и боже правый ты была моя тарковский
Арсений Тарковский — Первые свидания: Стих
Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали, как богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.
Когда настала ночь, была мне милость
Дарована, алтарные врата
Отворены, и в темноте светилась
И медленно клонилась нагота,
И, просыпаясь: «Будь благословенна!» —
Я говорил и знал, что дерзновенно
Мое благословенье: ты спала,
И тронуть веки синевой вселенной
К тебе сирень тянулась со стола,
И синевою тронутые веки
Спокойны были, и рука тепла.
А в хрустале пульсировали реки,
Дымились горы, брезжили моря,
И ты держала сферу на ладони
Хрустальную, и ты спала на троне,
И — боже правый! — ты была моя.
Ты пробудилась и преобразила
Вседневный человеческий словарь,
И речь по горло полнозвучной силой
Наполнилась, и слово ты раскрыло
Свой новый смысл и означало царь.
На свете все преобразилось, даже
Простые вещи — таз, кувшин,- когда
Стояла между нами, как на страже,
Слоистая и твердая вода.
Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами…
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
Анализ стихотворения «Первые свидания» Тарковского
Арсений Александрович Тарковский — явление в отечественной поэзии середины XX века. «Первые свидания» написаны по впечатлениям юности, звучат в авторском исполнении в кинофильме «Зеркало» Андрея Тарковского, сына поэта.
Стихотворение написано в 1962 году. Его автору исполнилось 55 лет, и он впервые получил разрешение на публикацию своей книги «Перед снегом». Посвящено первой любви поэта — Марии Фальц. Она была постарше, жила в большой бедности, слабого здоровья. Спустя несколько лет умерла. Это мучительное чувство не отпускало поэта всю жизнь, стало не просто эпизодом из юности, а символом судьбы, тайны любви, смерти. По жанру — любовная лирика с философским подтекстом, по размеру — четырехстопный дактиль с перекрестной и смежной рифмой, 5 строф.
В стихотворении любовь становится тайной бытия, физические ее аспекты преодолеваются, но никуда не исчезают, смертное словно приобретает качества бессмертия. Соединение двух душ выводит любящих за пределы времени и пространства, во всяком случае, из эпохи, в которой они сейчас существуют — точно. Чувство как момент наивысшей свободы. На задний план уходят заботы о материальных благах, еда и кров — и те становятся не важны, а каждый будничный предмет словно приобретает новое измерение, все живое и неживое участвует в происходящем. Однако следом неизбежно крадется судьба, бессмысленная, разрушительная, от которой не спрятаться. Она настигает всех — и вдребезги разбивается сфера в руке возлюбленной. Конец ли это? Поэт считает, что память не даст исчезнуть чувству.
Все стихотворение пронизано сравнениями любви с совершением служения. Он возвращает любви, часто поруганной, доведенной людьми до низменного состояния, отблеск священного. Поэт словно венчается со своей возлюбленной. Впрочем, не в храме, а в бедной комнатке в маленьком городке у реки в далеком 1923 году. «Одни на целом свете». Лексика возвышенная, интимная, трепетная. Любимая становится царицей, он — ее служителем. Россыпь метафорических сравнений: ты смелей и легче птичьего крыла, вода стояла, как на страже, города, как миражи, как сумасшедший. «Дерзновенно мое благословенье»: то есть, имеет силу. Прием инверсии: настала ночь, дымились горы, ложилась мята. «Небо развернулось»: антитеза библейскому Апокалипсису, где небо, наоборот, свернулось, как свиток. «Нас повело неведомо куда»: здесь предчувствие конца, пропасти, приближения судьбы.
«Первые свидания» А. Тарковского входят в цикл стихотворений поэта о М. Фальц, с которой он познакомился во время скитаний по Украине в 1920-х годах.
LiveInternetLiveInternet
—Рубрики
—Видео
—Музыка
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Интересы
—Постоянные читатели
—Сообщества
—Статистика
Первые свидания. Арсений Тарковский.
Эти стихи писал 55-летний мужчина, а звучат они, как Песнь Песней… Кто же эта таинственная Суламифь, преобразившая первые свидания в шедевр любовной лирики, и что же стало с нею, даровавшей юному Арсению такой всплеск одухотворенной чувственности?
Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали, как богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.
1.
2.
3.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами.
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
Среди поэтического наследия Арсения Тарковского было несколько стихотворений, обращённых к Марии… Мария — так звали первую жену поэта, родившую ему дочь Марину и сына Андрея.
Много лет назад Марина Тарковская провела собственное расследование — первоначальное предположение, что тетрадь со стихами, найденная в архивах отца, имеет отношение к её матери, противоречило как внешности и характеру, так и обстоятельствам жизни Марии Вишняковой-Тарковской. Следовательно, стихи посвящены другой Марии, но кому же?
Поиск неизвестной Музы привёл дочь Арсения Александровича в Кировоград (Елисаветград) — город на Украине, в котором поэт родился.
Мария Фальц
Среди соседей Тарковских по Александровской улице была семья бывшего управляющего имением барона Фальц-Фейна «Аскания-Нова» Густава Фальца, очевидно, родственника знаменитого создателя заповедника. Он переехал в Елисаветград вместе с дочерью Марией и жил в небольшом доме около гимназии, в котором ныне располагается мемориальный музей Арсения Тарковского. Это здание в народе так и именуется: «Дом Фальц».
Сначала немецкая семья занимала комнаты на обоих этажах, а после смерти родителей Мария осталась жить в двух нижних комнатах с окнами в сад (о них-то и написано столько поэтических строк). В доме-музее до сих пор сохранилась небольшая сцена. На ней, по свидетельству старожилов, проходили домашние спектакли и поэтические чтения, в которых принимал участие и Арсений Тарковский.
Мария Фальц была немного близорукой, но очень привлекательной, умной, образованной, прекрасно пела и играла на рояле. Неприспособленная к жизни, непрактичная и незащищённая, она была неизменной «душой» тёплых музыкальных и литературных вечеров.
С Арсением Тарковским и другими интеллигентными гимназистами, собиравшимися в доме Фальц, Марию связывала младшая сестра Елена. Сама Мария Густавовна была «соломенной вдовой» офицера Колобова, который был призван в Первую мировую войну и пропал без вести в гражданскую.
С Арсением Тарковским её разделяла «пропасть» в девять лет, что было в то время немыслимо для общего будущего. Однако именно Мария Фальц стала Прекрасной Дамой поэта, которой он посвятил множество стихов в разные годы своей жизни. Они расстались в 1925 году, когда Арсений уехал учиться в Москву, а виделись в последний раз в 1928-м, во время приезда поэта к матери. Он рассказал своей любимой, что уже женат на Марии Вишняковой, а она ответила, что выходит замуж.
В 1932 году Марии Фальц не стало, и Арсений Александрович тяжело переживал эту утрату. Долгое время имя этой женщины и всё, что с ней связано, оставалось загадкой…
(Газета «Зеркало недели», Киев)
Марию Густавовну Фальц Тарковский будет помнить всю свою жизнь. Ей посвящено более двадцати стихотворений, которые он писал вплоть до конца шестидесятых годов.По некоторым источникам, рукописная тетрадь, найденная в архиве отца Мариной Тарковской, носит название «Как сорок лет тому назад». В ней 8 стихотворений 1940–1969 годов, среди которых: «Как сорок лет тому назад…» (1969), «Мне в чёрный день приснится…» (1952) и самое вершинное — «Первые свидания» (1962).
К сожалению, судя по всему, Мария Фальц умерла без наследников, во всяком случае, мне не удалось найти её фотографию или портрет. Поэтому остаётся только довериться чувствам Арсения Тарковского и просто почитать стихи, посвящённые его возлюбленной.
Мне в чёрный день приснится…
Мне в чёрный день приснится
Высокая звезда,
Глубокая криница,
Студёная вода
И крестики сирени
В росе у самых глаз.
Но больше нет ступени —
И тени спрячут нас.
И если вышли двое
На волю из тюрьмы,
То это мы с тобою,
Одни на свете мы,
И мы уже не дети,
И разве я не прав,
Когда всего на свете
Светлее твой рукав.
Что с нами ни случится,
В мой самый чёрный день,
Мне в чёрный день приснится
Криница и сирень,
И тонкое колечко,
И твой простой наряд,
И на мосту за речкой
Колёса простучат.
На свете всё проходит,
И даже эта ночь
Проходит и уводит
Тебя из сада прочь.
И разве в нашей власти
Вернуть свою зарю?
На собственное счастье
Я как слепой смотрю.
Стучат. Кто там? — Мария
Отворишь дверь. — Кто там? —
Ответа нет. Живые
Не так приходят к нам,
Их поступь тяжелее,
И руки у живых
Грубее и теплее
Незримых рук твоих.
— Где ты была? — Ответа
Не слышу на вопрос.
Быть может, сон мой — это
Невнятный стук колёс
Там, на мосту, за речкой,
Где светится звезда,
И кануло колечко
В криницу навсегда.
1.
2.
3.
Как сорок лет тому назад…
I
Как сорок лет тому назад,
Сердцебиение при звуке
Шагов, и дом с окошком в сад,
Свеча и близорукий взгляд,
Не требующий ни поруки,
Ни клятвы. В городе звонят.
Светает. Дождь идёт, и тёмный,
Намокший дикий виноград
К стене прижался, как бездомный,
Как сорок лет тому назад.
Как сорок лет тому назад,
Я вымок под дождём, я что-то
Забыл, мне что-то говорят,
Я виноват, тебя простят,
И поезд в десять пятьдесят
Выходит из-за поворота.
В одиннадцать конец всему,
Что будет сорок лет в грядущем
Тянуться поездом идущим
И окнами мелькать в дыму,
Всему, что ты без слов сказала,
Когда уже пошёл состав.
И чья-то юность, у вокзала
От провожающих отстав,
Домой по лужам как попало
Плетётся, прикусив рукав.
Хвала измерившим высоты
Небесных звёзд и гор земных,
Глазам — за свет и слёзы их!
Рукам, уставшим от работы,
За то, что ты, как два крыла,
Руками их не отвела!
Гортани и губам хвала
За то, что трудно мне поётся,
Что голос мой и глух и груб,
Когда из глубины колодца
Наружу белый голубь рвётся
И разбивает грудь о сруб!
Не белый голубь — только имя,
Живому слуху чуждый лад,
Звучащий крыльями твоими,
Как сорок лет тому назад.
6.
7.
8.
… Как мне хочется на Украину, в Киев и в мой Кировоград, — я поехал бы на родину за слезами, больше мне в мой город ехать не за чем. Да разве ещё за детством, которое так нужно в старости. Верно, в моём возрасте впадают в детство по влечению сердца. Если и я впаду в него, не удивляйтесь, есть не только пространство — родина, есть и время — родина…
В 1955 году, когда он в последний раз приехал в родной город, на хутор «Надежда», с которым связана жизнь его семьи, то по дороге попросил остановиться. Стал на колени и поцеловал родную землю… Он уже никогда не вернётся сюда…
Арсений Тарковский
Ночной дождь
То были капли дождевые,
Летящие из света в тень.
По воле случая впервые
Мы встретились в ненастный день,
И только радуги в тумане
Вокруг неярких фонарей
Поведали тебе заране
О близости любви моей,
О том, что лето миновало,
Что жизнь тревожна и светла,
И как ты ни жила, но мало,
Так мало на земле жила.
Как слёзы, капли дождевые
Светились на лице твоём,
А я ещё не знал, какие
Безумства мы переживём.
Я голос твой далёкий слышу,
Друг другу нам нельзя помочь,
И дождь всю ночь стучит о крышу,
Как и тогда стучал всю ночь.
Первые свидания
Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали, как богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.Когда настала ночь, была мне милость
Дарована, алтарные врата
Отворены, и в темноте светилась
И медленно клонилась нагота,
И, просыпаясь: «Будь благословенна!» —
Я говорил и знал, что дерзновенно
Мое благословенье: ты спала,
И тронуть веки синевой вселенной
К тебе сирень тянулась со стола,
И синевою тронутые веки
Спокойны были, и рука тепла.А в хрустале пульсировали реки,
Дымились горы, брезжили моря,
И ты держала сферу на ладони
Хрустальную, и ты спала на троне,
И — боже правый! — ты была моя.
Ты пробудилась и преобразила
Вседневный человеческий словарь,
И речь по горло полнозвучной силой
Наполнилась, и слово ты раскрыло
Свой новый смысл и означало царь.На свете все преобразилось, даже
Простые вещи — таз, кувшин, — когда
Стояла между нами, как на страже,
Слоистая и твердая вода.Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами…
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
Арсений Тарковский
Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали, как богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.
Стихотворения Арсения Тарковского стали важной смысловой и высокохудожественной частью и в других фильмах Андрея Тарковского Но одного этого стихотворения из «Зеркала» хватило, чтобы почувствовать все волшебство поэзии Арсения Тарковского.
——————————
Арсений Александрович, по словам Лидии Лебединской, был «неправдоподобно красив». Инна Лиснянская вспоминает: «ни одной грубой черты, очень четкий профиль, несколько монголоидные глаза и скулы, высокие летящие брови, все — соразмерно: лоб, нос и подбородок, заостренный ровно настолько, чтобы не быть острым. Уже обозначились морщины, но, впрочем, как и после, в 1973 году, они были столь выразительны, что лишь подчеркивали утонченную красоту лица, очень подвижного, нервного, благодаря быстроменяющемуся выражению темно-лучистых глаз. Эти морщины показались мне дополнительными органами чувств, неким необходимым добавком к зрению, слуху, вкусу, обонянию и осязанию… Морщины на лице Тарковского, разглаживаясь, видимо, не только вбирали в себя внешнее время, но и прятали свое собственное, внутреннее время, которого не может не быть у поэта».
«Каким он был в молодости? Разным – веселым, остроумным и задумчивым, пасмурным. Мог быть заботливым, нежным и равнодушно-отстраненным. Чудесный юмор сопровождал его всю жизнь …Он вообще был немного старомоден – целовал дамам ручки и не подавал руки подлецам» (М.Тарковская. «Осколки зеркала» стр.53)
…………………………
Стучат. Кто там?- Мария.-
Отворишь дверь.- Кто там?-
Ответа нет. Живые
Не так приходят к нам,
Их поступь тяжелее,
И руки у живых
Грубее и теплее
Незримых рук твоих.
……………………..
***
Как сорок лет тому назад,
Сердцебиение при звуке
Шагов, и дом с окошком в сад,
Свеча и близорукий взгляд…
Душа моя затосковала ночью.
А я любил изорванную в клочья,
Исхлестанную ветром темноту
И звезды, брезжущие на лету.
Над мокрыми сентябрьскими садами,
Как бабочки с незрячими глазами,
И на цыганской масляной реке
Шатучий мост, и женщину в платке,
Спадавшем с плеч над медленной водою,
И эти руки, как перед бедою.
И кажется, она была жива,
Жива, как прежде, но ее слова
Из влажных Л теперь не означали
Ни счастья, ни желаний, ни печали,
И больше мысль не связывала их,
Как повелось на свете у живых.
Многие стихотворения Тарковского несут следы трагизма, разочарования, обездоленности, безнадежности, поруганной любви, печали об ушедшем.
«Страдание постоянный спутник жизни. Полностью счастлив я был лишь в детстве. Но существует какой-то странный способ аккумуляции сил перед достижением большой высоты. Я не скажу, как это делается: то ли надо внушать себе, то ли учиться себя видеть, но полностью счастливый человек, наверное, не может писать стихи… Знаете, это как в любви. Меня всегда привлекают несчастные Любови, не знаю почему…» (А.Тарковский. Из интервью 1982 года, данного М.Аристовой)
***
Мне странно, и душно, и томно,
Мне больно, и кажется мне,
Что стал я ладьей на огромной
Бездонной и темной волне.
И нет мне на свете причала,
И мимо идут времена;
До смерти меня укачала
Чужая твоя глубина.
И стоит ли помнить, что прежде,
Когда еще молод я был,
Я верил какой-то надежде
И берег мой горько любил?
Прилива бездушная сила
Меня увела от земли,
Чтоб соль мои плечи точила
И весел моих не нашли.
Так вот, что я голосом крови
В просторе твоем называл:
Доверясь последней Любови,
Я привязь свою оборвал.
И сам я не знаю, какие
Мне чудятся связи твои
С недоброй морскою стихией,
Качающей наши ладьи.
Качаясь, уходят под воду.
Где рыбы чуть дышат на дне,
Во мглу, в тишину, в несвободу,
Любовью сужденную мне.
————————
Есть у Тарковского цикл стихотворений, посвященных Марине Ивановне Цветаевой. Они встретились в 1940 году в Москве, и встреча эта запечатлена в творчестве обоих. Это были не просто дружеские, а гораздо более глубокие чувства.
. Колышется ива на том берегу,
Как белые руки.
Пройти до конца по мосту не могу,
Но лучшего имени влажные звуки
На память я взял при последней разлуке.
Стоит у излуки
И моет в воде свои белые руки,
А я перед ней в неоплатном долгу.
Сказал бы я, кто на поемном лугу,
На том берегу,
За ивой стоит, как русалка над речкой,
И с пальца на палец бросает колечко.
Но стоит над могильным холмом
Выше облака снежной колонной
Царский голос ее, просветленный
Одиночества смертным грехом.
Отпусти же и мне этот грех.
Отпусти, как тебе отпустили.
Снег лежит у тебя на могиле.
Снег слетает на землю при всех.
Близкий друг Арсения Тарковского А.Н.Кривомазов писал :
«…оказавшаяся в России никому не нужной, с обрубленной семьей, трагически тонущая в кипящих хлябях подлейших роковых обстоятельств, огромная глыбища таланта Цветаевой пытается зацепиться за яркую блестящую щепочку таланта и порядочности молодого (ему 33) поэта Арсения Тарковского, и, оказывается, что это мираж…, он весь еще в будущем, и это будущее, которое даст ему возможность реализоваться, как поэту …для него единственно тогда дорого и значимо, ради него он готов бросить и жену с детьми…, И глубинное нежелание-боязнь … подставить мужское плечо поддержки ангелу гнева Цветаевой.
Тарковский всю жизнь потом винил себя за что-то перед Цветаевой.
……………………………………
Зачем — стрела — я не сгорел на лоне
Пожарища? Зачем свой полукруг
Не завершил? Зачем я на ладони
Жизнь, как стрижа держу? Где лучший друг,
Где божество мое, где ангел гнева
И праведности? Справа кровь и слева
Кровь. Но твоя, бескровная, стократ
Смертельней. Я отброшен тетивою
Войны, и глаз твоих я не закрою,
И чем я виноват, чем виноват?
Кривомазов вспоминает: «Несколько раз при мне ему задавали вопросы относительно этой ощущаемой легенды, каких-то особых отношений между ними: “Не было ли у вас романа?” — на что он неизменно отвечал: нет, ничего не было.»
12 октября 1982 г Тарковский получил бесценный дар: публикацию в “Огоньке” последнего стихотворения Марины Цветаевой (“Все повторяю первый стих. ”), написанного по памяти в ответ на его тихотворение “Стол накрыт на шестерых»… и для него это неведомое ранее стихотворение явилось потрясающим духовным взрывом оттуда, религиозным подарком только на ему понятном подтексте и языке, каким-то суперважным подтверждением и, прощением
Вспомним исходное стихотворение тридцатитрехлетнего Тарковского (1940):
Стол накрыт на шестерых,
Розы да хрусталь,
А среди гостей моих
Горе да печаль.
И со мною мой отец,
И со мною брат.
Час проходит. Наконец
У дверей стучат.
Как двенадцать лет назад,
Холодна рука
И немодные шумят
Синие шелка.
И вино звенит из тьмы,
И поет стекло:
“Как тебя любили мы,
Сколько лет прошло!”
Улыбнется мне отец,
Брат нальет вина,
Даст мне руку без колец,
Скажет мне она:
— Каблучки мои в пыли,
Выцвела коса,
И поют из-под земли
Наши голоса.
И как взволнованно и сильно ответила Марина Цветаева, припоминая его стихи:
Невесело и несветло.
Ах! не едите и не пьете.
— Как мог ты позабыть число?
Как мог ты ошибиться в счете?
…и низко у меня над головой
семерка самолетов развернулась,
и марля, как древесная кора,
на теле затвердела, и бежала
чужая кровь из колбы в жилы мне,
и я дышал, как рыба на песке,
глотая твердый, слюдяной, земной,
холодный и благословенный воздух.
. ИЗ ЦИКЛА «Памяти Анны Ахматовой»
На вечере, посвященном 50-летию книги Анны Ахматовой «Четки», Тарковский сказал: «Мир Ахматовой научит нас душевной стойкости, честности мышления, способности к широте охвата явления, полноте чувств, благородству духа, умению сгармонировать себя в мире…»
Он был еще спектральней,
Зеленый до того,
Что я в окошко спальни
Молился на него.
Я верил, что из рая,
Как самый лучший сон,
Оттенка не меняя,
Переместился он.
Поныне домик чудный,
Чудесный и чудной,
Зеленый, изумрудный,
Стоит передо мной.
…………………
* * *
Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло.
Только этого мало.
Всё, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло.
Только этого мало.
Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало,
Всё горело светло.
Только этого мало.
Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала.
Мне и вправду везло.
Только этого мало.
Листьев не обожгло,
Веток не обломало.
День промыт, как стекло.
Только этого мало
Стихотворение «Поэт» посвящено Мандельштаму :
Эту книгу мне когда- то
В коридоре Госиздата
Подарил один поэт;
Книга порвана, измята,
И в живых поэта нет.
Говорили что в обличье
У поэта нечто птичье
И египетское есть;
Было нищее величье
И задерганная честь.
…………………………….
Гнутым словом забавлялся,
Птичьим клювом улыбался,
Встречных слету брал в зажим,
Одиночества боялся
И стихи читал чужим.
Так и надо жить поэту.
Я и сам сную по свету,
Одиночества боюсь,
В сотый раз за книгу эту
В одиночестве берусь…
Я свеча, я сгорел на пиру.
Соберите мой воск поутру,
И подскажет вам эта страница,
Как вам плакать и чем вам гордиться,
Как веселья последнюю треть
Раздарить и легко умереть,
И под сенью случайного крова
Загореться посмертно, как слово.
«Что мне представляется необходимым в большой поэзии, это гармония уравновешенности мира – личности художника и языка, на котором написано стихотворение. Если не признать роли поэта, как участника жизнетворения, то нельзя понять сущности поэзии»
Арсений Тарковский.
Арсений Тарковский умер в кунцевской больнице 27 мая 1989 г.