будем пытаться идти».
«Умер» моральный и метафизический Бог — и мы можем наконец обратиться к Богу Живому.
В двух томах «Фридрих Ницше и русская религиозная философия» можно прочесть самые разные отклики на творчество и судьбу Ницше: статьи Владимира Соловьева, Евгения Трубецкого, Вячеслава Иванова, Андрея Белого, Григория Рачинского, Лу Саломе, а также переводы Ницше, вышедшие в дореволюционной России.
Лекции
«Ницше и христианство». Философ Александр Секацкий поразмышляет о Фридрихе Ницше — радикальном критике христианства.
Фридрих Ницше, вероятно, самый радикальный критик христианства, ему принадлежат знаменитые слова «Бог умер». Но почему для многих христианских мыслителей Ницше был скорее «союзником»? Почему для них «смерть Бога», это, казалось бы, столь радикально атеистическое высказывание — послужило освободительным событием для христианской веры? Философ Александр Секацкий сравнивает путь Иисуса и путь ницшевского Заратустры, находя меж ними много общего.
В лекции «Страдание и спасение» современный русский философ Секацкий сравнивает путь Иисуса и путь ницшевского Заратустры, находя меж ними много общего, считая, однако, что путь Иисуса — радикальней, «беззаботней» пути Заратустры.
В курсе Сергея Хоружего «Становление нового антропологизма в европейской мысли XIX–XX вв.» можно найти три лекции под названием «Фридрих Ницще: преодоление метафизики?»
В курсе Сергея Пименова «История философии от эпохи Просвещения до XX века» можно найти лекции «Фридрих Ницше. Дионисийское и аполлоническое начала» и «Фридрих Ницше. «По ту сторону добра и зла». Введение в философию XX века».
В курсе «Философия Просвещения и XIX века» — две лекции о Ницше.
Наконец в курсе «Философские основания протестантизма: история и современность» — лекция «Предетечи диалектической теологии: Фридрих Ницше».
В «Лекциях по истории философии» Ивана Негреева можно найти две лекции о Ницше.
Поделиться в соцсетях
Подписаться на свежие материалы Предания