книги пособия к д ушинского для педагогов укажите не менее 2 х трудов
Ушинский К.Д.. Книги онлайн
Константин Дмитриевич Ушинский (19 февраля (3 марта) 1823, Тула — 22 декабря 1870 (3 января 1871), Одесса) — русский педагог, основоположник научной педагогики в России.
Окончил юридический факультет Московского университета (1844). В 1846-49 гг.— профессор кафедры энциклопедии законоведения, государственного права и науки финансов Демидовского лицея в Ярославле, который вынужден был оставить после обвинений в неблагонадёжности. В 1850-54 гг. служил в канцелярии департамента иностранных дел. Сотрудничал в журнале «Современник» (1852-54 гг.) и «Библиотека для чтения»(1854-55 гг.). С 1854 г. — преподаватель русской словесности, географии и юридических предметов Гатчинского сиротского института, в 1855-59 гг.— инспектор (зав. уч. частью). В 1859 г. был назначен инспектором Смольного института, где приступил к реформе этого учебного заведения. В 1862-67 гг. жил за границей, главным образом в Швейцарии, изучая постановку школьного дела и женского образования.
Разработал, руководствуясь принципом народности, систему идей, направленных на всестороннее развитие и совершенствование целостной личности на основе воспитывающего обучения («Человек как предмет воспитания», 1868-1869). В этой системе важнейшее место отводилось положению о том, что психологические качества человека формируются в единстве с их нейрофизиологической основой. Фундаментальной категорией
Ушинский считал «полурефлексы», к которым относилось все многообразие навыков и привычек. Обращение к этой категории позволяло рассматривать активность сознания (души) как фактор, действующий соответственно возможностям преобразуемого под его влиянием организма. К усвоенным рефлексам как результатам воспитания Ушинский относил привычки. Благодаря им ребенок приобретает способности, которых он не имел от природы. При этом на передний план Ушинский выдвигал нравственный смысл привычек, в отличие от простых навыков, возникающих путем упражнения: «добрая привычка есть нравственный капитал, положенный человеком в свою нервную систему». Тем самым нравственная детерминация, заданная общими устоями жизни народа, выступала как важнейший фактор построения специфически человеческого уровня нервно-психической активности отдельной личности, основа ее полноценного формирования.
Большое внимание Ушинский уделял развитию психики в различные возрастные периоды, соотнося специфические характеристики этого развития с решением проблем дидактики, построения учебного процесса к организации воспитательных воздействий на ребенка в единстве физических, нравственных и умственных «параметров» его жизнедеятельности.
Книги (13)
Ранние работы и статьи 1846-1856 гг.
В первый том Собрания сочинений вошли ранние работы К.Д.Ушинского, написанные им с 1846 по 1856 г., т.е. со времени поступления в Ярославский лицей и до начала работы в Гатчинском институте. Работы, вошедшие в этот том, почти неизвестны широкой массе читателей и очень мало использованы при изучении педагогического наследства К.Д.Ушинского.
Педагогические статьи 1857-1861 гг.
Во второй том Собрания сочинений вошли педагогические статьи, проекты, заметки и другие материалы за время с 1857 по 1861 г., т.е. за период напряженной практической работы Ушинского в Гатчинском сиротском и в Смольном институтах. Материалы этого периода уже неоднократно перепечатывались в прежних собраниях сочинений Ушинского. В настоящем собрании они пополнены вновь найденными его произведениями.
Педагогические статьи 1862-1870 гг.
Детский мир и Хрестоматия.
«Детский мир» — первая учебная книга, изданная К.Д.Ушинским и до сих пор не потерявшая своего интереса. Текст «Детского мира» дан в окончательной обработке Ушинского, т.е. по 10-му изданию 1870 года.
Методические статьи и материалы к «Детскому миру».
В пятый том вошли методические материалы к книге «Детский мир» и варианты ее первых изданий. Методические материалы к «Детскому миру» Ушинский первоначально предполагал обрабатывать в виде особого руководства для употребления его книги в школах. Намерение это не было осуществлено, и материалы не перепечатывались в отдельных изданиях «Детского мира».
«Родное слово» для детей младшего возраста, год 1-й, 2-й, 3-й, — вторая учебная книга, составленная Ушинским и имевшая исключительный успех в русской дореволюционной школе.
Родное слово. Руководство к преподаванию по «Родному слову».
В седьмой том Собрания сочинений вошла книга «Родное слово» (книга для учащихся), а также советы родителям и наставникам о преподавании родного языка по учебнику «Родное слово», год 1-й, 2-й и 3-й.
Человек как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии. Том 1.
В восьмой том Собрания сочинений вошла книга «Человек как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии. Том 1».
Человек как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии. Том 2.
В девятый том Собрания сочинений вошла книга «Человек как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии. Том 2».
Материалы к «Педагогической антропологии. Том 3».
Материалы к третьему тому «Педагогической антропологии», впервые опубликованные в 1908 году А.Н.Острогорским, переиздаются в настоящем десятом томе Собрания сочинений К.Д.Ушинского в значительно дополненном и измененном виде.
Материалы биографические и библиографические.
Одиннадцатым томом завершается издание настоящего Собрания сочинений К.Д.Ушинского. В настоящем томе собраны материалы биографические и библиографические.
В книгу «Русская школа» вошли главные труды великого русского педагога, основоположника научной педагогики в России Константина Дмитриевича Ушинского (1824–1870), сформировавшего духовные принципы русского воспитания.
В основе педагогики Ушинского – идеал народности воспитания, разработка системы идей, направленных на всестороннее развитие личности с опорой на базовые ценности русской цивилизации – православие, державность, патриотизм. По мнению Ушинского, русская педагогика есть неотъемлемая часть русской идеологии.
Соавтор: Филиппова Е.С.
Из книги Вы узнаете:
– как правильно воспитать и обучить вашего ребёнка;
– как формировать полезные привычки и навыки;
– как развивать ребёнка физически и обеспечить ему правильное питание;
– как приучить к труду;
– что делать, если ребёнок ворует;
– как совладать с детским упрямством;
– в чем причины детской рассеянности, зависти, злобы и что с ними делать;
– как помочь ребёнку запоминать необходимую информацию
– и многое другое.
Уникальные методики от великого русского педагога, проверенные на нескольких поколениях.
Ссылка на книгу удалена с сайта по просьбе издательства.
Константин Дмитриевич Ушинский
Русский педагог, писатель, основоположник научной педагогики в России.
Биография
Родился в Туле в семье Дмитрия Григорьевича Ушинского — отставного офицера, участника Отечественной войны 1812 года, мелкопоместного дворянина. Мать Константина Дмитриевича — Любовь Степановна (урождённая Капнист) умерла, когда сыну было 12 лет.
Окончив Новгород-Северскую гимназию, Ушинский поступил в Московский университет на юридический факультет, который блестяще закончил в 1844 году, и через два года, в возрасте 22 лет, был назначен исполняющим обязанности профессора камеральных наук (включавших общее понятие о праве, элементы науки о хозяйстве, финансового права, государственного права) в Ярославском юридическом лицее.
В сентябре 1848 года Ушинский произносит речь «О камеральном образовании». Он предложил собственную систему камерального образования, в основе которой было изучение семьи, общества и народного хозяйства. Идеи Ушинского казались радикальными, излишне демократичными. В 1850 году он был вынужден оставить лицей. Через полтора года безуспешных попыток устроиться на преподавательскую работу в Ярославле Ушинский переехал в Санкт-Петербург, где устроился на достаточно мелкую чиновничью должность столоначальника Департамента духовных дел и иностранных вероисповеданий. Стал сотрудничать в журналах «Современник» (1852—1854) и «Библиотека для чтения» (1854—1855).
В 1854 году Ушинскому удалось получить назначение сначала учителем, а затем инспектором Гатчинского сиротского института, где он значительно улучшил постановку обучения и воспитания.
Во многом стараниями Ушинского во второй половине 1850-х годов в российском обществе проснулся интерес к педагогике. Ушинский стал активным автором одного из новых изданий — журнала «Воспитание». Программной стала одна из первых статей Ушинского, опубликованных в этом журнале — «О пользе педагогической литературы» (1857 год). В том же году «Воспитание» публикует ещё одну фундаментальную статью Ушинского — «О народности в общественном воспитании».
В это время Ушинским была также составлена хрестоматия по русскому языку «Детский мир» (1861) в двух частях для преподавания в младших классах, содержащая много материала по естествознанию. Издание книги «Детский мир» принесло Константину Дмитриевичу всероссийскую славу. Первый тираж — 3 600 экземпляров — быстро разошёлся по учебным заведениям России. Потребовалось два новых издания.
Одновременно с преподавательской работой Ушинский с 1860 года стал редактировать «Журнал Министерства народного просвещения», который благодаря ему превратился в прекрасный педагогический журнал, весьма отзывчиво относившийся к новым течениям в области народного образования.
После конфликта с начальницей института Ушинский вынужден был оставить должность. Императрица Мария Александровна взяла педагога под свою защиту. Ушинский был причислен к IV отделению собственной его величества канцелярии. Для нервного успокоения, по предложению императрицы, Константин Дмитриевич отправился в европейскую командировку. За это время Ушинский посетил Швейцарию, Германию, Францию, Бельгию и Италию, в которых он посещал и изучал учебные заведения — женские школы, детские сады, приюты и школы, особенно в Германии и Швейцарии, считавшиеся самыми передовыми в части новаций в педагогике. Свои заметки, наблюдения и письма этого периода он объединил в статье «Педагогическая поездка по Швейцарии».
За границей в 1864 году он написал и издал учебную книгу «Родное слово». Наряду с «Детскими миром» это были первые массовые и общедоступные российские учебники для начального обучения детей. Более того, Ушинский написал и издал особое руководство для родителей и учителей к своему «Родному слову» — «Руководство к преподаванию по „Родному слову“ для учителей и родителей». Это руководство оказало огромное, широчайшее влияние на русскую народную школу. Свою значимость как пособие по методике преподавания родного языка оно не потеряло и по сей день. Достаточно сказать, что до 1917 года оно выдержало 146 изданий.
В середине 1860-х годов Ушинский с семьёй вернулся в Россию. Свой последний главный научный труд, названный Ушинским «Человек как предмет воспитания, опыт педагогической антропологии», он начал печатать в 1867 году. Первый том «Человек как предмет воспитания» вышел в 1868 году, а через некоторое время вышел второй том. Третий том остался незавершённым.
Ушинского называют православным мыслителем, и здесь нет преувеличения. Свою школу, свою педагогическую антропологию он не представлял отделённой от Церкви. Педагогика, по его мнению, в своих основах должна иметь религиозное обоснование. Он считал нехристианскую педагогику немыслимой, «предприятием без побуждений позади, без результатов впереди». Христианство, по мнению Ушинского, указывает высокую цель воспитанию, его истины должны быть положены в основу воспитания. К.Д. Ушинский был уверен в необходимости изучения Библии в школе. Он подчеркивал, что в процессе обучения нельзя отделять преподавание Закона Божьего от других предметов и воспитания. Среди огромного количества рекомендаций в статьях Ушинского по поводу религиозного воспитания есть и о необходимости создания и функционирования воскресных школ. Ушинский говорил о религии как об одном из составляющих элементах воспитания, без которого невозможно полноценное формирование личности.
Моя система воспитания. О нравственности (сборник)
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
© ООО «Издательство АСТ», 2018
…«Влияние нравственное составляет главную задачу воспитания, гораздо более важную, чем развитие ума вообще, наполнение головы познаниями».
Предисловие
Константин Дмитриевич Ушинский – педагог-ученый, теоретик и практик, оставивший потомкам богатейшее научно-педагогическое наследие и показавший пример его плодотворного применения в воспитании человека, справедливо считается родоначальником отечественной педагогической науки.
К.Д. Ушинский родился 19 февраля (2 марта) 1824 г. [1] [2] в семье мелкопоместного малороссийского дворянина, отставного офицера Д.Г. Ушинского. В 1840 г. он закончил гимназию, в 1844 г. – Московский университет со степенью кандидата юриспруденции, а в 1846 г. занял профессорскую кафедру по энциклопедии законоведения, истории законодательств и финансовой науке в Ярославском Демидовском лицее.
Несколько лет педагог зарабатывал на жизнь переводами иностранных статей и написанием рецензий. Летом 1851 г. Ушинский женился на Надежде Семеновне Дорошенко, к которой всю жизнь испытывал самые трепетные чувства. В их браке родилось шестеро детей.
4 ноября 1854 г. Ушинский по рекомендации бывшего директора Демидовского лицея П.В. Голохвастова, знавшего и высоко ценившего его заслуги, поступил на должность преподавателя русской словесности и законоведения в Гатчинский Николаевский Сиротский институт, а уже 14 июля 1855 г. стал исполнять обязанности инспектора классов.
Ушинский неоднократно проводил параллели между педагогикой и медициной, аргументируя свое мнение тем, что и врачу и педагогу недостаточно владеть научными знаниями: важно уметь их применить на практике в исцелении тела и души.
Ушинский утверждал, что занятие педагогикой требует от человека всесторонней развитости, увлеченности, четкого понимания целей и задач своей деятельности, много «нравственной энергии» и глубокого знания предмета, с которым он работает. Так как предмет воспитания, по мнению Ушинского, – человек, то педагог должен изучить своего воспитанника во всех отношениях, включая его психофизические особенности, дарования и способности, достоинства и недостатки, а только потом давать направления его уму, бороться с леностью, формировать вкус и, что самое главное, внушать «любовь к Истине».
Ученый считал, что личность воспитателя определяет дух учебного заведения, а главным средством воспитания называл «согретое теплотой» убеждение – «слово». Впоследствии знаменитый учебник Ушинского получит название «Родное слово».
Научно-педагогические труды Ушинского привлекли внимание министра народного просвещения А.С. Норова, и в 1858 г. Ушинский получил назначение на должность инспектора классов обоих отделений Смольного института – Николаевского, для девиц дворянского «благородного» происхождения, и Александровского училища, для девиц из мещан.
Вклад Ушинского в преобразование в образовательной системе Смольного института был неизмеримо велик. За короткий период пребывания на посту инспектора с 1859 по 1862 г. ему удалось решить целый ряд задач, накопленных за десятилетия.
Ведущими методами обучения, по Ушинскому, должны стать словесный, предполагающий беседы учителя с учащимися, и наглядный, позволяющий наполнить душу ребенка яркими образами.
Педагог впервые дал психолого-педагогическую характеристику процессу изучения родного языка и научное обоснование его роли в целесообразности в формировании личности. Ушинский рассматривал язык не столько как систему фонетических, лексических и грамматических единиц для выражения мыслей и чувств или средство общения, сколько как живой организм или народный ген, рожденный культурой и отражающий этапы духовного развития народа.
В 1861 г. Ушинский издал книгу «Детский мир и Хрестоматия», которая раскрывала перед педагогом разнообразные стороны детской души, одновременно служила пособием по развитию речи у учащихся начальной школы и предназначалась для классного чтения. «Детский мир» давал учащимся элементарный набор знаний о природе, отечественной истории и географии, заложив тем самым основы общего образования. Особое внимание педагог уделил систематизации материала, предусматривающей плодотворное уяснение учащимися единства сотворенного Богом мира и взаимосвязанности происходящих в нем процессов. Он широко использовал методы поступательного изучения материала от простого к сложному, наглядности и побуждения учащихся к мыслительной деятельности.
Книга Ушинского имела огромный успех. Она распространялась по школам всех регионов России и в первый год выдержала три издания. При жизни педагога было десять переизданий. В каждое из них Ушинский стремился внести что-то новое, вызванное насущными потребностями школ.
На посту инспектора Смольного института Ушинский пребывал недолго. Клеветническое обвинение заставило педагога подать заявление с просьбой уволить его с занимаемой должности и командировать за границу для изучения опыта зарубежных школ.
Около пяти лет, с 1862 по 1867 г., Ушинский с семьей провел за границей. Поселившись в виду расстроенного здоровья в Швейцарии, на родине Песталоцци, Ушинский принялся за изучение устройства местных народных школ, учительских семинарий в Мюнхенбухзее, Веттингене и Цюрихе и женских учебных заведений, а также посетил школы Германии, Франции, Бельгии, Италии.
Результаты заграничных исследований, личные впечатления и переживания, Ушинский записал в дневнике, а некоторые мысли изложил в переписке с педагогом Л.Н. Модзалевским. Сейчас дневник Ушинского хранится в архиве Института литературы Российской Академии наук.
Испытывая тоску по родной школе, Ушинский занялся составлением ранее задуманных им книг для первоначального обучения детей, известных под заглавием «Родное слово».
«Родное слово» стало уникальным и общепризнанным учебником в дореволюционной России. Он печатался миллионным тиражом и распространялся по всей империи.
Название учебника – «Родное слово» указывает на христианский смысл грамотности – познание Слова Божия путем декодировки системы графических знаков – азбуки, созданной святыми братьями Кириллом и Мефодием для письменной передачи славянской речи. Такая декодировка обязательно сопровождалась эмоционально-ценностным переживанием ребенком изучаемого материала. Поэтому Ушинский уделял пристальное внимание содержанию «Родного слова». Текст книги основан на богатом педагогическом опыте автора и других учителей.
Отмечая бедственное состояние детской литературы, Ушинский самостоятельно занимался подбором и составлением текстов, свободных от причастных и деепричастных оборотов, не употребляемых детьми и трудно усвояемых ими. В «Родное слово» вошли: короткие рассказы, сказки, поговорки, пословицы, народные песни, басни, стихи русских поэтов, самого Ушинского, подписанные инициалами «К.У.», и его друга Л.Н. Модзалевского, подписанные «Л.М.». Позже, в 1870 г., Ушинский выпустил «Год 3-й», посвященный русской грамматике, содержащий сказки А. Пушкина, басни И. Крылова, А. Измайлова, А. Нахимова, А. Никитенко, И. Хемницера.
Ушинский тяготился годами за границей. Желая обучать своих детей только в России, он вернулся на родину в 1866 г. К глубокому огорчению, он узнал, что его труд «Детский мир» Министерство просвещения не допустило до своих учебных заведений.
Ушинский взялся за новый труд, ставший его главным, фундаментальным произведением: «Человек как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии».
В 1867–1869 гг. увидело свет первое издание двухтомной «Педагогической антропологии» (третий том остался незавершенным). В нем Ушинский задался целью четкого и обстоятельного обоснования влияния психофизических процессов организма человека в деле воспитания и формирования личности и построения научного курса педагогики.
Ушинский рассматривал все стремления живого организма в целокупности – «быть и жить», поясняя, что для тела важно быть, а для души – жить, и выделял свойственные только человеку духовные стремления, превосходящие стремления тела и души, обнаруживающиеся в его самосознании, проявляющиеся в религиозных и эстетических переживаниях (чувствованиях), вере в Бога и устремленности в будущее.
Осенью он приехал с семьей в Киев, где купил дом и устроил своих дочерей в институт, мечтая вернуться в Санкт-Петербург. В октябре по рекомендации докторов Ушинский снова отправился в Крым. По дороге он простудился и вынужденно остановился в Одессе, где 21 декабря 1870 г. (3 января 1871 г.) умер. Ему было 47 лет.
Педагогическое наследие Константина Дмитриевича Ушинского не утрачивает актуальности на протяжении многих десятилетий. Главной заслугой Ушинского, актуализирующей востребование его трудов в XX и XXI вв., является разработка методологических основ духовно-нравственного воспитания русского человека, укорененного в религиозно-культурологических традициях своего народа и осознающего свое предназначение в созидании блага России.
I. О пользе педагогической литературы
С другой стороны – две-три слабые попытки педагогических курсов, мало кому известные, ни одного сколько-нибудь замечательного педагогического сочинения, не только оригинального, по даже переводного, десятка два педагогических статей, из которых большая часть принадлежит к числу речей, сказанных ex officio, ни одного педагогического журнала. Нельзя не сознаться, что эта несоразмерность педагогической практики и педагогической теории – весьма значительна, и что если русское правительство сделало со своей стороны более, чем правительство какого-либо другого государства, для образования народного, то литература наша слабо отвечала этим великодушным усилиям.
Этим оправдывается старомодное заглавие нашей статейки. Писать и говорить в публичных речах о пользе того или другого научного предмета было в большой моде в конце прошедшего и начале нынешнего столетия, но мы думаем, что в отношении педагогики статья о пользе педагогической литературы не будет запоздалой.
В самом деле, чем можно объяснить такое ничтожество нашей педагогической литературы, особенно при таком развитии ее в Германии, откуда мы заимствовали основы большей части наших педагогических учреждений, как не тайным сознанием ее бесполезности? Что этот недостаток переводных и оригинальных педагогических книг на русском языке не заменяется у нас обилием книг педагогического содержания на иностранных языках – в этом легко убедиться.
Во-первых, такой замены вполне быть не может, как потому, что не всякому же доступны книги на иностранных языках, так и потому, что педагогическая литература необходимо должна быть самостоятельной, народной; а во-вторых, в наших училищных библиотеках, даже в таких, где скорее всего можно бы было этого ожидать, редко встречается дельная педагогическая книга, разве попадет туда как-нибудь случайно. Чаще всего встречаются довольно наивные произведения французских воспитателей и воспитательниц, хотя во Франции именно искусство воспитания далеко не процветает. Кто же хочет иметь капитальные произведения иностранной педагогической литературы, не говорим уже о произведениях второстепенных, брошюрах, монографиях и журналах, тот должен сам выписать их из-за границы. Самый характер статей, появляющихся время от времени в наших журналах, особенно часто в последнее время, еще более убеждает нас, как мало педагогическая литература Запада имела у нас влияния. Положения, неизбежные в каждом немецком учебнике, излагаются иногда как новые открытия; вопросы, давно рассмотренные с самых различных сторон, разрешаются вновь односторонне, как будто бы у них не было своей истории. Наконец, не выдавая наших частных наблюдений за что-нибудь общее, мы можем сказать, что если нам раза два случалось встретить у наших педагогов систематическое собрание главнейших педагогических сочинений, то гораздо чаще встречали мы таких педагогов-практиков, которые с презрением отзывались о педагогической теории и даже питали какую-то странную вражду к ней, хотя самые имена главнейших ее деятелей были им вовсе неизвестны или известны только по слуху. Вот причины, которые оправдывают наше желание сказать несколько слов в защиту педагогической литературы. Спор между теорией и практикой – спор очень старый, который, наконец, умолкает в настоящее время, сознавая свою неосновательность. Война между практиками и теоретиками, между поборниками опыта и поборниками идеи приближается к миру, главнейшие условия которого уже обозначились. Пустая, ни на чем не основанная теория оказывается такой же никуда не годной вещью, как факт или опыт, из которого нельзя вывести никакой мысли, которому не предшествует и за которым не следует идея. Теория не может отказаться от действительности, факт не может отказаться от мысли. Но, увы, спор этот, еще не совсем умолкший и в науке, часто слышится в жизни и в особенности в деле воспитания. Часто педагог-теоретик, принимаясь за свое сочинение, прежде всего отвлекает свою мысль от бессмысленной пестроты жизненных явлений, старается возвыситься до абстрактных начал воспитания, определяет сначала цель человеческой жизни, взвешивает средства к достижению этой цели и начинает чертить путь воспитания, забывая, что главный вопрос о цели человеческой жизни, на решении которого основана вся его теория воспитания, разрешается в действительности с бесконечным разнообразием. Педагог-практик смеется над своим зафилософствовавшимся товарищем, чувствует всю неприложимость его стройной теории, берет в одну руку учебник своего предмета, в другую ферулу, – и дело идет у него как по маслу; ученики учатся прилежно, переходят из класса в класс, вступают в жизнь, и как будто никогда и ничему не учились. Они выполнили необходимую комедию детства и юности и принимаются за новые роли, не имеющие никакого отношения к старым, воспоминание о которых только мешает жить и чем скорее исчезнет, тем лучше.
Но это две крайности. Средину между ними занимают все педагоги, теоретики и практики. Нет такого педагога-практика, который бы не имел своей, хотя крошечной, хотя туманной теории воспитания, и нет такого смелого теоретика, который бы по временам не оглядывался на факты. Но если можно не доверять кабинетной теории воспитания, то еще более причин не давать никакого важного и общего значения одиночной опытности практика. Неужели дело воспитания так легко, что стоит только принять на себя звание воспитателя, чтобы постигнуть это дело во всей его полноте? Неужели достаточно только нескольких лет воспитательной деятельности и единичной наблюдательности, чтобы разрешить все вопросы воспитания? Самые закоренелые педагоги-рутинеры беспрестанно толкуют о трудности своего искусства и отвергают теорию именно на том основании, что она слишком легко дается кабинетным мудрецам. Конечно, ни один практик-педагог, но отвергает возможности большего или меньшего совершенства в своем деле, конечно, ни один из них не признает равенства искусства воспитания во всех своих собратиях. Напротив, каждый из них так гордится своей опытностью, высчитывая по пальцам года своей воспитательной деятельности. На чем же основывается такое неравенство, или, другими словами, что такое педагогическая опытность? Большее или меньшее количество фактов воспитания, пережитых воспитателем. Но, конечно, если эти факты остаются только фактами, то они не дают опытности. Они должны произвести впечатление на ум воспитателя, классифицироваться в нем по своим характеристическим особенностям, обобщиться, сделаться мыслью, и уже эта мысль, а не самый факт, сделается правилом воспитательной деятельности педагога. Деятельность человека как человека всегда проистекает из источника сознательной воли, из разума; но в области разума факт сам по себе есть ничто, и важна только идеальная сторона факта, мысль, из него вытекающая и им подкрепляемая. Связь фактов в их идеальной форме, идеальная сторона практики и будет теория в таком практическом деле, каково воспитание. Воевать против такой теории не значит ли то же, что воевать против мысли вообще; но педагог, во всяком случае, есть поборник мысли, и если он признает годность одного факта и личного опыта, то к чему все его ученье? Не противоречит ли он сам себе, отвергая теорию для себя и беспрестанно толкуя ее детям? Если теория ни к чему не годится в жизни, то к чему служит передаваемая им наука? Какое значение имеет его собственное звание?
Воспитательная деятельность, без сомнения, принадлежит к области разумной и сознательной деятельности человека; самое понятие воспитания есть создание истории; в природе его нет. Кроме того, эта деятельность направлена исключительно на развитие сознания в человеке: каким же образом может она отказаться от мысли, от сознания истины, от обдуманности плана? Но что же предлагает нам педагогическая литература, если не собрание опытов сознанных и обдуманных, если не результаты процесса мышления, направленного на дело воспитания? Какой воспитатель, будь он самый закоренелый рутинер, отвергнет совет педагога, более его опытного, или откажется подать благоразумный совет только что начинающему собрату? Практика, факт – дело единичное, и если в воспитании признавать дельность одной практики, то даже и такая передача советов невозможна. Передается мысль, выведенная из опыта, но не самый опыт; если только это не передача тех старушечьих рецептов, в которых говорится: «ты, мой батюшка, возьми эти слова, напиши их на бумажке, а потом сожги и пепел выпей с водой против утренней зорьки, и там увидишь, что выйдет». Неужели искусство воспитания может упасть в такую темную, бессознательную область предрассудков, поверий и фокусов, а такова судьба его, если оно будет предоставлено единичной практике каждого. «Это прекрасный преподаватель, прекрасный воспитатель», говорит молва, но в чем заключается его сила и откуда проистекает его искусство, – этого никто не знает, да этого и нельзя знать; до этого можно дойти только собственной практикой. Не правда ли, что это нечто вроде фокусов наших знахарок и шептуний? Неужели же искусство воспитания, это искусство развития сознания и воли, может оставаться на этой низкой ступени и не подымется даже на ту, на которой стоит медицина, собирающая факты, но основывающаяся на знании, с одной стороны, человеческого организма и его отправлений, а с другой, на значении свойств ядов и медикаментов.
Между искусством медицины и искусством воспитания много аналогии, и мы воспользуемся этой аналогией, чтобы показать яснее отношение теории к практике в деле воспитания.
Одно ученье не может создать хорошего медика; для этого, конечно, необходима и врожденная наблюдательность, и многолетний опыт; но неужели поэтому должна быть отвергаема польза медицины как учения? Далеко бы ушла медицина, если бы она остановилась на рецептах знахарей и случайно открытых врачебных свойствах некоторых медикаментов! Каковы бы были результаты медицинской практики, если бы она, оставаясь только практикой, не обратилась за знаниями к наукам природы; если бы всякий, без предварительной подготовки, пускался в практику, надеясь на свои наблюдательные способности и рассчитывая только на личный опыт? Сколько грубейших ошибок, которых теперь не сделает студент, далеко не кончивший медицинского курса, предстояло бы испытать на таком пути даровитейшему человеку, и эти ошибки, стоившие многим жизни, причиняя громадный вред, оставаясь личным опытом, не принесли бы ни малейшей пользы: всякий должен был бы начинать снова, для себя лично, ту же дорогу ошибок. Самое предположение такой рутины в медицине кажется нелепым; но это только потому, что искусство лечения уже несколько веков опирается на науку. Но чем же такое мнение лучше в приложении к воспитанию? Почему от воспитателя можно не требовать предварительной подготовки к своему делу, предоставляя все его личной наблюдательности и его личному опыту? Разве дело воспитания менее важно, чем дело медицины? Разве предмет воспитания, душа человеческая, не имеет так же своих законов, как и предмет медицины, тело? Почему анатомия, физиология, патология возможны для тела и не нужны для души? Разве душа, как и тело, не имеет своего организма, не развивается по внутренним своим законам, не подвержена уклонениям от нормального состояния? Разве в явлениях душевной деятельности, в развитии души в различных личностях, мы не замечаем ничего общего? Разве здесь нет также фактов и законов?
Но, может быть, какой-нибудь педагог-практик будет отвергать полезность теоретического изучения науки воспитания, основываясь на достаточности его результатов, достигаемых без помощи теории. Такому педагогу-практику мы можем сказать только, что он величайший утопист и мало наблюдал над явлениями, представляемыми общественной и частной жизнью. Нужно с намерением закрыть глаза, чтобы не видеть, какое ничтожное влияние оказывает воспитание на нравственность общества, как мало оно возвышает дух над телом и выдвигает вперед духовные потребности, когда воспитание направлено дурно, т. е. когда духовная сторона людей, подвергавшихся в молодости воспитательному процессу, не была развита как следует. Жажда денег, неверие в добро, отсутствие нравственных правил, презрение к мысли, любовь к окольным тропинкам, равнодушие к общественному благу, снисходительность к нарушению законов чести… – вот враги воспитания, с которыми оно призвано бороться.
Сравните число истинно развитых, нравственно и умственно развитых людей, с числом лиц, получающих систематическое воспитание, загляните в училища и сравните число начинающих курс с числом тех. которые оканчивают его, и вы увидите, как много еще остается сделать воспитанию!
Нельзя требовать от медицины, чтоб не было случаев ранней смерти или повальных болезней; нельзя требовать от воспитания, чтобы не было частных случаев испорченной нравственности, пренебрежения к идее и истине или каких-нибудь общественных недостатков, которые, как и эпидемия, имеют часто свои причины в обстоятельствах, не зависящих от медика или воспитания. Но если бы медицина не могла ни предостерегать, ни предохранять от болезней, ни излечивать их, то к чему бы служили медицинские факультеты?
Ни медицина, ни педагогика не могут быть названы науками в строгом смысле этого слова. Ни той, ни другой нельзя выучиться, как выучиваются математике, астрономии, химии, анатомии и физиологии и проч. И медицина и педагогика, кроме знакомства с науками из области философии и естествоведения, требуют еще уменья приложить эти знания к делу: множества фактических сведений, не составляющих собственно науки, развития наблюдательности в известном отношении и навыка. Но, не будучи наукой, педагогика, как и медицина, представляет возможность изучения теоретического и практического. Нормальные школы, педагогические институты или заведения для приготовления педагогов необходимы так же, как и медицинские факультеты. Нормальное училище без практической школы при нем – то же самое, что медицинский факультет без клиники; но и одна педагогическая практика без теории – то же, что знахарство в медицине. Но могут заметить нам, что нельзя ставить медицину в параллель с педагогикой уже потому, что, тогда как медицина опирается на положительное изучение человеческого организма и имеющих на него влияние предметов природы, педагогика должна довольствоваться смутными, противоречащими, призрачными теориями психологов, – теориями, на которых нельзя построить ничего прочного. Что изучение проявлений души, сравнительно с изучением явлений телесного организма, находится в весьма незавидном положении, с этим нельзя не согласиться. Но кто же виноват, что психология в настоящее время не может стать наряду с анатомией, физиологией, патологией? Не медицина ли своими требованиями подвинула вперед эти науки? Не та же ли обязанность лежит на педагогике в отношении психологии, антропологии и логики? В жалком бы положении находились теперь все науки, излагающие законы явлений человеческого организма, если бы медики-практики не принялись за эти предметы, не собрали, не проверили, не дополнили новыми опытами, не привели в систему всего множества отдельных заметок, сделанных по самым разнообразным поводам и разбросанных в самых разнородных сочинениях. Явления душевной жизни столь же существенны, столь же неизменны, как и явления жизни телесного организма. Если душа не представляет такого материального субстрата, как труп, зато она, живая, вечная, всегда сама готова отвечать на наши вопросы, подвергаться нашим наблюдениям и нашим опытам. И разве мало было этих наблюдений и опытов? Всякий человек, умеющий заглядывать внутрь самого себя, есть уже готовый курс психологии; трудно найти какую-нибудь книгу, в которой бы не было психологического факта или взгляда на психологическое явление; вся история записывает только историю души человеческой, почти забывая историю его тела; каждая биография, каждая повесть, каждый роман, каждое стихотворение представляют множество психологических фактов и наблюдений; нет такого плохого педагогического курса, в котором бы не было целой системы психологических мыслей; а какое обширное поле для психологических наблюдений представляет педагогическая практика! Разве обилие, а не недостаток материала может затруднять психолога-педагога. Но не слишком ли мы многого, однако ж, требуем от педагога, по преимуществу человека практического, желая, чтобы он был в то же время и психологом? Но разве на деле не всякий педагог – и без того психолог? Он изучает своего воспитанника, его способности, наклонности, достоинства и недостатки, подмечает развитие ума, руководит им, хочет давать направление воле, упражнять рассудок, раскрывать разум, борется с леностью, с упорством, искореняет дурные природные наклонности, формирует вкус, внушает любовь к истине – словом, ежеминутно вращается в области психологических явлений… или заставляет зубрить учеников от точки до точки и наказывает тех, кто не выучил урока или шумит в классе. Что-нибудь одно из трех: или психология такая легкая наука, что всякий практик-педагог знает ее без всякого подготовления; или педагог есть машина для задачи и спрашивания урока и наказания тех, кто попадается ему под руку (потому что самое определение проступка требует уже знания психологии); или, наконец, педагог должен много учиться понимать душу в ее явлениях и много думать о цели, предмете и средствах воспитательного искусства, прежде чем сделаться практиком. Знаю, что привычка смотреть на воспитание как на дело, доступное каждому, заставит многих подумать, взглянувши на громадность требований, что дело шло и без этого. Шло, без сомнения; но как? Пусть каждый педагог-практик, пишущий речь для торжественного акта или объявление о своем пансионе, подумает, как относятся его фразы о воспитании к самому делу! Неужели же воспитание должно оставаться при фразах и довольствоваться блестящим ходом публичных испытаний?