дугин теория международных отношений
Читать онлайн «Международные отношения: парадигмы, теория, социология»
Автор Дугин А.
А. Г. Дугин
Учебное пособие
для вузов
международные
отношения
парадигмы, теории,
социология
Допущено Учебнометодическим объединением
по классическому университетскому образованию к изданию
в качестве учебного пособия для студентов высших учебных
заведений, обучающихся по направлению 040200 — Социология
Москва
Академический Проект
2013
УДК 327
ББК 66. 4
Д 80
Печатается по решению кафедры Социологии
международных отношений социологического факультета
МГУ им. М. В. Ломоносова
научная редакция:
Н. В. Мелентьева, канд. филос. наук
рецензенты:
Э. Ф. Попов, доктор политических наук;
Т. В. Беспалова, доктор философских наук
дугин а. г.
Д 80 Международные отношения. Парадигмы, теории, социология:
Учебное пособие для вузов. — М. : Академический Проект, 2013. —
348 с. — (Gaudeamus).
ISBN 978-5-8291-1477-0
В книге основателя российской школы геополитики А. Дугина последо-
вательно излагаются основные принципы научной дисциплины «Междуна-
родные отношения» (МО), дается описание ведущих парадигм и течений этой
науки. Основное внимание уделяется социологическим трактовкам между-
народных отношений. Особенность книги состоит в повышенном внимании,
уделяемом автором новейшим «конструктивистским», «постконструктивист-
ским» и «постмодернистским» школам МО.
Классическая методология дисциплины «Международные отношения»
впервые масштабно и детально применяется к разбору основных направ-
лений внешней политики России (анализируются «доктрина Козырева»,
«доктрина Примакова», «доктрина Путина» и др. ).
Последний раздел книги представляет собой изложение Теории Много-
полярного Мира (ТММ), разработанной автором и его научной школой.
Рекомендуется для студентов-обществоведов и специалистов в области
мировой политики и международных отношений — дипломатов, политоло-
гов, экономистов, социологов, философов, журналистов.
Международные Отношения как академическая дисциплина
Международные Отношения1 (International Relations) впервые стали ос-
мысляться как самостоятельная дисциплина в контексте политической на-
уки в начале ХХ века. Первая кафедра с таким названием была основана в
1918 году в Уэльском университете в Англии. Вслед за этим практически сра-
зу возникли аналогичные кафедры в США и Швейцарии (Женева). В начале
1920-х годов, сразу по окончании Первой мировой войны, в Лондонской
школе экономики был открыт факультет Международных Отношений, ко-
торый впервые стал выдавать дипломы по этой дисциплине.
Отдельным университетом, занимающимся исключительно изучением
Международных Отношений, стал Учебный Институт Международных От-
ношений (Graduate Institute of International Studies) в Женеве, основанный
при активном участии Лиги Наций в 1927 году. В этом Университете были
защищены первые диссертации (PhD) по этой дисциплине, что завершило ее
академическую институционализацию.
С 1944 года в СССР действует Московский государственный Институт
Международных Отношений, приоритетно занимающийся образованием и
научными исследованиями в этой области.
Международные Отношения стали дисциплиной в контексте общего на-
правления современной политической науки, которая начала активно раз-
виваться с XIX века в Европе, хотя первые трактаты о политике, и в том чис-
ле об отношениях между Государствами2, появились еще в Древнем мире.
Но в самостоятельный предмет науки политика и, в частности, Международ-
ные Отношения, превратились лишь в последние двести лет. При этом в от-
дельную область политической науки Международные Отношения выдели-
лись в тот исторический момент, когда после драматических событий Пер-
вой мировой войны европейцы, в первую очередь англичане, ясно осознали
взаимосвязь между политическими процессами в глобальном масштабе и
стали отдавать себе отчет в том, что область Международных Отношений
представляет собой некоторую систему, устроенную в соответствии с впол-
не определенной парадигмой, а значит, подлежащую научному изучению.
Так постепенно стали складываться базовые представления о поле Меж-
дународных Отношений, об их структуре, основных акторах (действующих
лицах), закономерностях и процессах, взаимодействиях и трансформациях.
О том, вылилось ли все это, в конце концов, в строгую и полностью достовер-
ную науку или речь все же шла о «problem solving theory», т. е. о теории, раз-
работанной наспех, ad hoc и в чисто утилитарных целях, дискуссии ведутся
1
Следует отличать Международные Отношения как дисциплину от международных
отношений как предмета этой дисциплины. В первом случае мы будем писать это слово-
очетание с большой буквы (в таком случае речь идет о науке), во втором — с маленькой
(в таком случае речь идет о поле отношений между Государствами и иными акторами).
2
В данном учебнике ряд терминов (в частности, «Государство», «Империя», «Поли-
тическое») пишутся с заглавной буквы, как это принято в международной литературе по
социально-политической культуре.
4 введение
до сих пор. Но в любом случае столетняя история Международных Отноше-
ний как самостоятельной области научных исследований помогла накопить
основательный теоретический, фактологический и методологический мате-
риал, на основании которого можно исследовать эту область политических
процессов, структур и институтов последовательно и систематически. Даже
те, кто критикуют «претензии на объективность» этой дисциплины, не могут
отрицать ее пользы и релевантности для осмысления реалий мировой внеш-
ней политики, а также процессов, протекающих в сфере международных и
глобальных взаимодействий.
МО как продукт политической философии Модерна
(евроцентризм)
С самого начала знакомства с дисциплиной «Международные Отноше-
ния» следует учитывать то обстоятельство, что она возникла в Европе ХХ ве-
ка, а значит, несет на себе концептуальный отпечаток эпохи Модерна в его
позитивистской стадии.
. Поэтому социологическая традиция настаивает на
том, чтобы относить классические направления в Международных Отноше-
ниях (реализм, либерализм и марксизм) к позитивистским. Это значит, что
базовые теории Международных Отношений строятся в классической науч-
ной топике Нового времени, где субъект (гносеология) и объект (онтология)
строго разведены между собой. Область реальных объектов и объективных
отношений между ними составляет постоянную и безусловно признавае-
мую всеми классическими школами онтологию Международных Отноше-
ний, существующую независимо от того, как ее понимают исследователи.
Наличие этой независимой онтологии и позволяет отнести Международные
Отношения к науке как таковой и обосновать возможность построения от-
влеченной и полностью незаинтересованной теории как субъективного от-
ражения безусловно объективного. В этом Международные Отношения
полностью вписываются в разряд остальных социально-политических дис-
циплин, признающих позитивную действительность исследуемых ими про-
цессов, величин и предметов. Иными словами, Международные Отношения
заведомо разделяют область объективной реальности (онтологию) от ее
субъективного представления (гносеологии) и всячески фиксируют эту раз-
делительную черту — анализируя то, как объективные реалии преломляют-
ся в субъективном восприятии, очищая по ходу дела это субъективное вос-
приятие от некритического субъективизма и иллицитных проекций воли,
сублиминально возводимых в статус объективной констатации («самосбы-
вающееся пророчество» Р. Мертона или wishfull thinking). Насколько это
разделение успешно — можно оценивать по-разному, и представители на-
иболее современных подходов в Международных Отношениях, опираясь на
методологию постмодернизма, ставят это под большое сомнение. Так, наме-
чается еще одна группа теорий Международных Отношений, которую при-
нято называть «постпозитивистской», и которая отталкивается от призна-
ния слишком тесной и слишком неотрефлектированной связи гносеологии
и онтологии в классических версиях Международных Отношений (крити-
ческая теория, конструктивизм), либо вообще ставит под сомнение самосу-
ществование онтологии, отождествляя предмет этой дисциплины с текстом,
подлежащим деконструкции (постмодернизм в МО). Но для того, чтобы по-
нять претензии и критические методологии постпозитивистов в МО, необ-
ходимо рассмотреть позитивистские подходы, которые и становятся в пост-
введение 5
позитивизме основным предметом социологического анализа и философ-
ской деконструкции. Классические теории МО (реализм, либерализм и
марксизм) свято убеждены, что исследуют Международные Отношения как
объективную реальность, поддающуюся логическому, рациональному и не-
заинтересованному осмыслению. Постпозитивистские теории своим пред-
метом имеют не эту «объективную реальность», а социологические конс-
трукты, создаваемые самими учеными-международниками в качестве си-
мулякра реальности или ее заинтересованного проектирования. Поэтому
постпозитивизм в МО может быть отождествлен с социологией и социоло-
гическим подходом в целом, что и позволяет обосновать потребность в отде-
льной научной области — Социологии Международных Отношений, куда,
кроме того, можно включить те политические теории из числа классических
(социологический реализм Р. Арона, частично Английскую школу и т. д. ), ко-
торые в той или иной степени обращались напрямую к социологии. Полнее
всего Социология Международных Отношений разработана у представите-
лей постпозитивистского направления, известного как «историческая соци-
ология» (Ф. Холлидэй, Дж. М. Хобсон, С. Хобден и т. д. ).
Три волны дебатов в МО
В истории МО как науки принято выделять несколько волн магистраль-
ных дебатов, предопределивших становление дисциплины и придавших ей
тот вид, который она имеет в настоящее время.
Первые большие дебаты проходили между реалистами и либералами
(идеалистами) в 1930–1940 годы. Реалисты настаивали на фундаментально-
сти национальных Государств и обосновывали принцип «анархии в между-
народных отношениях». Либералы отстаивали эффективность наднацио-
нальных структур и приводили аргументы в поддержку Лиги Наций. В ходе
этих дебатов сформировался целый ряд базовых теоретических концептов,
часть которых признавалась всеми школами, а часть оспаривалась некото-
рыми из них. В ходе дискуссий базовые школы сформировались и получили
свои названия.
Вторые дебаты проходили в 1950–1960-е годы и касались методологи-
ческих оснований МО1. Представители МО разделились на две группы: тра-
диционалистов, которые следовали классическим схемам описания процес-
сов международной политики, с теоретическими обобщениями и практичес-
кими рекомендациями, но без детального критического анализа методов и
критериев, и бихевиористов, считавших, что МО, как и любая другая соци-
альная и политическая наука, должна быть основана на строгих и однознач-
ных правилах, статистических данных, верифицируемых фактах, строгих
методологиях. Бихевиористы настаивали на том, чтобы сконцентрировать
основное внимание на поведении людей и их роли в социальных структурах.
Бихевиористы, в частности Мортон Каплан2, ввели в МО понятие «систем-
ного анализа», предложив строго различать уровни исследуемых систем —
глобальную политическую систему, блоки, группы Государств, суб-государ-
ственные единицы, и так вплоть до персонального уровня. В процессе второй
волны дебатов были уточнены основные научные параметры и критерии МО.
1
Guzzini S. Realism in international relations and international political economy: the con-
tinuing story of a death foretold, New York: Routledge,1998.
2
Kaplan M. System and Process in International Politics. NY: Wiley, 1964.
6 введение
Третья волна дебатов проходила с конца 1980-х годов между представи-
телями позитивизма и постпозитивизма в МО. Она затрагивала эпистемоло-
гические основания МО как науки в свете постмодернистских тенденций,
поставивших под вопрос базовую научную топику Модерна: декартовское
разделение на субъект и объект и принцип автономии сознания и реально-
сти, на чем была основана классическая наука. Постпозитивизм не являлся
направлением, специфическим только для МО, но представлял собой проек-
цию общих философских и социологических принципов постмодернизма
(или постструктурализма) на эту дисциплину. Третьи большие дебаты при-
вели к существенному зазору между научно-теоретическими кругами, про-
фессионально занимающимися МО, где постмодернизм распространен до-
вольно широко и, как минимум, учитывается большинством теоретиков, а
также практическими политиками и функционерами, профессионально
связанными с областью международных отношений, где постмодернист-
ские теории распространены довольно слабо и чаще всего не учитываются
вообще.
МО как область теоретического знания структурирована этими тремя
волнами дебатов и сформировалась в процессе их развертывания.
Часть 1
ПозитиВистские ПАрАдигМы Мо (клАссиЧеские теории)
1. 1. реализм (первая парадигма)
Александр Дугин: Горизонты многополярного мира
На наших глазах происходит изменение структуры мира: от однополярности, преобладавшей после конца СССР, — к многополярности. Многополярность становится всё более очевидной, однако о том, что «точка невозврата» пройдена и мы живём уже в многополярном мире, со всей строгостью утверждать всё‑таки преждевременно. Быть может, мы поймём, что эта «точка невозврата» была пройдена в какой‑то момент, лишь постфактум, спустя какое‑то время. Часто осмысление событий происходит с определённой задержкой. Но мы явно находимся внутри фазового перехода: однополярность совершенно очевидно разлагается, и из‑под остатков съёживающейся американской гегемонии всё отчетливее проступают черты нового многополярного миропорядка.
Важнейшим моментом в этом процессе стало восстановление Россией при Путине регионального суверенитета, что выразилось в укреплении центральной власти в самой РФ, а также в активизации позиции России на постсоветском пространстве (особенно — воссоединение с Крымом весной 2014 года) и за его пределами (введение войск в Сирию осенью 2015 года). Другим фактором развёртывания многополярности стал впечатляющий рост китайской экономики, вышедшей по ряду параметров на второе, а в некоторых случаях — и на первое место в мире. Заявление России и Китая о своём реальном, а не просто номинальном, геополитически и стратегически обоснованном суверенитете вызвало сильную реакцию со стороны Запада, что выразилось в антироссийских санкциях и в торговой войне США с Китаем. Но такая реакция не оказала решающего разрушительного влияния, на что надеялись сторонники сохранения западной гегемонии любой ценой, а это значит, что Россия и Китай уже представляют собой самостоятельные полюса.
Теория многополярного мира
Исходя из вышеизложенного самое время обратиться несколько более внимательно к теории многополярного мира, который создаётся на наших глазах и где Китаю и Россию отведена ключевая роль — по крайней мере на первом этапе.
Согласно теории многополярного мира, в международных отношениях главным актором являются цивилизации, а не государства. Цивилизациям соответствует принцип большого пространства (Grossraum). Большое пространство — весьма условно и не связано жёстко с политической территорией. Большое пространство — это зона, в которой преобладает гегемония той или иной страны, но которая шире, чем эта страна. Например, в большое пространство Северной Америки входит Канада и в значительной степени Мексика; другой пример — Европейский союз, в который входят разные национальные государства, а «зона гегемонии» распространяется на близлежащие страны. Цивилизация — это не только культура. Это культура + большое пространство.
В данном контексте возникает вопрос о самом понятии границ цивилизации — их нельзя рассматривать как границы национальных государств. Они не могут быть строго демаркированы, поскольку цивилизация — это живой организм. Границы между цивилизациями возможны как полосы, но не линии. В полосу могут входить целые государства, при этом должны быть обговорены статусы (в том числе правовые) переходных регионов, где происходят суперпозиции цивилизаций, где зоны влияния накладываются друг на друга. Такие зоны могут быть цивилизационными кондоминиумами (таким кондоминиумом при иных обстоятельствах могла бы стать Украина).
Подобное определение цивилизации порождает понятие «полюс». Полюс многополярного мира — это цивилизация + большое пространство (то есть культурное единство, привязанное к определённому территориальному признаку). Полюс — это культура + могущество. Полюс — это идентичность (культурная самобытность) + суверенитет (способность защитить самобытность).
Почему главным актором является цивилизация, а не государство? Потому что государство — это то, что зафиксировано сегодня в строгих национальных границах, которые могли быть другими вчера и могут стать иными завтра. Цивилизация может расширяться и сужаться. Цивилизация — это потенциальное поле интеграции, связанное историей, культурой, часто религией или народом. При этом в разных цивилизациях связывающим элементом может выступать нечто различное: где‑то преобладает история, где‑то — религия, где‑то — этническая близость, где‑то — «сумма технологий», а в ряде случаев — сочетания нескольких или даже всех факторов.
В многополярном мире отношения строятся именно между полюсами, а не между государствами, которые объединяются в цивилизационные группы. При этом они вполне могут сохранять политический суверенитет. Более того, в процессе объединения в общий сверхгосударственный полюс государства только и способны по‑настоящему обосновать и защитить свой суверенитет, так как по отдельности они вынуждены оставаться зоной противостояния тех сил, которые уже смогли стать полноценным полюсом.
Таким образом, теория многополярного мира предполагает совершенно новый миропорядок, отчасти предвиденный Самуилом Хантингтоном, чьи идеи повлияли на всю современную политическую мысль. Однако обычно в тезисе Хантингтона «о столкновении цивилизаций» принято обращать внимание на первое слово «столкновение», исходя именно из этого катастрофического оттенка. Это следствие игнорирования теории международных отношений, поскольку Хантингтон принадлежит к школе реалистов, для которых допущение возможности войны и столкновения является необходимой стороной понятия суверенитета и ещё одного классического для этой школы концепта — «хаоса в международных отношениях», вытекающего из отказа признавать какую бы то ни было легитимную властную инстанцию, располагающуюся над национальными государствами (здесь — главное отличие реализма и либерализма в международных отношениях). Но основой концепции Хантингтона является не допущение или прогнозирование «столкновений», а изменение актора международных отношений: от государства к цивилизации. Поэтому в тезисе Хантингтона ударение должно быть поставлено на слово «цивилизация».
Вопреки Хантингтону, другой американский эксперт Фрэнсис Фукуяма считал, что после конца двухполярного мира должен наступить не многополярный, а бесполюсный мир, конец истории. Хантингтон же полагал, что произойдёт не просто возврат к Вестфальской системе, но появление цивилизаций как главных полюсов мировой политики. В этом и состоит суть теории многополярного мира: после однополярности постепенно проявляются новые акторы — цивилизации, объединённые в большие пространства.
Полюса: 4+
Именно в контексте теории многополярного мира и следует интерпретировать роль и место современного Китая. Если принять за основу то, что многополярный мир уже существует, то мы видим в нём уже три готовых полюса — три больших пространства.
Североамериканский полюс. В данном случае при переходе от однополярного мира к многополярному вопрос сводится к тому, чтобы глобальную гегемонию перевести в гегемонию локальную. Тезис Трампа «сделать Америку снова великой» означает оставить всех в покое и заняться собой.
Евразийский (российский) полюс. Россия рассматривается здесь не как страна, а как цивилизация, а евразийская интеграция предполагает вовлечение других государств в большое пространство. Сегодня это и происходит. С Путиным Россия переходит в состояние цивилизационного полюса как православная цивилизация с традиционными ценностями, суверенитетом, интегрирующая другие страны.
Китайский полюс. Можно утверждать, что он в настоящее время уже вполне оформился. Китай представляет собой вторую экономику мира, со своей зоной гегемонии, с суверенитетом и идентичностью, идеей и могуществом. Все признаки полюса у Китая уже есть.
Ближе всего к статусу ещё одного полюса подошёл Евросоюз.
Евросоюз имеет шансы на то, чтобы стать четвёртым полюсом многополярного мира. В таком случае, цивилизационная граница Европы должна проходить по Атлантике, а сама Европа должна получить не только экономическую и финансовую автономию, но и создать собственную европейскую армию, что неоднократно было заявлено Макроном и Меркель.
На очереди и другие потенциальные полюса. Если многополярность будет зафиксирована, а американское господство будет помещено в рамки своего региона, появляется шанс для других цивилизаций. Самым вероятным претендентом становится резко нарастившая своё могущество Индия, которая при Моди всё больше подчёркивает свою цивилизационную самобытность. На своём особом и резко отличающемся от западного мировоззрении настаивает исламский мир, где ясно определились несколько возможных лидеров: Иран, Турция и Саудовская Аравия, — которые претендуют на то, чтобы стать центрами исламской геополитики. В пределе можно предположить континентальную интеграцию Латинской Америки и Африканского континента.
Ценности многополярности
Многополярность строится не только на утверждении геополитических полюсов, но и на отстаивании системы ценностей, отличных от тех, которые либеральный Запад пытается навязать всем в качестве универсальных. Так, оппозиция между однополярностью и многополярностью переходит на новый мировоззренческий уровень.
Можно предварительно и обобщённо описать эти ценности в виде таблицы, отражающей пары противоположностей.
Очевидно, этот список можно продолжить, а также уточнить и разъяснить каждый термин, но в целом изначально общая картина достаточно ясна. Однополярный мир строится на принципе универсальности западной цивилизации как единого образца для всего остального человечества. Либерально-капиталистический комплекс идей возводится в абсолют, не допуская возражений. Многополярность, напротив, признаёт, допускает и даже позитивно оценивает различия, не отрицая Запад, но и не признавая его претензий на то, чтобы являться мерой всех вещей и единственным источником нормативов.
Китай и Россия — две Поднебесные
Россия как Евразия — срединное поднебесное пространство. Славянофил Владимир Ламанский называл это «срединным пространством»: на территории Евразии есть западный мир (Европа), есть азиатский и есть срединное пространство (Россия). Таким образом, местоположение российских территорий в Евразии во многом предопределяет и характер русской цивилизации как цивилизации евразийской.
Россия, как и Китай, в древности называлась «Поднебесной». Это соответствует китайскому термину Тьянся (天下) и соответствующей ему теории о том, что Китай занимает именно «срединное» положение в мире.
Любопытно, что у России и Китая были периоды, когда они были частью одного государства — в Китае это называется эпохой династии Юань, у нас — владычеством Золотой Орды. Это государство не было ни славянским, ни азиатским. Оно было туранским. Туран — это самостоятельный концепт, географически соответствующий территории северо-восточной Евразии, где традиционно доминировали кочевые цивилизации: вначале — индоевропейские, затем — алтайские. Современная Россия является прямым наследником Турана.
Китай, в свою очередь, также не только страна, но и цивилизация. На этом и строится теория Тьянся (天下), в которой Китай мыслится как центр цивилизационного поля, в котором находятся многие соседние государства. Тьянся, собственно, и есть цивилизация и полюс, большое пространство в его китайской версии.
Вместе с тем теория Тьянся провозглашает сбалансированный инклюзивный порядок, основанный не столько на силовой доминации, сколько на этическом превосходстве и культурной привлекательности. Важнейшим элементом китайского могущества является культура, этика, иероглифическая письменность, конфуцианская философия.
И сегодня Китай представляет собой полюс, организующий вокруг себя значительное пространство Юго-Восточной Азии в целом.
Китай как Поднебесная, как «Срединное царство» вместе с тем есть робкая гегемония. В своё время китайский лидер Дэн Сяопин предложил скрывать успехи Китая. Это была своего рода «военная хитрость», призванная избежать прямого столкновения с Западом. Китай долго колебался: нужно ли представлять себя в качестве полюса, обнаруживать своё интегральное измерение. Одна из двух Поднебесных старательно скрывала свои амбиции. Но дальше утаивать это не получается. Сейчас в Китае налицо важнейший переходный момент, сопровождающийся и определёнными политическими реформами.
Особенно ясно могущество Китая обозначилось в ходе идущей в настоящее время торговой войны с США. Китай оказался не настолько уязвим, как рассчитывал Трамп, и с успехом выдерживает американское давление. Значит, Китай как Поднебесная, Тьянся — уже полноценный самостоятельный полюс многополярного мира.
В китайской политической науке есть два важных термина: «ван дао» (王道), и «ба дао» (霸道). Первое означает управление, основанное на духовном, моральном и культурном авторитете. Здесь огромную роль играет этика. В этом и состоял смысл Поднебесной: Китай не столько захватывал, покорял и подчинял себе соседние народы, сколько привлекал их своим примером, своим стилем, своей цивилизацией, «втягивал» их в себя. «Ба дао» — это жёсткое силовое давление, гегемония. Конечно, исторически Китай использовал оба этих способа, но сущность конфуцианской этики состоит в «ван дао». Именно цивилизация стала источником величия Китая.
Это вполне созвучно и России/Евразии. Русские тоже строили свою Империю не столько силой, но, в первую очередь, дружбой, открытостью, привлекая народы своим духом и своей культурой. Это не только историческое замечание, но и проект будущего. Следует положить в основу многополярного мира цивилизацию именно как «ван дао», то есть нечто инклюзивное, бережно учитывающее идентичность другого. Это значит, что мы не стремимся сделать других такими же, как мы, что мы принимаем их такими, какие они есть, и ценим их именно в этом качестве. Только так можно стать «Империей Середины».
Ловушка Фукидида
Два ярко обозначенных полюса альтернативного миропорядка: Китай Си Цзиньпина и Россия Путина, — рискуют вступить в прямой конфликт с Западом, когда холодная и торговая войны перерастут в полноценное масштабное столкновение. Этот сценарий описал американский эксперт Грэм Эллисон, назвав его «ловушкой Фукидида». Смысл этого концепта в том, что, когда рост державы становится слишком стремительным, война с ней того, кто ранее претендовал на роль гегемона, оказывается неизбежной. Именно такую ситуацию описывал древнегреческий историк Фукидид, описывая отношения Афин и Спарты.
Эллисон имел в виду, прежде всего, нарастающий системный конфликт между Китаем и США, но в полной мере это относится также и к России. Китай бросает вызов «однополярному миру» Pax Americana в сфере экономики, Россия — в сфере военной стратегии и природных ресурсов. Таким образом, Запад сегодня оказывает давление на Россию именно потому, что она претендует на статус полюса и тем самым объективно — хотя даже, возможно, не желая этого, — бросает вызов глобальной гегемонии, заставляет слабеть объём и режим американского контроля. За что и объявляется «врагом» для всего мира вообще и для «открытого общества» в частности. Во всех стратегических документах США содержится пункт о том, что нельзя допускать возникновения на территории Евразии государства с собственным суверенитетом, способным ограничить американские интересы. Поэтому ни один американский эксперт не готов признать Россию полюсом. Такое признание было бы равнозначно согласию с многополярным миром, то есть с утратой единоличной гегемонии США. Это и есть основа трений между Россией и Западом, который лишь прикрывается тем или иным предлогом. Запад не может допустить полноты геополитического суверенитета России. Это фактически и есть война.
То же самое справедливо и в отношении Китая. Китай виноват лишь в том, что он достиг в своём росте впечатляющих результатов, использовав открывшиеся в рамках глобализации возможности для продвижения своих интересов, но сохранив при этом власть в руках централизованной и независимой от каких‑либо внешних полюсов политической силы — КПК. Тем самым Китай нарушил правила глобализации: интеграция в мировую экономику должна оплачиваться отказом от политического суверенитета, то есть от статуса самобытной и независимой цивилизации. Это объясняет торговую войну с США.
Итак, ловушка Фукидида налицо. Но кто будет её жертвой? Россия и Китай? Или сам Запад?
Здесь практически всё зависит от того, удастся ли сделать прочным и нерушимым китайско-российский альянс. Если удастся, то российская военно-стратегическая мощь в сочетании с китайской экономикой будут способны дать отпор любым попыткам прямого силового давления и тем самым свести к минимуму риск третьей мировой войны. Но по отдельности Запад ещё способен в какой‑то мере нанести каждой из стран серьёзный ущерб, предотвратив окончательное становление их в качестве полюсов многополярного миропорядка.
Китай: от робкого гегемона к полюсу
В 1980‑е годы США хотели разыграть китайскую карту против СССР. В терминах геополитики это была классическая битва морского могущества (Sea Power) против сухопутного (Land Power) за контроль над береговой зоной Евразии — битва за Rimland. Тогда Запад, следуя планам Трёхсторонней комиссии, оказал определённую поддержку реформам в Китае, поставив условие: если китайцы примут капиталистическую форму производства, они станут полноправной частью западного мира (как Япония после войны), в то время как Россия будет изолирована. Но Китай не стал пешкой в чужой игре, а воспользовался глобализацией в своих интересах. В этом помог не просто гений Дэн Сяопина, но сама китайская культура, гибкая и инклюзивная. Китай вступил в глобальную экономику, согласившись с её правилами, но не отказался от политического суверенитета, не уступил давлению «цветной революции», кульминацией которой были события на площади Тяньаньмэнь. Тем самым Китай поставил границы, за которые китайская перестройка заходить не должна была.
Горбачёв в СССР поступил иначе, демонтировав власть единственного политического института, обеспечивавшего к концу 1980‑х единство страны — компартии. Так, Китай получил от глобализации существенные плюсы, предотвратив издержки (в виде либеральной демократии), а СССР рухнул, при этом так и не получив выгоды из безобразно проведённых «рыночных реформ». В ходе перестройки СССР утратил свой суверенитет, свою идентичность и порядок, а затем рухнуло и собственно государство. В Китае же КПК сумела сохранить все эти составляющие, при этом укрепив экономику в своих интересах. Важно, однако, что Китай действовал чрезвычайно аккуратно, как робкий гегемон, тщательно скрывая свои далеко идущие планы и внешне прилежно следуя указаниям либеральных учителей с Запада.
Эпоха робкой гегемонии закончилась на избрании Си Цзиньпина главой КПК и КНР в 2012–2013 гг. Сопровождавшие это избрание реформы создавали новую правовую структуру для китайского будущего. Проект этого будущего в форме концепции Китайской мечты стал частью программы партии и государства.
Китаю больше не удастся скрывать своего могущества. Китай обозначен как полюс многополярного мира — следовательно, он оказывается в положении антагониста однополярного миропорядка. Си Цзиньпин во главе КПК, сосредоточив в своих руках многие рычаги власти, фактически готов к выходу из состояния «робости», открыто готовясь отразить любое давление агонизирующей однополярности.
Ещё до начала полноценной торговой войны между Китаем и США произошло знаковое событие — арест в Канаде финдиректора Huawei Мэн Ваньчжоу, дочери основателя и главы этой компании Жэнь Чжэнфэя. Некоторые эксперты интерпретировали это как результат заговора «пяти глаз» (Five eyes), то есть спецслужб США, Великобритании, Канады, Австралии и Новой Зеландии против Трампа.
Но это упрощение: 45‑й президент США видит в Китае главную для себя проблему и сам охотно идёт на обострение. Дело здесь не только в Трампе и его идеях, которые в целом носят реалистский характер, с добавлением его к исламскому миру (прежде всего — к Ирану). Дело в том, что Китай входит в системное противоречие с Западом, поскольку он исчерпал все возможности экономической глобализации и постепенно стал самостоятельным полюсом.
Китай готовит политическую систему страны к тому, чтобы выдержать любой уровень конфронтации. По сути, сегодня полным ходом идёт строительство Великого Китая, Тьянся. В этом и состоит смысл ловушки Фукидида: в неё попадают те, кто становится слишком успешным и сильным. Но и здесь возможен выход, с опорой на стратегию Суньцзы: если более слабое, но всё равно достаточно сильное по сравнению с соперником государство или княжество не может рассчитывать на успех в прямой конфронтации, становящейся всё более неизбежной по мере роста его могущества, — необходимо заключить правильный союз. В рамках теории многополярности совершенно очевидно, с кем такой союз можно и нужно заключать — с Россией.
Альянс России и Китая
На уровне геополитики такой союз мог бы строиться на принципе «распределённого Хартлэнда». Классическая геополитика рассматривала глобальный баланс сил как противостояние континентальной Евразии (Land Power), представленной Россией, и атлантизма (Sea Power), представленного современным Западом, прежде всего — США. Но при переходе к многополярности Россия не может в одиночку эффективно противостоять Западу — это не удалось даже СССР. Следовательно, для сохранения своего геополитического суверенитета России жизненно необходимо распределить Хартлэнд, делегировать свою миссию другим потенциальным или реальным полюсам. Наиболее насущным и важным является распределение Хартлэнда в пользу Китая.
В этом случае Россия и Китай смогли бы создать стратегическое партнёрство, осознав себя главными носителями многополярного мира, противостоящего однополярному, в основе которого лежит геополитическая доминация атлантизма (Sea Power). Так Китай перестаёт быть «береговой зоной» и превращается в самостоятельный Хартлэнд — китайский Хартлэнд.
Теория распределённого Хартлэнда позволяет переосмыслить многие моменты в самом положении России. Сегодня Россия слишком слаба, чтобы диктовать свою волю другим крупным игрокам. Демографически Индия и Китай намного сильнее, Китай многократно превосходит Россию и в сфере экономики, а активность социально-религиозного фактора исламского мира намного интенсивнее, чем православного. В этой ситуации российской гегемонии быть не может. Но это можно рассмотреть и как положительный фактор. Если Россия не может объективно претендовать на полную доминацию (что всё ещё может США, если сравнить их потенциал с отдельно взятыми странами потенциального многополярного клуба), это делает распределение Хартлэнда реальным и необратимым. Россия не может вернуться к двуполярности, а, следовательно, именно многополярность становится её судьбой. Россия слишком слаба, чтобы навязать свою волю соседям и в одиночку противостоять Западу, но она всё ещё достаточно сильна, чтобы помочь союзникам в сохранении их стратегического суверенитета, а тем самым надёжно защитить и свою цивилизацию. Поэтому союз с Россией в контексте Большой Евразии не представляет для тех, кто его выберет, никакой опасности. Прежде всего, это касается именно Китая.
Ничто не мешает Китаю и России заключить такой стратегический союз.
Сегодня две эти цивилизации, два этих народа, две эти страны — явно не враги. У них нет пересекающихся интересов, они не претендуют на территории друг друга. У России главным козырем является военное могущество и ресурсы, у Китая — экономика. У нас нет спорных моментов — мы скорее гармонично дополняем друг друга.
Но, чтобы стратегический китайско-русский союз стал надёжным, мы должны учитывать следующее.
Ни Россия, ни Китай не способны быть полноценным вторым полюсом в нынешних условиях. Поэтому следует быть крайне бдительными в тех случаях, когда те или иные силы извне и изнутри наших стран пытаются столкнуть нас друг с другом, обещая усилиться друг за счёт друга или пугая соответствующими угрозами. Россия и Китай должны действовать вместе с полным признанием прав другого как полюса, как самостоятельной цивилизации. При этом мы должны ориентироваться на создание многополярной модели 4+, то есть способствовать потенциальным полюсам стать сильными и независимыми (в том числе и от нас самих).
Буквально у нас на глазах Китай становится всё более открытым оппонентом Запада, а давление Запада на Россию также только возрастает. Эта ситуация ещё сильнее подталкивает нас к союзу. При этом важно помнить, что такой многополярный альянс не должен быть только двусторонним; мы должны согласиться с необходимостью, продолжая логику распределённого Хартлэнда, включать в него и других партнёров.
Многополярный мир как искусство
У Китая есть своя мечта, у русских — евразийская мечта. Вместе мы можем сделать, чтобы наши мечты сбылись. Они разные, но прекрасно друг с другом гармонируют — мы хотим справедливости, покоя, традиции, суверенитета.
Мы не хотим навязывать друг другу представления о мире. Что‑то мы должны взять из китайского опыта — к примеру, как гибко, тонко и результативно вести политику. Мы часто говорим о войне и экономике, но забываем об этике — а это важнейший момент. У России в этом также можно поучиться, если знать, что искать. Но сегодня сила России, прежде всего, в готовности отстаивать суверенитет любой ценой и в наличии для этого достаточного военно-стратегического и ресурсного арсенала.
Огромную роль для глобальной многополярности имеет Индия и её индийская мечта, сегодня лишь едва проступающая в индийском обществе, так и не сумевшем до сих пор освободиться от эпохи колонизации. Индия, обладающая грандиозной духовной культурой, лишь начинает по‑настоящему отдавать себе в этом отчёт и делает первые шаги в том, чтобы вернуть своим цивилизационным основам их всемирный масштаб и значение. В этом смысле исламские общества намного более активны и демонстрируют волю защищать свои традиции и свою веру. Эта исламская мечта также должна учитываться в многополярном мире — по ту сторону зловещих карикатур, в которые используемые Западом для провокационных целей экстремистские фанатические группировки пытаются превратить ислам с его бесценными сокровищами. Ислам должен стать одной из опор многополярного мира.
Искусство построения такого мира должно быть комплексным, поскольку эта модель создаётся из очень сложного и тонкого сочетания элементов. Особенно жёсткими в многополярном мире должны быть требования, предъявляемые к элите. Представлять цивилизацию и управлять ею должны гармоничные: не только с точки зрения практических навыков, но и этики, философии, эстетики, — личности. Только истинные представители своих культур смогут правильно выбрать и сочетать основы этического авторитета («ван дао», 王道) с необходимыми подчас силовыми методами («ба дао», 霸道), стараясь по возможности следовать именно высоким и духовным идеалам Традиции.
Предельно важно сегодня уйти от закодированности нашего сознания западными либеральными моделями. Эта дань колонизации препятствует органичному развитию и становлению многополярности. Нам необходима многополярная философия, многополярная этика, многополярная культура, бережно включающие в себя всё многообразие человеческих обществ, у каждого из которого есть своя мечта. Так, следует вводить в теории международных отношений традиции разных народов и цивилизаций. И для этого важно использовать в международном обиходе не только западные (прежде всего английские) термины и концепты, но китайские, русские, индуистские, исламские и т.д. Чем больше мы используем наши термины, тем более многополярными становятся международные отношения.
Таким образом, многополярность — это ещё и эпистемологическая проблема, проблема структурирования знаний. Представление о строительстве многополярного мира должно быть искусством, результатом теоретического и эпистемологического усилия. И в этом случае мы подберём адекватный язык, на котором каждая цивилизация сможет выразить свою собственную мечту. Но сегодня всё зависит от России и Китая. Если нам удастся превратить сближение наших цивилизаций, стран и народов в нечто большее, нежели ситуативный альянс, мы отстоим право на достойное будущее, на возможность осуществить мечту не только для китайцев и русских, но и для всего человечества.