имеют ли право врачи забирать телефон
Имеют ли право отбирать мобильный телефон в больнице?
Ответы:
Конечно, НЕТ! Не имеют они никакого права отнимать личные вещи, если это только не инфекционная больница, где отбирают верхнюю одежду для дезинфекции. Это самый настоящий произвол и безобразие. Надо на таких жаловаться, но не все этим любят заниматься.
Отбирать телефон никто не имеет право. Могут быть правила при которых в таких учреждениях запрещено пользоваться телефонами и тут либо соблюдаете правила, либо ограничиваетесь в услугах если это не экстренно. Если экстренно то вещи забирают на хранение а самому больному не до телефона. Отказать в представлении информации о состоянии больного близким родственникам тоже не имеют правы и обязаны по их просьбе такую информацию дать, соблюдая при этом этику (вот с ней то проблемы в медицинских учреждениях). И зависит конечно от того какую информацию о дочери Вы спрашивали, по телефону подробности Вам конечно не будут расписывать потому как существует ещё и врачебная тайна.
В больницах лишь может быть ограничено пользованием телефоном, но отбирать его у вас, права не имеют.
Реанимация и полоты интенсивной терапии, действительно освобождены от телефонов, но это исключительно исходя из соображений покоя самих же пациентов.
Телефон у пациента могут забрать тогда,когда пациент находится в тяжелом состоянии и не может общаться. Чаще это реанимационное отделение,когда пациент может быть на ИВЛ,в кислородной маске, в медикаментозном сне и т.д. Все вопросы решаются при встрече с врачом. По телефону состояние не докладывается,согласно Закону о здравоохранении, так как это врачебная тайна, неизвестно, кто и зачем звонит по телефону, чтобы узнать о человеке. Мало ли кто пытается вызнать о нем, с какой целью и почему.
В психиатрической больнице, наркологии телефоны сдаются старшей сестре отделения или отдаются родственникам при поступлении в стационар.
В обычных больницах у всех пациентов есть телефоны, но, каждый должен понимать: в какое время, где и как разговаривать. В тихий час, отбой, во время обхода или обследования телефоны должны быть отключены.
А вот забирать телефон не имели права и на работников можно смело написать жалобу заведующей этим отделением или же отнести его в прокуратуру.
В реанимации забрали у моего отца мотивируя тем, что ему нельзя делать никаких телодвижений, в т.ч. тянуться за телефоном чтоб по нему разговаривать. Но врач дал номер своего мобильного, и мы звонили ему, а он подносил свою трубку отцу. А на третий день телефон папе вернули, когда ему получше стало.
Потому, я так думаю, если это во благо, то пусть забирают. Если бы мне при этом не давали никакой информации по моему звонку на номер отделения, я бы приехав разнесла там всё, это точно.
Идите и жалуйтесь заведующей отделением, ибо работники не знают своих полномочий.
Ни одно медицинское учреждение не имеет права отбирать телефон.
Это ваша личная вещь и вас могут лишь попросить не пользоваться им или же ограничить его использование, но отбирать нет, не должны.
Некоторые виды обследования нельзя проходить, если в руках или в карманах есть телефон. В таком случае вас попросят отложить свой сотовый.
Имеют, только в реанимационном отделении, где он больному не нужен, а работе жизнеобеспечивающих приборов могут помешать.
Почему в реанимации запрещены мобильные телефоны?
Пациенты отделений реанимации и интенсивной терапии – это прежде всего люди в критических состояниях с нарушением витальных (жизненных) функций. У них могут быть различные расстройства сознания, как правило, требуется поддержка дыхания, сердечной деятельности и т. д. Часть пациентов не совсем критичны к своему состоянию. Есть даже такой термин как «реанимационный психоз», «делирий». Он возникает зачастую на фоне исходной хронической энцефалопатии, алкогольного анамнеза, побочных эффектов ряда препаратов. Эти нарушения сложно предотвратить, но в большинстве случаев они проходят бесследно для пациентов на фоне лечения. Представляю лицо сына, которому звонит его мама после операции с криками, что ее убивают и пытаются разобрать на органы…
Я не думаю, что излучение телефона как-то может серьезно вывести из строя мониторы и аппараты следящие, но такие вещи от коллег порою слышу.
Еще очень важный фактор это большое количество микроорганизмов, живучих на экранах тач-скрин устройств. Я не буду лукавить, если скажу, что экране телефона живет примерно такое же количество бактерий, как и под ободком унитаза общественного туалета. Для здорового человека они чаще безвредны, а для пациента в реанимации могут представлять смертельную опасность.
Все это мало сочетается с мобильным телефоном в их руках. Для тех, кому действительно плохо, мобильный телефон неактуален. Да, есть пациенты в сознании, как правило, терапевтического профиля или в раннем послеоперационном периоде. И опять-таки, они не одни в палате и другим пациентам или персоналу могут мешать звонки и разговоры. В то же время, если возникает необходимость позвонить, врачи никогда не откажут и сделают такой звонок родственникам. Также в отделениях реанимации есть обычный стационарный телефон, по которому родные могут узнавать о состоянии пациента, беседовать с лечащим врачом.
Зависит на самом деле от реанимации, давеча попал на сутки в кардиореанимацию в дефолтсити, никаких запретов не было.
А сам пациент стерилен? Ладони, ступни, волосы.
Дышать
Каково это — попасть в реанимацию с «короной». Рассказ пациента.
Брестчанин поделился своей историей борьбы с COVID-19.
Вышел Саша из больницы. Месяц адочка с реанимацией. Как не заказывал. Пост не только о том, как лежать пластом в каменном мешке. Но и о людях, которые белыми призраками ходят вокруг тебя, пытаясь достать с того света. ***
Я пригвожден к больничной кушетке двумя резиновыми трубками. Они подают кислород в мои обожженные ковидом легкие. Это отдает в уши постоянным раздражающим звуком. Эдакой смесью радиошума и кипящего чайника. На соседней койке корчится старик без возраста. Глухой, слабо соображающий, практически не ходячий. Он поступил ночью и сестры с нянечками уже трижды на руках носили его в туалет. Адскую боль на лице деда выдает гримаса и сжимающий край матраца сморщенный кулак. Нас разделяет 50 сантиметров и целая жизнь. Объединяет одно. Надеюсь, не навечно.
В палату то и дело заходят медсестры, нянечки санитарки. В белых защитных костюмах, масках с прозрачными забралами. По голосу им всем лет 18. Да, пусть будет 18. Одна подвозит мне капельницу примерно на полтора часа. Вчера я такую едва пережил. Мне трудно дышать даже лежа на животе. В других положениях – задыхаюсь. — Потерпи, милый, — говорит сестра, помогая перевернуться на бок. – Потерпи. Мы сейчас как-то подберем, чтобы удобно, чтоб для тебя, чтобы вы все выкарабкались.
Кое-как я бухнулся на спину, закрыл глаза и на секунду память ворвалась сцена из кино. Наверное, из детства или юности. Полевой госпиталь, десять бойцов и медсестричка, которая бегает с бутылкой воды от одного солдата к другому, поит их и говорит: потерпите, миленькие.
Черт возьми, это я, в 37 лет, здоровый откормленный мужик с солидным животом и жизненным опытом должен ее успокаивать. Я-то отсюда в любом случае через неделю другую уйду. Лучше ножками, конечно. А она останется на бог весть еще сколько. И таких как я и дед только в этом отделении минимум человек 30. В этой больнице, как и в других теперь, нет профильных отделений. Кардиология, неврология, терапия – все стало инфекционкой. Я вот лежу формально в проктологии. Действительно, все через…
В палату входит разносчица пищи. — Мальчики, пожалуйста, вы должны покушать. Вам надо набраться сил…
Господи, девчата, да у вас их откуда столько? Я же знаю, что и без ковида ваша работа не сахар, а награда – не мед.
Медсестричка, зашедшая проверить мою капельницу, бросила взгляд на старика. Тот успел стянуть с себя трико до колен и в очередной раз отключился от кислорода, который нам подают через маски или нос, вставляя туда две трубочки – канюли. Мы с дедом получаем максимальную дозу – 15 единиц. И все равно дышится тяжело.
— Дедушка, давайте вернемся в обратное состояние, — абсолютно спокойным голосом произнесла медсестра, принявшись одевать его. Это повторяется уже раз в четвертый или пятый. – Потерпи, милый!
Дед ее не слышит. Она слышит его.
В палату входит наш лечащий врач. Доктор появляется как итоговый выпуск новостей: раз в день. Ну и потом, может, еще заглянет сказать что-то вдогонку. Я дотошен. Прошу каждое указание прокомментировать. И уж больно хочется понять: почему легче не становится. То дышать тяжелее, то кашель… Врач терпеливо и рассудительно отвечает… Так заканчивается первый день на больничной койке.
Городская больница №1. Брест. ***
Утро. Капельница не зашла. Задыхаюсь. Со стороны, наверное, выгляжу как рыба на берегу. Открываю рот, а воздуха нет. От страха кричу на все отделение. Прибегают медсестры, следом приходит врач. Затыкают лицо кислородной маской. Я теряюсь во времени. Неизвестно, сколько прошло часов до прихода еще одного доктора. Тот походил вокруг, что-то буркнул моему лечащему врачу…
— Доктор, — не выдерживаю, — шансов на тот свет много?
— Не буду врать. Много. Так что лежи и не дергайся. Весело, да? Еще неделю назад же на велике рассекал.
— Ничего, — успокаивают медсестры, — они всем так говорят. Чтобы люди пугались, слушались их и быстрее выздоравливали. У них в реанимации так…
У меня после этих слов упало.
— Да. Тебя туда переводят. Но это не страшно. Просто будешь под более пристальным наблюдением.
Вставать нельзя. Вещи с собой брать нельзя. Мобильный оставляешь медсестрам. Да что там мобильный – одежду. Всю. Кто был там – тот знает. Кто нет – лучше не знать. Раздевают тебя уже санитарки. Одежду в прямом смысле слова срывают. Меня перенесли на каталку, накрыли одеялом и повезли на лифте куда-то вниз.
Описать реанимацию сложно. Это сугубо личные впечатления. Палата – помещение с маленьким окном. На картинках или в кино вы наверняка видели эти складывающиеся кушетки и приборы с множеством проводков, которые подключают к тебе, как к подопытному животному. Кровать – гроб без крышки. На стенах нет даже часов. Связь с внешним миром потеряна. Очень скоро ты не понимаешь: день сейчас или ночь.
Лежишь в склепе, а в голове – слова врача, что шансы двинуть кони весьма высоки. Лежишь, кстати, только на животе. В так называемой прон-позиции. Это облегчает течение заболевания – легкие вентилируются. В носу – канюли, на лице – маска. Кислород бьет как вода из пожарного шланга. Дышится, вроде, нормально, если учесть, что это предел нагрузки. Дальше – ИВЛ, говорит врач. Так что, мол, дышите. Это все, что от вас требуется.
А у меня начинается паническая атака. Гроб, склеп, никакой связи с внешним миром… Уже потом я встретил зав. реанимацией, когда лежал в обычной палате. Тот улыбнулся, мол, дал я им прикурить. Впрочем, чему удивляться. В их отделении много таких. У меня началась гипоксия. От кислородного голодания мозг немного неадекватно воспринимал действительность. В какой-то момент я это почувствовал. Прошу аудиенции с психиатром.
Смирившись с действительностью, все, о чем я его попросил – выписать каких-нибудь таблеток или уколов. Успокоиться и уснуть. Следующие несколько дней – туман. Мне сложно вспомнить что-то отчетливое. Даже не могу сказать: где был сон, а где явь. Вот, приподнимаюсь, смотрю в окно в соседнюю палату, а там кого-то на ИВЛ дефибриллятором выхаживают. Реаниматолог кричит: не смотрите сюда! На мониторе я успел разглядеть прямую линию. Приснилось это или нет? Медсестры отвечали уклончиво, мол, не думай ни о чем. Дыши.
И я дышу, проваливаясь в сон. Часто слышу, как прикованного к кровати больного человека сравнивают с овощем. Себе я сам напоминаю больше кусок мяса на рыночном прилавке. Хотят – иглы втыкают, хотят – переворачивают, хотят моют тряпкой…
Еда не интересует вообще. За все время в палате интенсивной терапии я съел разве что пару йогуртов под конец лечения там. И то, уж очень уговаривала разносчица пищи. Ну как же так, вздыхала она, силы нужны. Выкарабкиваться надо…
Зато воду пьешь постоянно. Кислород зверски сушит. Отходить от этого безумия, воспринимать более-менее адекватно действительность стал, как потом понял, на шестой день. На седьмой меня выписали. Из реанимации. Всем, кто мучился со мной, терпел и выхаживал – спасибо.
К сожалению, я не видел ваших лиц даже в масках. Но я чувствовал невероятную силу, сверхчеловеческое желание помочь.
*** Спустя день мясо стало обретать тело. Как только меня бросили в обычную палату, передали из предыдущей вещи, я попытался встать. И упал. За неделю ноги атрофировались. Далеко, впрочем, и не сходишь. Я все еще подключен к источнику кислорода. И снова санитарки, сестрички, доктор, подбадривающий с каждым повышением сатурации.
— Молодец! Давай, крепни… И я креп. Как мог.
С переменным успехом, но все-таки вперед. После реанимации я, кажется, попал в санаторий. Относительная свобода передвижения, снова связь с внешним миром. Чувствуешь себя заново родившимся.
Вечером в палату заходит доктор, который оформлял меня по скорой. Молодой. Фамилия Котович. На груди на белом защитном костюме кот нарисован. Очень доброжелательный и грамотный врач:
— О, рад вас видеть… Живым!
— Что, все было очень вот так вот?
— Ну да. В реанимацию у нас по приколу не кладут. Я когда вас оформлял в больницу — у вас уже было плохо очень с дыханием. На следующий день прихожу в проктологию — а у вас кислород на максимуме. И вы совсем плохо дышите. Потом на следующий день зашел — а ваша койка пуста. Я очень испугался. Мне, правда, сказали, что вы в реанимации, но все равно было стремно.
— А мне как… Чудил в реанимации. Помню смутно, что мобильный требовал. Работать хотел… — Сказалась гипоксия. Нехватка кислорода мозгу. Это вызывает сбои. Паника, галлюцинации… Глюки я не ловил, а вот причудливые картинки из того, что окружает мозг, рисовал. Помню на смятом одеяле из складок сложился образ старушки в платке…
— Хорошие вы мне новости принесли, — заключает доктор Котович. — Очень рад, когда больные поправляются. ***
На следующий день снимаю маску (на короткое время это разрешается) и выхожу в коридор…
Трудно описать движ, который там происходит. Медики или бегут, или идут быстрым шагом. Откуда-то доносятся стоны. Грохочут тележки на которых перевозят больных в тяжелом состоянии.
Вскоре я увидел и накрытые тела, которые везли мимо нашей палаты на вечную выписку.
Снова всплывают ассоциации с полевым госпиталем. Да. Здесь идет настоящая война. Война XXI века, к которой генералы по всему миру совершенно не были готовы, ибо они всегда готовятся к прошедшей войне.
Многие из них до сих пор по привычке ищут врага в человеческом обличии: в танке или самолете. Потому что он виден, понятен и помещается в прицел.
Я представляю, сколько стоит один залп гаубицы или пуск ракеты.
Если бы каждую копейку от них собрать в один огромный кошелек и направить эти средства разработчикам вакцин, медикам в ковидные больницы… Сколько жизней было бы спасено, а не приплюсовано к тем, кто погибнет от разрыва снаряда…
*** Я дома. Слова доктора: «пора домой» готов слушать всю свою биографию. Да, к сожалению, процесс возврата нормальной жизни не такой быстрый, как я надеялся. Вряд ли смогу бегать и через месяц. Но, как там говорится: что не убивает – делает сильнее. Надеюсь, все будет так.
*** Спасибо. Всем. Врачам, медсестрам, санитаркам. Всех больниц и поликлиник.
Конкретно по мою душу тем, кто работает в отделениях, где лежал я: проктология, реанимация, кардиология.
— Судас Александр Валентинович;
— Копанько Олег Николаевич;
— Осовец Руслан Кириллович.
Довелось пообщаться и с главврачом на обходе в реанимации, Эдуардом Васильевичем Бабичем. Еще до приема успокоительных.
Диалог был примерно такой:
— Доктор, сколько мне тут лежать?
— Давайте мы вас понаблюдаем, — уклончиво ответил главврач.
— Но я не могу, я тут с ума сойду!
— У вас сильное поражение легких…
— … И что я должен делать?
— Не паниковать, не делать резких движений и сотрудничать с администрацией. Выполнять наши указания. Тогда все будет хорошо…
Амбулаторно в Брестской центральной поликлинике меня вытягивает, выслушивает, терпеливо отвечает и подбирает нужные пилюли терапевт Ольга Александровна Тагаева.
. Увы, я не знаю, как зовут других работников отделений больницы, где довелось лечиться за исключением Светланы из реанимации.
За сим – большая просьба к администрации клиники. И этой, и других. Будет в перспективе возможность – сделайте на сайтах больниц, поликлиник раздел, где можно будет прочитать о всех работниках, увидеть их прекрасные лица, не закрытые масками и не усталые, а горящие глаза, полные энергии и желания помочь тем, кто борется за свою жизнь.
Еще больничное
У меня же самый запомнившийся выход был после второй по счету за два дня операцией на артериях ноги. Боли тогда были адские, чтобы не мешать своими стенаниями спать соседям по палате я выходил в коридор, там садился в кресло и скулил потихоньку. Видимо по мне была какая-то команда, потому что после некоторого времени приходила тетенька с укладкой, делала мне укол и я, обезболенный, возвращался в палату, где и спал до утра.
Будни врача
Сегодня к нам пришел ребенок на такую процедуру как бужирование пищевода.
Ребенку 5 лет, в 3 года ребенок выпил щелочь (быт. химия) и получил ожог пищевода. Ткань пищевода постепенно восстанавливалась, но рубцы неизбежны в данной ситуации. По итогу просвет пищевода сужается, там становиться маленькая дырочка и ребенок не может нормально есть.
Вот тут на помощь и приходим мы с хирургом.
В месте сужения пищевода отверстие примерно 6 мм, то есть очень маленькое для нормального приема пищи.
Они идут по размерам, начиная с маленького размера вводим в пищевод, тем самым раздвигая (разрывая) края отверстия, увеличиваем его. Это самый трудоемкий процесс, потому что делать нужно все не спеша, останавливаясь на каждом буже. После размера, которому должен соответствовать пищевод мы заходим еще раз с ФГС посмотреть результат наших работ:
Снимки конечно не совсем информативны, поэтому расскажу так. Здесь отверстие стало намного больше изначального, но и края раны тоже травмировались.
К сожалению для ребенка, такая процедура будет частой, по мере зарастания пищевода.
После всего мы выводим ребенка из наркоза и отправляем маме в палату. Мама винит себя, но это дети, от всего тяжело отгородить, каждый раз плачет когда видит ребенка после операции.
Даю рекомендации и идем дальше..
Записки анестезиолога-реаниматолога. Часть 8
Доброго времени суток, дорогие друзья!
простите за столь долгую задержку в постах, сегодня вашему вниманию предоставлю небольшую зарисовку моего коллеги, анестезиолога-реаниматолога СМП, моего очень хорошего друга.
А на следующей неделе планирую выпустить и свой очерк одного из событий в воскресное дежурство в реанимации.
И да, с Праздником, коллеги анестезиологи-реаниматологи! Сегодня наш день!))
-Так, кто грешил вчера?- спросил я понимая, что этот вопрос останется без ответа.
— Георгич, я вообще не при делах,- ответил Палыч.
— Тогда почему мы сегодня, как веники носимся?
— Там может быть Серега,( наш Водитель), приложил к этому свои прекрасные и очаровательные руки?- не успокаивался я.
— Не надо грязи,- парировал Сергей,-эта история не про меня! Сами значит накосячили, а я виноват.
Надо сказать, что на Скорой есть куча примет и одна из них не грешить перед сменой. Причём каждый ее понимает по своему, кто не бреется, кто то ложится спать по раньше, кто то вообще не ложится перед сменой,( и такое тоже было), кто кричит что нельзя исполнять свой супружеский долг и прочее, прочее интересные вещи. К примеру: перед вызовом надо надеть Перчатки, дескать спугнешь вызов или какую то дичь и будет все хорошо. Проработав какое то количество времени обрастаешь этими суевериями и понимаешь, что медики самые замороченные на приметы люди: 3 раза постучать, спокойной ночи, на смене, не желать, на себе характер ран не показывать, а если и показал, тут же сдуть. В тоже время самая циничная работа, где ты обрастаешь шутками- прибаутками из разряда классического чёрного юмора, которые понятны только своим, начинаешь по другому относиться к жизни, смерти, видя ее в разных обличиях, тянет на философию и учения Канта.
— Первая ответьте «Дине»,- мои размышления прервал металический голос моего самого злого друга, в течении 24 часов, диспетчера.
— Ответили.
— Останавливайтесь, поедите на АВТО.
— Может договоримся?- решил внести немного юмора я, понимая, что этот Баттл я проиграю.
— Готовы?
— Никакого сострадания,- ответил я вне эфира, попутно включая свет и доставая папку.
— Палыч, запишешь?
— Давай.
— Диктуйте.
— Пишите,- дальше адрес,- 2 пострадавших, ГАИ уже позвали.
— Палыч записал?
— Угу.
— Поняли поехали.
Дальше конечно можно было сказать, что включается вертикальный взлёт и мы не быстро едем, а низко летим, но к сожалению это реалии действительности и мы покатились в сторону неизвестного, на всех парах разгоняя утренних зевак, спокойно едущих на работу. Наверное это будет крайний вызов, в череде нашей суточной колесницы. Утро часов 5-6, благо народу не много, 15 минут мы подъезжаем, к одной из отдаленных точек нашего района. Издалека мигалки Гайцов, 2 машины, поперёк трассы, их объезжают по обочине, кто то тупо тормозит, что бы поглазеть. Никогда не понимал этого, ну хочешь помочь, подойди спроси, понимаешь, что нечем, езжай дальше.
— Док, я здесь встану, если че крикните.- сказал дежурным голосом, Серега.
— Георгич, чего берём?- поинтересовался Палыч,- хотя знает ответ.
— Давай посмотрим, там сообразим.
— Ок.
Перчатки надеты заранее, выходим из машины. На встречу сотрудники.
— Там зажатая,- спасателей позвали,- водителя посмотрите еще.
Подходим, русский автопром, Водитель молодой мужчина, в сознании, с большой «звездой» во лбу. На пассажирском сидении молодая Девушка, лет 30, зажата ногами, бледная, как полотно, руки на коленях, поверхностное дыхание, порядка 30-35 раз, мелкие ссадины на лице, от стёкол лобового стекла.
— Палыч, крикни Серегу, посмотри водителя, дай тонометр.
— Привет, дорогая, как зовут?- я наклонился к девушке, разглядывая ноги, которые оказались зажаты под бардачком.
— Таня.
— Что болит?
— Живот, дышать тяжело.
— Головой ударялась? Что с тобой случилось помнишь?- легкое нажатие на голень, предательская крепитация. Свет фонаря- деформация, понятно ср/3.
— Нет не ударялась.
— Пристёгнута была?
— Нет.
-Доктора, отходите,- скомандовали нам спасатели, сейчас мы ее вырежем.
-Сейчас мы отойдём и вырезать будет некого,- сказал я,- на банку подержи лучше.
-Палыч, посмотри ее давление, порадуй меня что ли.
-Ща…. 60,по стрелке.
Понятно наверное так и придётся нам ехать. Кетамин….. повысит кровотечение, обезболить уронит ниже плинтуса, остаётся только надежда на её фиброзную капсулу селезенки если разорвалась, то не сильно или это просто гематома, которая закрыла сосуд и нам повезёт.
-Док, банка заканчивается,- параллельно с моими мыслями отрапортовал наш знакомый спасатель, выполняющий роль штатива.
— Палыч, а бахни ей Волювена 10%-500.
-Ща.
Сейчас мой дорогой читатель скажет, что за Скорая такая: и кетамин у них есть и ГЕКи 10%(гидроксиэтилкрахмал, специальный раствор, долго задерживается в кровеносном русле, позволяя удержать давление).
Но должен сказать, что не всегда на Скорой было все плохо и были мы оснащены хорошо, плюс что то в больнице попросим и бросим в сумку, вот и сгодилось.
-Доктора, мы вырезать ее будем?- нетерпеливо спросил спасатель.
-Дружище, мы тут пытаемся ее спасти и пока ее давление не станет минимум 90, Вам придётся покурить бамбук, потому что в противном случае, мы ещё и трупоперевозку будем ждать.
-Георгич, по стрелке 90,- обрадовал меня Палыч.
-И мы счастливы,- ответил я фразой из ДОМа2, давай шейная шина, кислород, промедол на 20, пофол дозатор.
-Скорость?
— А мы поиграем, посмотрим. Танечка, ты с нами?
— Болит.
— Знаю, потерпи, сейчас поможем.
20 промедол дробно на инфузии ушла, воротник на ней, кислород 10л/мин, пофол 5 мл, болюс, девочка поплыла.
— Палыч ставь 30/час, командир,- обратился я к спасателям, цепляя сатурацию на нашу пациентку,- накройте меня вместе с ней и делайте чего хотите.
Девочка начала храпеть нёбом.
-Палыч, а кинь в меня воздуховодом. Ага спасибо.
Нас накрыли брезентом, что то засверкало. Сатурация пищит 94, пульс 110, с учетом трав, шока и половины поломанных рёбер, меня все устраивало. Запахло гарью, закачалась Машина, девочка начала слегка просыпаться, пофол болюс ещё 5, надо поспать.
Скинули брезент, свет и свобода, возле машины уже лежат щит и шина ноги, стоит Серега с каталкой, на кой черт я им нужен….. и без меня все знают.
— Док, ты как?
— Лучше, чем она, Палыч.
Пофол 5, тракция голени, переложили на щит, каталку, погнали к нам в машину.
— Палыч, ща она проснётся и начнёт ажиотировать, как Ванька-встанька, селезёнка она такая. Предложение такое: Давай на монитор, посмотрим, давление позволит, ещё в докторов поиграем.
Давление 90/60, это какой то праздник, сатурация 91, в седации тоже ничего, может все ещё централизованная. Вся правая сторона груди флотирует.
— Палыч, я долго думал и придумал: Трамадол, давление он сильно не уронит, ЭКГешка, преднизолон 90 мг, шок полечим, атропин, пофол болюснем, ардуанчик, с листенончиком и все как ты любишь мочевой катетер, а вдруг там ещё таз. (Установив мочевой катетер и получив окрашенную кровью мочу можно косвенно диагностировать поврежение мочевого пузыря)
— Труба какая?- поинтересовался мой друг.
— Давай 8-8,5, меньше эндоскоп не пройдёт.
— Готово.
— А погоди, давай водичку поменяем.
— Уже, физ 500, трамплин, атропин ушёл, пофол пошёл?
— Давай 5.
— Погнали.
Клинок, язык, глотка, надгортанник, какая студенческая интубация. Палыч, тем временем, открывает большой балон и включает ИВЛ. На нем стоят стандартные Настройки, которые не совсем нам подходят, ЧДД по больше, ДО наверное все таки 0,3 на
— Палыч, сколько она весит, как думаешь?
— 80,- не отрываясь от ЭКГ.
— Значит будет 240-260. Опаньки и сатурация поползла. Дышит с двух сторон,- прослушивая ее фонендоскопом,- сказал я,- о, я в фильмах про докторов видел, зонд давай поставим, она же что то ела и удлиним его.
-2 ЭКГ, на 25, зонд держи.
— Ну вроде синус даже и не ударилась она им, говорю я параллельно развлекаясь со зондом.
— Моча чистая, пофол скорость?
— Оставь 30, посмотрим, Серень, погнали быстро и аккуратно.
— Ща резину прогреем и там прибавим,-улыбнулся Серега.
— «Дина», первая повезла, пусть нас встречают закрытая травма живота, грудной клетки, ИВЛ.
-Поняли.
Пока ехали, Палыч, как всегда начал сопроводок, девочка не просыпалась, Серега навалил музыку и мы несёмся.
Встречали нас пересменкой и тихим приемным покоем. Мы такие все красивые: дозатор, ИВЛ, мочеприёмники на катетере и зонде, монитор и позитифчик от того, что смогли все таки….
В аквариуме никого, стучусь сестринскую: никого, ординаторская: никого, Кабинет заведующего: пятиминутка.
— Скорая, что хотели?
— Вообще много желаний, но сейчас сдать больную.
— Сопроводок на стол, пусть заполняет согласие, дверь закройте.
— Я боюсь она не сможет расписаться, может вы позовёте хирургов, реанимацию?
— Вот ещё, у нас сдача смены, ждите.
— Я боюсь она не сможет ждать и мы тоже, может мы поднимемся сразу в реанимацию, а Вы запишите?
— Сказано ждите.
— Да вы выйдите, да посмотрите. Она в Авто попала.
— Это травмпункт, дверь закройте.
— Да посмотрите Вы на неё.
-Касаткин!! Вышел из кабинета, сейчас медсестры выйдут.
— Она на аппарате, с разрывом селезёнки и в коме, в ней 2 наркотика и мое чудо, под названием управляемая гипотония скоро закончится, так как пофол не вечный.
— Какой аппарат, разрыв селезёнки. Пойдёмте.
Надо сказать нелюбовь стационара и Скорой это вечная история, у нас было проще так как адрес один, больница одна и все друг друга знают. Увидев нашу пациентку, началось броуновское движение и как то быстро все разрешилось Реанимация спустилась, хирурги прибежали, рентгены, КТ и прочее, Анализы, осмотры и минут через 15 мы сдали больную, под страшные проклятья:
— Больше не приезжайте сегодня.
— Да мы уйти пытаемся, мы со вчера.
— Это правильно,- обрадовались в реанимации.
Садясь в машину, каждый думал о своём. Один Палыч делал все за всех, собирал шины, аппарат, убирал носилки. Я думал, что уйду позже, 2 наркотика и карту надо писать.
— Дина первая свободна, приемное, может ещё вызовок,- пошутил я.
— Легко, первая,- пошутили мне в ответ, сразу видно новая смена пришла, способная на шутки,- возвращайтесь.
Мы поехали до подстанции.
— А я говорю….. Кто то вчера по любому грешил,- сказал я и мы все засмеялись.