ключевский о крепостном праве в россии цитаты
Ключевский о крепостном праве в россии цитаты
ВЛАДЕЛЬЧЕСКИЕ КРЕСТЬЯНЕ В НАЧАЛЕ XVII в.
Таким образом, вопрос о владельческих крестьянах до конца смуты оставался нерешенным. Хозяйственная зависимость их от землевладельцев все усиливалась, фактически лишая их права выхода. Но законодательство не отменяло этого права прямо и решительно, а только стесняло невыгодные для государства формы, в которые оно вырождалось; не установляя крепостной неволи крестьян, оно старалось пресекать нарушения законных отношений между обеими сторонами. Такое положение дела помогло к началу XVII в. укорениться среди землевладельцев взгляду на крестьян как на своих крепостных. Выражение этого взгляда встречаем уже в царствование Бориса Годунова в известии современного наблюдателя, иноземца Шиля, который писал, что еще при прежних государях московских землевладельцы привыкли считать своих крестьян за крепостных (Die Bauern. von ihren Herren fur Leibeigene gehalten worden). Согласно с этим взглядом, во второй половине XVI в. землевладельцы в своих духовных приказывают своим крестьянам наравне с дворовыми людьми работать на их вдов до смерти последних. К исходу смуты выяснились в вопросе две идеи: 1) о необходимости прекратить выход, т. е. вывоз крестьян без согласия их владельцев, как главный источник беспорядков и злоупотреблений в сельской жизни и 2) о том, что владельческий крестьянин если и крепок, то не земле, а землевладельцу. Запрещения крестьянского выхода требуют и договор Салтыкова с Сигизмундом 4 февраля 1610 г., и договор московских бояр с ним же 17 августа того же года, и земский приговор ополчения Ляпунова (30 июня 1611 г.), которое собралось под Москвой выручать ее из рук поляков. Мысль о личном прикреплении настойчиво выступает в ряде вкладных монастырских грамот начала XVII в., в которых вкладчики на случай выкупа вкладной вотчины родичами ставят им условие: что монастырские власти крестьян посадят, дворов устроят, пашни распашут, лесу расчистят и сенных покосов раскосят, взять за то по их сказке, во что то вотчинное строение стало, «а посаженных крестьян вывести вон в троицкие вотчины». Но это была не норма, а только терпимая законом практика, которая всегда могла быть отменена судом. В 1622 г. Ларионов продал Маматову свою вотчину с условием, что в случае выкупа ее родичами Ларионов оплачивает ссуды, выданные Маматовым посаженным им крестьянам, «а крестьян (Маматову) вывести вон, а буде тех крестьян с вотчиною отсудят вотчичу», то на Ларионове взять за крестьян, за человека и за животы, смотря по крестьянским животам. Эта оговорка показывает, что в начале третьего десятилетия XVII в. вопрос о личной крестьянской крепости не был решен даже в принципе.
Книга вторая. Загадка николаевской России
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Беда в другом: за все тридцатилетие его царствования ровно ничего так и не было сделано для облегчения крестьянской участи, не говоря уже о подготовке «процесса против рабства». Как писал В.О. Ключевский, «издано было свыше ста указов о помещичьих крестьянах. Они как будто бы исходили из мысли постепенно ограничить крепостное право, но или остались без действия, или даже укрепляли существующее положение дел». Совершенно согласен с этим и В.И. Семевский: «деятельность девяти секретных, келейных и особых комитетов не имела никаких серьезных последствий». Даже Миронову приходится это признать, пусть и в очень странной форме: «Николай I побоялся отменить крепостное право из-за непредсказуемости последствий этого шага, хотя и завещал своему сыну отменить его».
Откуда взял историк это «завещание сыну» остается его тайной. Никаких документальных подтверждений он не приводит. Да и выглядело бы такое завещание в высшей степени нелогично, чтобы не сказать безответственно. В самом деле, какой отец завещал бы сыну «непредсказуемый шаг», на который сам не решился именно из-за его непредсказуемости? Впрочем, вот текст той знаменитой речи 30 марта 1842 года, на которую ссылался Линкольн и которая была, собственно, завещанием Николая.
«Нет сомнения, — сказал он, — что крепостное право в нынешнем его положении у нас есть зло для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным. Я никогда на это не решусь, считая, что время, когда можно будет приступить к такой мере вообще очень еще далеко, но в настоящую эпоху всякий помысел о том был бы не что иное, как преступное посягательство на общественное спокойствие и на благо государства.
Но нельзя скрывать от себя, что нынешнее положение не может продолжаться навсегда. [Это] я не могу не отнести больше всего к двум причинам: во-первых, к собственной неосторожности помещиков, которые дают своим крепостным несвойственное состоянию последних высшее воспитание, а через то, развивая в них новый круг понятий, делают их положение еще более тягостным; во-вторых, к тому, что некоторые помещики употребляют свою власть во зло, а дворянские предводители к пресечению таких злоупотреблений не находят средств в законе, ничем почти не ограничивающем помещичьей власти. Не должно давать вольности, но должно проложить дорогу к переходному состоянию. Я считаю это священною моей обязанностью и обязанностью тех, кто будет после меня»!»
Вот что на самом деле завещал наследнику Николай. Не отменить крепостное право, но всего лишь «проложить дорогу к переходному состоянию». Что именно имел он в виду под этим переходным состоянием, очевидно из указа об «обязанных крестьянах», который и был издан 6 апреля 1842 года. Указ лишь повторял александровский закон 1803-го о вольных хлебопашцах, разрешая помещикам отпускать крестьян на волю. Но с одной существенной поправкой, которая портила все дело: землю в собственность крестьяне не получали. Так Николай 30 марта и сказал: «проект устраняет, однако же, вредное начало того [александровского] закона — отчуждение от помещиков поземельной собственности, которую, напротив, желательно видеть навсегда неприкосновенною в руках дворянства». Ибо «земля есть собственность не крестьян, а помещиков».
Но самое главное, указ ни в малейшей степени не обязывал помещиков отпускать крестьян на волю, пусть даже без земли. Он лишь предоставлял «всякому возможность следовать своему сердечному влечению»!»
Даже Линкольн вынужден был признать, что баланса не получилось. «Едва ли можно это назвать мерой, — писал он, — способной „проложить дорогу к переходному состоянию»».
Миронов против Ключевского
Василий Осипович Ключевский тонко почувствовал разницу.
«Этим [николаевским] правителям, — писал он, — доступна была не политическая или нравственная, а только узкая полицейская точка зрения на крепостное право; оно не смущало их своим противоречием самой основе государства. не возмущало как нравственная несправедливость, а только пугало их как постоянная угроза государственному порядку и спокойствию».
По поводу же завещания Николая «проложить дорогу к переходному состоянию» — заметил Ключевский, — что «таким гомеопатическим лечением зла, по всему вероятию, довели бы пациента до движения, перед которым пугачевщина показалась бы мелкой ссорой крестьянских ребят с барчуками».
Эти замечания представляются мне, между прочим, исчерпывающим ответом и на утверждение Б.Н. Миронова, что даже в ситуации, когда, по словам Ключевского, «крепостная масса представляла из себя взрывчатое вещество, готовое воспламениться от всякой случайной искры», крепостничество всё еще не стало социальным анахронизмом. Но чтобы избежать возражения, что Ключевский (как и вся дореволюционная либеральная историография) просто шел на поводу у классиков русской литературы «в их борьбе за власть с самодержавием», сошлюсь на историка американского.
Вот свидетельство того же Брюса Линкольна, вовсе, как мы знаем, не заинтересованного в сгущении красок и тем более в том, чтобы опровергнуть взгляд генерала А.Е. Зиммермана, своего главного, наряду с баронессой Фредерикс, свидетеля, что «всё было спокойно и нормально и никакие диссонансы не нарушали общую гармонию». Уже через несколько страниц, однако, честному историку приходится тем не менее признать, что «диссонансы» были и они очень даже «общую гармонию» нарушали. Потому хотя бы, что «какими бы цифрами мы ни пользовались, невозможно усомниться: число крестьянских мятежей увеличивалось во второй четверти XIX столетия. Наиболее достоверная, вероятно, оценка свидетельствует, что, если между 1826-м и 1834 годами было 148 крестьянских мятежей, а в следующем десятилетии число их выросло до 216, то между 1845-м и 1854-м их было уже 348». И речь туг шла о серьезных вещах, о настоящих восстаниях, для подавления которых приходилось вызывать армейские команды, порою и с артиллерией. А уж о рутинных случаях, когда мужики без шума убивали барина, и говорить нечего. В среднем за николаевское царствование 13 крепостников ежегодно кончали жизнь таким образом. Это к вопросу о «гармонии» николаевской эпохи и о том, было ли при нем крепостничество социальным анахронизмом. Право, неловко выглядит в свете всех этих цифр совпадение во взглядах николаевского генерала и отечественного «восстановителя баланса».
Но все-таки капитуляция Николая в главном вопросе его внутренней политики требует объяснения. И без более или менее подробного анализа работы секретных комитетов, учрежденных им для решения вопроса, понять его капитуляцию, пожалуй, невозможно. Было бы, однако, недобросовестно не упомянуть прежде, чем приступим мы к этому анализу, что тот же Б.Н. Миронов решительно отрицает сам факт капитуляции Николая. Аргументов у него три.
Первый, впрочем, выглядит очень странно: «Позитивные результаты николаевского царствования свидетельствуют о том, что „скорбный труд» декабристов не пропал». Получается вроде бы, что автор одинаково сочувствует и декабристам, и их палачу. Как мы, однако, скоро увидим, впечатление это поверхностное: палачу историк сочувствует гораздо больше. Второй аргумент состоит в том, что именно при Николае «сословная монархия трансформировалась в бюрократическую монархию». Другими словами, произошло «освобождение императора от дворянской опеки и зависимости».
Этот аргумент тотчас делает непонятным, перед кем же все-таки капитулировал Николай: перед Собакевичами, от опеки которых он, согласно Миронову, уже «освободился», или перед подчиненными ему бюрократами, которых он сам мог «освободить» одним росчерком пера.
Третий аргумент и вовсе умопомрачительный. Миронов тратит много сил (и страниц), чтобы доказать, что виновато в крепостном праве не столько русское самодержавие, сколько (читатель не поверит!) само русское крестьянство.
На первые два аргумента, впрочем, можно без труда ответить по ходу дела. Конечно, тема секретных николаевских комитетов сложная и полна утомительных подробностей, повторявшихся к тому же из комитета в комитет. Остановлюсь поэтому лишь на двух эпизодах, вполне, впрочем, внятно объясняющих, и почему пропал таки даром при Николае «скорбный труд» декабристов, и почему самодержец не только не освободился от дворянской опеки и зависимости, но именно из страха перед дворянством и проиграл свой «процесс против рабства».
Первый и самый продолжительный из всех секретных комитетов открылся 6 декабря 1826 года. Ему и дан был в наставление декабристский свод, запечатлевший, если можно так выразиться, программу-минимум реформаторов. Надо ли, впрочем, говорить, что Миронов никакими реформаторами декабристов не считает? Более того, уверен, что в случае их победы «власть перешла бы в руки дворянской аристократии», даже «олигархии».
Так или иначе, с самого начала работы комитета стало ясно, что ни о какой декабристской программе-минимум речи в нем не будет. Сходу было заявлено, что целью трудов своих комитет ставит «не полное изменение существующего порядка управления, но его усовершенствование посредством некоторых частных перемен и дополнений». Ни в чем не проявилось это «усовершенствование» ярче, чем в вопросе о крепостном праве. Докладчиком был Сперанский и из его доклада явствовали две вещи.
Во-первых, что искомое усовершенствование будет достигнуто, если удастся восстановить в России «истинное крепостное право», т.е. ситуацию, когда нельзя продавать крестьян без земли и землю без живущих на ней крестьян. Во-вторых, что достигнуто это может быть лишь одним способом: улучшением быта казенных, т.е. принадлежащих не помещикам, а казне, крепостных — с тем, чтобы это улучшение послужило хорошим примером и для помещиков.
Само собою разумеется, что комитет горячо одобрил мысль Сперанского, дававшую ему возможность попросту ничего по поводу крестьянского рабства не делать, по сути подменив вопрос о помещичьих крестьянах вопросом о крестьянах казенных. Конечно, и у тех жизнь была не сахар, они полностью зависели от произвола коррумпированной местной полиции, которая тоже над ними «неистовствала». Но все-таки «продавать в розницу семьи, похищать невинность и развращать крестьянских жен» на казенных землях было не принято.
А.А. Кизеветтер заметил, что «постановка, приданная этому вопросу в комитете 6 декабря, оказала решающее влияние на все дальнейшее его движение в течение этого царствования». Суть этой «постановки», как видим, была такая. Помещиков в их владельческих правах не трогать, ни в чем не стеснять, не создавать даже впечатления, что правительство намерено их в чем бы то ни было стеснить. Причину такого скандального бесплодия комитета 6 декабря указывает нам все тот же честный Линкольн. «Ясно, — пишет он, — что поскольку самые источники существования сановников, назначенных Николаем в этот комитет, были прямо связаны с крепостнической экономикой, сама мысль о её отмене была отвергнута».
Были эти сановники бюрократами? Без сомнения. Но можно ли себе представить, чтобы в качестве зависимых от власти чиновников, осмелились они так откровенно, чтобы не сказать издевательски, нарушить прямое указание императора заняться судьбою именно помещичьих крестьян? Очевидно же, что могли они себе позволить такой афронт, лишь осознавая себя представителями могущественного сословия, от которого зависел сам император и против воли которого он пойти не посмеет. Я не говорю уже, что и сами члены комитета, как слышали мы от Линкольна, были помещиками-крепостниками и попросту защищали свои сословные интересы. Вот вам и «трансформация в бюрократическую монархию».
Исторические взгляды В. О. Ключевского
опубликованой работой Ключевского было кандидатское сочинение » Сказания
иностранцев о Московском государстве»(1866 год). В 1872 году Ключевский
защитил магистерскую диссертацию » Древнерусские жития святых как исторический
Руси, показав социально-экономическую функцию духовенства как сословия. В 1879
после смерти С.М.Соловьева, возглавил кафедру русской истории. Временем
время им было написано исследование » Происхождение крепостного права в России»
, где Ключевский впервые поставил вопрос об экономическом кризисе конца 16 века
, который способствовал массовому закрепощению крестьян.В начале 90-х годов
историк написал работы :» Подушная подать и отмена холопства в России» и
«Состав представительства на земских соборах древней Руси». Особое место в
творчестве Ключевского занимает его докторская диссертация «Боярская дума
древней Руси «, защищенная в 1882 году. Здесь ученый выдвинул задачу изучения
сложного и во многих отношениях величественного государственного порядка «.
Завершающий труд Ключевского-» Курс русской истории «-был результатом
тщательной обработки лекций, читавшихся в Московском университете на протяжении
более 30 лет. » Курс русской истории» является вершиной научного творчества
Ключевского, поскольку обладает выдающимися литературно- художественными
достоинствам. Во вводных главах «Курса», раскрывающих теоретические позиции
общежитие». Теория «факторов «, множественности основных условий историческом
развития, выявлять стремление Ключевского раскрыть новые стороны исторического
в пореформенный период. Теория «факторов» строилась на идеалистической основе.
«Идеи,-говорил Ключевский,-становятся историческими факторами, подобно тому
как делаются ими силы природы «. Двигателем человеческого развития он считал
решающую роль государства в истории России. В «Курсе русской истории
отчетливо прослеживается влияние на мировоззрение Ключевского идей Б.Н.
пытался сочетать государственную схему с позитивистскими социологическими
Ключевский стремился показать роль в истории России географических и
экономических факторов. В конце 19 века в историографии большое влияние
лекциях «Курса. «, Ключевским строилась периодизация истории России. В основу
до реформ 60-х годов 19 века- Ключевский делил на четыре периода : Первый
период основной ареной деятельности восточного славянства является Поднепровье
Ключевский не связывал с норманнами возникновение государственности у славян,
отмечая существование у них княжеств задолго до появления варягов.Ключевский
период общественных отношений. Второй период русской истории характеризуется
В политическом отношении на смену городовой области Киевской Руси приходит
киевский удел. Земледелие становится основным занятием населения. Князья
Он осуждал межкняжеские распри, ставшие основным содержанием политической
собой удельные лоскутья «.В третий период впервые создается прочное
государственное объединение Руси. Главное место в экономике занимает сельское
особенностью этого периода Ключевский считал преобразования Петра1. Слабой
стороной этой периодизации является обособленность исторических периодов,
органическое единство исторического процесса. Ключевский отвергал наличие в
Ключевский явился создателем собственной школы в русской историографии.
Мы не рабы? К истории отмены крепостного права в России
Сегодня о крепостном праве помнят лишь ученые-историки и еще те из школьников, кто твердо решил получить аттестат отличника. Но и среди этого меньшинства лишь немногие знают правду о том, что на протяжении без малого двухсот лет в России существовало рабство. Самое настоящее рабство, когда русских православных людей продавали на невольничьих рынках оптом и в розницу.
Примечательно, что скандальное дело кровавой Салтычихи получило развитие только потому, что жалоба ее дворовых была принесена едва ли не за день до обнародования указа Екатерины о запрете доносить на своего помещика. И чиновники просто были вынуждены ее принять.
Душевладельцы при «матушке-Екатерине» получили право ссылать своих крепостных в Сибирь по своему капризу и получать за это деньги. По свидетельству современника, «в Санкт-Петербург привозили людей целыми барками для продажи. Помещики ежегодно на ярмарке продают девок приезжающим туда для сего постыдного торга азиятцам, которые увозят сих жертв беззаконности далеко от места их родины. Что же делает предводитель сей губернии? Он в то же самое время продал всех танцовщиц своего театра другому помещику, который своими поступками и обращением с крестьянами более всего доказывает, что благородство души не всегда сопряжено с высоким званием и славным именем».
Данные о российском крепостничестве не являются секретными. Они обширны и легкодоступны, на первый взгляд. Но у того, кто приступает к их изучению, очень скоро возникает ощущение прикосновения к чему-то если не прямо запретному, то находящемуся под жестким идеологическим контролем.
Жизнерадостный настрой автора учебника хотя и отчаянно противоречит историческим фактам, но подкупает патриотичностью настолько, что, кажется, еще немного, и крестьянская война Емельяна Пугачева покажется историческим недоразумением. Впрочем, уважаемый историк так и заявляет: пугачевское восстание «принесло России неисчислимый материальный урон: были сожжены и разрушены многие дворянские усадьбы». О том, почему восстание вообще произошло, в учебнике объяснено столь невнятно, что проследить истинную мысль автора представляется практически невозможным.
Кажется, оживи сейчас среднестатистический дворянин, жертва пугачевского бунта, и он не мог бы лучше выразить возмущения действиями своих взбунтовавшихся «рабов».
Абсурдно, но российский император Николай I, негодуя против угнетения человеческой личности в далеких американских штатах, объявил свободным каждого негра, который вступит на русскую землю. При этом в то же самое время под императорским скипетром Николая русских крепостных людей продавали, как собак, разлучая мужа от жены и детей от родителей.
Герцен недоумевал: «Зачем русских крепостных угораздило родиться такими же белыми, как и их господа? Отчего же надобно непременно быть черным, чтобы быть человеком в глазах белого царя?!»
Но, казалось бы, революционная победа рабочих и крестьян дает, наконец, надежду на торжество справедливости и установление исторической правды. Советская власть должна была обличить крепостническое государство и подвести итог многовековому рабству русского народа.
Причина, по которой дворянский недоросль Петруша Гринев и император Петр I оказались в фаворе у советского государства, а борец за народные права Емельян Пугачев навечно списан в разряд диковатых смутьянов-неудачников, очевидна. И Гринев, и император Петр были «государственниками». И именно поэтому духовно близкими тоталитарному советскому строю. Для них принцип подчинения личности государству при любых обстоятельствах был выше таких рефлексий, как социальная справедливость или религиозное переживание.
Власть очень любит аккуратно подстриженную историю, причесанную под официально утвержденный образец. Все, что не соответствует этому казенному «идеалу», принято объявлять фальсификацией истории.
Сам Александр Николаевич на приеме представителей московского дворянства за пять лет до «раскрепощения» откровенно обрисовал действительное положение дел в своем рабовладельческом государстве. Говоря о неминуемом освобождении крестьян, он заявил, что «гораздо лучше, чтобы это произошло сверху, нежели снизу». Известный историк Василий Ключевский гораздо более резок в своих выводах о действительных причинах отмены крепостного права: «разрешение вопроса стало не делом политической мудрости, зависящей от лиц, а требованием стихийных влияний, которые бы разрешили его во всяком случае, даже вопреки воле лиц». Иными словами, своим освобождением крестьяне менее всего обязаны доброй воле императора, бывшего, как известно, убежденным крепостником.
Но мало кто знает, что и само вынужденное «освобождение» крестьян носило откровенно грабительский характер. Императорское правительство сделало все, чтобы защитить интересы помещиков. Достаточно сказать, что во всей империи телесные наказания сохранялись до 1904 года исключительно для крестьян и. ссыльно-каторжных. Бывшие крепостные были не только ограничены в свободе передвижения, но в своих религиозных и экономических правах. К 1905 году бывшие помещичьи крестьяне выплатили свыше полутора миллиардов рублей выкупных платежей за те самые наделы, с которых еще и платили налоги государству. Эта сумма в три раза превышала рыночную стоимость их участков, «милостиво» выделенных им имперским правительством.
Но вот раздаются предложения учредить в России новый праздник, посвященный отмене крепостного права. Очевидно, что ничего торжественного и радостного в дате 19 февраля нет. К этому дню, после двух столетий существования рабства, страна пришла внутренне разделенной, с деградировавшим дворянством и разоренным темным крестьянством. У этой страны практически не было будущего потому, что слишком много ошибок осталось у нее в прошлом. Об этом свидетельствуют исторические факты и вся русская классическая литература. Но кто же сегодня читает классику и обращает внимание на факты. Сегодня модно создавать миф о «великой империи». Империи, в которой было хорошо всем, кроме народа, ее населявшего.
19 февраля нужно учредить не праздник, а День знания российской истории. И честно посвятить его, хотя бы один этот день, изучению прошлого собственной страны. Но действительного прошлого, а не мифов о нем. Того, кто решится на этот эксперимент, ждет много неожиданных открытий.
В. О. Ключевской Происхождение крепостного права в России Часть 1)
В изданной недавно на немецком языке книге дерптского профессора русского права г-на Энгельмана1 опять затронут старый вопрос, который столько раз и с таким напряженным вниманием обсуждался в нашей литературе и все еще остается нерешенным: это вопрос о происхождении крепостного права в России. К сожалению, надобно прибавить, что и книга г-на Энгельмана не снимает этого вопроса с очереди, не дает на него удачного ответа. Одною из причин этой неудачи и едва ли не главною причиной был важный пробел, допущенный автором. В исследовании о происхождении, развитии и отмене крепостного права в России читатель не находит точного и ясного юридического определения русского крепостного права, не видит, что разумеет автор под этим термином. По-видимому, автор не находил нужным задавать и самому себе предварительный общий вопрос о том, что это за институт, историю которого он задумал изложить. В кратком введении он отличает древнерусское холопство как от поземельной зависимости, основанной на договоре крестьянина с землевладельцем и соединенной с прикреплением первого к земле последнего (Horigkeit), так и от крепостного права в собственном смысле (Leibeigenschaft)2. Холопство исстари существовало на Руси; договорная поземельная зависимость, соединенная с прикреплением к земле, устанавливается только с конца XVI в.
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов