институт наказания в международном уголовном праве
Институт наказания в международном уголовном праве
В настоящее время институт наказания в международном уголовном праве, с точки зрения характера и объема своего легального закрепления, представлен, главным образом, нормативными предписаниями о видах наказаний, назначении наказания, а также об освобождении от уголовной ответственности и от наказания. В современных источниках по международному уголовному праву отсутствует дефиниция наказания и его целей. Поэтому при рассмотрении данного вопроса следует исходить из принципов (см. § 2 настоящей главы), а также из ряда других основополагающих положений международного уголовного права, которые содержатся в декларациях и конвенциях универсального (концептуального) характера. В частности, нужно обязательно учитывать требования ст. 7 Международного пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г.: «Никто не должен подвергаться пыткам или жестокому, бесчеловечному или унижающему его достоинство обращению или наказанию».
В большинстве конвенций, посвященных ответственности за преступления международного характера, лишь в самой общей форме указывается на наказуемость или степень наказуемости того или иного деяния («суровые меры наказания»). Как исключение, в отдельных из них лишь упоминается конкретный вид (например, лишение свободы – ст. 36 Единой конвенции о наркотических средствах от 30 марта 1961 г.) либо виды наказаний (например, личный арест, штраф – ст. 12 Конвенции об охране подводных телеграфных кабелей от 14 марта 1884 г.).
Гораздо более часто и определенно (в кодифицированной форме) решен вопрос о видах наказаний относительно международных преступлений. Система этих наказаний зафиксирована в ст. 77 Римского статута Международного уголовного суда, которая включает два основных (лишение свободы на срок до 30 лет и пожизненное лишение свободы) и два дополнительных вида наказания (штраф и конфискация доходов, имущества и активов, полученных в результате совершения преступления). Особым статусом среди видов наказания в международном уголовном праве обладает смертная казнь. С одной стороны, провозглашается её отмена в мирное время, а с другой – допускается её применение в военное время (ст. 1–2 Протокола № 6 относительно отмены смертной казни от 28 апреля 1983 г. к Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г.; ст. 1–3 Протокола № 13 об отмене смертной казни при любых обстоятельствах от 3 мая 2002 г. к Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г.; ст. 1–2 Второго Факультативного Протокола, направленного на отмену смертной казни, от 16 декабря 1989 г. к Международному пакту о гражданских и политических правах от 16 декабря 1989 г.)[199].
В п. «а», «в» и «с» ст. 37 Конвенции о правах ребенка от 20 ноября 1989 г., а также в Минимальных стандартных правилах ООН, касающихся отправления правосудия в отношении несовершеннолетних (Пекинских правил), от 29 ноября 1985 г. и Правилах ООН, касающихся защиты несовершеннолетних, лишенных свободы, от 14 декабря 1990 г. определены особенности назначения наказаний несовершеннолетним лицам.
Неприменение сроков давности уголовного преследования в качестве обстоятельства, влекущего освобождение от уголовной ответственности либо от наказания, предусмотрено ст. I и II Конвенции о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества от 26 ноября 1968 г., а также в ст. 1 и 2 Европейской конвенции о неприменимости срока давности к преступлениям против человечества и военным преступлениям от 25 января 1974 г. О помиловании говорится в п. 4 ст. 6 Международного пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г.
Следует отметить, что к институту наказания в международно-уголовном праве тесно примыкают нормативные предписания об иных мерах уголовно-правового характера. Речь идет о принудительных мерах воспитательного воздействия (п. 3 и 4 ст. 40 Конвенции о правах ребенка от 20 ноября 1989 г., ст. 18 1 Минимальных стандартных правила ООН, касающихся отправления правосудия в отношении несовершеннолетних (Пекинских правил), от 29 ноября 1985 г.) и принудительных мерах медицинского характера (ст. 82, 83 Минимальных стандартных правила обращения с заключенными от 30 августа 1955 г., подп. «б», «в», «г» п. 4 ст. 3 Конвенции ООН о борьбе против незаконного оборота наркотических средств и психотропных веществ от 19 декабря 1988 г.).
§ 5. Соотношение международного и российского
уголовного права
Вопрос о взаимосвязи международного и внутригосударственного права имеет богатую историографию. Достаточно сказать, что уже к концу XIX в. в доктрине международного права сформировалось два основных подхода к его решению: монистический и дуалистический. Первый представлен сейчас двумя модификациями, исходящими соответственно из примата внутригосударственного (национального) либо международного права. Суть второго (дуалистического) подхода заключается в параллельном существовании равнозначных систем международного и национального права, которые тесно соприкасаются, но никогда не пересекаются друг с другом.
Учитывая многоплановость данного вопроса, целесообразно рассмотреть его на макро- и микроуровнях, т.е. на уровнях философских категорий «целого» (т.е. права) и «части» (т.е. отдельных нормативных предписаний).
На макроуровне точкой отсчета и ключом к решению анализируемого вопроса служат положения, зафиксированные в ч. 4 ст. 15 Конституции РФ: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». Аналогичное положение закреплено и в ст. 5 Федерального закона от 15 июля 1995 г. «О международных договорах Российской Федерации». Экстраполируя эти положения на уголовно-правовую систему РФ, можно однозначно заключить, что в ней получила отражение монистическая концепция соотношения международного и национального права с установлением примата первого из них. Иначе говоря, международное и внутригосударственное уголовное законодательство вместе образуют единую вертикальную (иерархическую) систему, построенную на началах субординации (соподчинения), в которой приоритет имеют нормы международных договоров. Сделанный вывод о том, что международное уголовное право представляет собой часть национального уголовного права, вовсе не означает отрицания относительной самостоятельности каждого из них. Дело в том, что с позиции теории систем то, что на одном уровне является целым, на ином (более высоком) уровне выступает в качестве элемента другого целого.
Следует отметить, что в российскую уголовно-правовую систему включаются далеко не все нормы международного уголовного права, а лишь те из них, которые действуют именно в отношении Российской Федерации. Таким образом, международное уголовное право в контексте Конституции РФ (ч. 4 ст. 15) в определенном своем объеме (в части общепризнанных принципов и норм, а также норм международных договоров РФ) рассматривается как неотъемлемый компонент российского уголовного права. Однако Конституция, включая все нормы международного права в отечественную правовую систему, отводит им различное место: доминирующее – для всех норм международных договоров РФ и ординарное – для всех тех общепризнанных принципов и норм международного права, формой выражения которых является обычай.
Полученные таким образом ориентиры, будучи приложенными к содержанию каждой отдельной международно-правовой и корреспондирующей внутригосударственной норме уголовного права, позволяют раскрыть соотношение указанных норм на микроуровне, т.е. выявить качество (характер) связи данных норм и на этой основе классифицировать их на определенные однородные группы. Представляется, что с точки зрения их диспозиций, все международные уголовно-правовые нормы можно условно разделить на императивные (т.е. не допускающие выбора) и альтернативные (т.е. допускающие выбор одного из двух или нескольких возможных вариантов), а соответствующие им нормы отечественного уголовного права – на воспроизводящие и развивающие[200].
Воспроизводящие нормы – это фактически «чужие нормы» в УК РФ, целиком повторяющие содержание тех (императивных) норм международного уголовного права, которые изначально не допускают какой-либо иной трактовки предусмотренных в них предписаний. Наглядной иллюстрацией может служить норма ч. 1 ст. 206 УК РФ, достаточно полно и точно (с небольшими различиями непринципиального либо терминологического свойства) передающая формулировку ст. 1 Конвенции о борьбе с захватом заложников от 18 декабря 1979 г.
Развивающие нормы – это, по существу, «совместные» нормы международного и внутринационального уголовного права, ибо соавторами их «сюжета» выступают, с одной стороны, государства – участники соответствующей конвенции, а с другой – законодательные органы каждого из таких государств в отдельности. Обычно минимум содержания каждой из этих норм равен максимуму содержания корреспондирующей (альтернативной) нормы международного уголовного права, которая допускает, помимо предложенной в ней, и иную трактовку того или иного предписания. Формулируя развивающую норму, национальный законодатель вправе что-то добавить к альтернативной, что-то конкретизировать в ней, но он не вправе ничего изъять из содержания этой нормы. По общему правилу, такое правомочие делегируется ему путём специального указания на этот счет в тексте самой международно-правовой конвенции. Так, ч. 1 ст. 36 Единой конвенции о наркотических средствах от 30 марта 1961 г. предусматривает примерный перечень из 18 уголовно-наказуемых деяний, связанных с незаконным оборотом наркотических средств: их культивирование, производство, изготовление, извлечение, приготовление, хранение, предложение, предложение с коммерческими целями, распределение, покупка, продажа, доставка на любых условиях, маклерство, отправка, переотправка транзитом, перевоз, ввоз и вывоз. При этом в ч. 4 данной статьи особо оговаривается, что установление конкретных составов преступлений, связанных с незаконным оборотом наркотических средств, – прерогатива внутреннего национального законодательства. Воспользовавшись этим правом, российский законодатель предусмотрел, в частности, уголовную ответственность за хищение либо вымогательство наркотических средств (ст. 229 УК), склонение к потреблению наркотических средств (ст. 230 УК), организацию либо содержание притонов или систематическое предоставление помещений для потребления наркотических средств (ст. 232 УК), незаконную выдачу либо подделку рецептов или иных документов, дающих право на получение наркотических средств (ст. 233 УК).
Думается, что для устранения отмеченных случаев рассогласованности исследуемых норм и приведения их в гармонию друг с другом требуются консолидированные усилия как на международном, так и на внутринациональном законодательном уровнях. Необходимо обеспечить более четкое формулирование норм международного уголовного права и максимально адекватное их отражение в российском уголовном законодательстве.
Заглядывая в обозримое будущее, можно прогнозировать, что дальнейшее развитие международного уголовного права будет направлено на постепенное преодоление отмеченного дуализма в её построении (имеется в виду некодифицированная и кодифицированная формы его внешнего выражения). С одной стороны, будучи более прогрессивной, кодифицированная форма со временем и под влиянием внутринационального правотворческого опыта вытеснит либо поглотит некодифицированную форму. С другой стороны, будучи самодостаточной, кодифицированная форма со временем и опять-таки под влиянием внутринационального правотворческого опыта продолжит развитие за счет собственных резервов, в частности, за счет обеспечения большей консолидации и последовательности изложения нормативного материала.
Представляется, что реализация указанных тенденций позволит устранить в рамках международного уголовного права имеющиеся случаи дублирования и коллизий, будет способствовать дальнейшей гармонизации построения и оптимизации применения этого права на практике.
9. Наказание в международном уголовном праве
9.1 Цели уголовного наказания
Как отметила Комиссия международного права ООН, «международное уголовное право выполняет те же три основные функции, что и национальное уголовное право, путем обеспечения верховенства права, в результате чего устанавливаются нормы поведения индивидуумов, и путем закрепления принципа личной ответственности и принципа наказания за нарушение этих норм, а следовательно, сдерживания от совершения таких нарушений»[1]. Эту установку можно считать точкой отсчета для определения целей уголовного наказания за совершение международных преступлений.
Национальные правовые системы различают множество различных целей уголовного наказания. Однако международные преступления, ввиду присущей им тяжести и направленности против всего мирового сообщества, диктуют особые подходы к целям наказания, которые по ряду пунктов могут не совпадать с принципами, заложенными во внутригосударственном праве.
Военными трибуналами Нюрнберга и Токио данный вопрос напрямую не поднимался. Однако на современном этапе он стал предметом пристального внимания судей Специальных международных трибуналов ООН. К целям или принципам уголовного наказания за международные преступления эти суды относят возмездие, сдерживание, реинтеграцию обвиняемого в общество, общественное осуждение, защиту общества, прекращение безнаказанности, содействие примирению, восстановление мира и правосудие[2].
Большинство этих принципов вытекает из целей данных трибуналов, которые названы в их Уставах и решениях Совета Безопасности ООН. Апелляционная камера Международного трибунала по бывшей Югославии в деле Эрдемовича сформулировала это следующим образом: «Цели Международного трибунала, как отмечено Советом Безопасности, – общее предотвращение (или сдерживание), осуждение, возмездие (или «заслуженное наказание»), так же, как общественное примирение, вписываются в более широкую цель Совета Безопасности, а именно поддержание мира и безопасности в бывшей Югославии. Эти цели и функции Международного трибунала могут составить методическое руководство в определении наказания за преступление»[3].
Главными целями обычно называются возмездие и сдерживание[4]. Апелляционная камера МТБЮ в деле Алексовского и Международный трибунал по Руанде в ряде своих решений подчеркивают, что возмездие «не должно пониматься как удовлетворение желания к отмщению, но как должным образом выраженная реакция международного сообщества на эти преступления», подразумевающая его решимость «не допускать серьезных нарушений международного гуманитарного права и прав человека»[5]. В деле Рутаганда МТР заявил, что наказание «должно быть, с одной стороны направлено на возмездие в отношении конкретного обвиняемого, который должен увидеть, что его преступления наказаны, и, с другой стороны – на сдерживание, чтобы навсегда предостеречь тех других, которые могут соблазниться в будущем, от совершения таких злодеяний»[6]. В деле Симича судебная камера МТБЮ, назвав сдерживание и возмездие главными общими факторами приговора, разъяснила их значение следующим образом: «В первую очередь наложенное наказание должно быть пропорциональным серьезности преступления и степени ответственности правонарушителя, и, далее, такое наказание должно иметь достаточную сдерживающую ценность, чтобы гарантировать, что оно предостережет от совершения подобных преступлений, и, следовательно, будет содействовать уважению норм права и признанию вреда, причиненного жертвам»[7].
Однако в ряде своих решений МТБЮ предостерег, что, несмотря на свою важность, фактор сдерживания «не должен получить неуместно выдающееся положение при полной оценке наказания, которое будет наложено на лиц, осужденных Международным трибуналом»[8]. Таким образом, судом в первую очередь должны быть учтены все обстоятельства дела, включая смягчающие и отягчающие обстоятельства и степень вины конкретного подсудимого.
Реинтеграция обвиняемого в общество также признается трибуналами одной из целей наказания. Однако, учитывая чрезвычайно тяжкий характер большинства международных преступлений, она не может быть основным фактором при определении строгости приговора – особенно, когда речь идет о массовых зверствах. Апелляционная камера МТБЮ в деле лагеря для интернированных лиц «Челебичи» в этой связи заявила:
«Фактор восстановления (rehabilitation) означает реинтеграцию признанного виновным лица в общество. Обычно это уместно, когда виновными в преступлениях признаны достаточно молодые или малообразованные члены общества. Поэтому становится необходимо воссоединить их с обществом таким образом, чтобы они смогли стать его полезными членами, и позволить им вести нормальную и результативную жизнь после освобождения из заключения. Возраст обвиняемого, его личные обстоятельства, его способности, которые будут поддержаны в местах заключения, могут быть и должны быть в этом отношении важными факторами. Однако дела, которые рассматриваются Трибуналом, во многом отличаются от тех, что обычно рассматривают национальные суды, прежде всего из-за серьезного характера преследуемых судом преступлений, которыми являются ”грубые нарушения международного гуманитарного права”. Хотя и национальные юридические системы, и определенные международные и региональные документы о соблюдении прав человека предусматривают, что такое восстановление должно быть одной из первичных задач суда при вынесении приговора, оно не может играть первенствующую роль в процессе принятия решения Судебной камерой. Напротив, Апелляционные камеры и Судебные камеры этого Трибунала и МТР последовательно указали, что две главных цели приговора за такие преступления – это сдерживание и возмездие. Соответственно, хотя восстановление нужно рассматривать (в соответствии с международными стандартами прав человека) как важный фактор, ему не нужно придавать неуместного веса»[9].
В деле Блашкича при определении срока наказания Судебная камера МТБЮ следующим образом высказалась о функции общественного осуждения преступлений: «Международный трибунал видит общественное осуждение и стигматизацию со стороны международного сообщества, которое таким образом выражает свое негодование по поводу отвратительных преступлений и осуждает преступников, одной из необходимых функций тюремного срока за преступления против человечности. Это соображение применимо не только к преступлениям против человечности, но также к военным преступлениям и другим серьезным нарушениям международного гуманитарного права»[10].
9.2 Смягчающие, отягчающие и реабилитирующие обстоятельства
В своих комментариях к Проекту кодекса преступлений против мира и безопасности человечества 1996 года Комиссия международного права ООН констатировала общий принцип уголовного права, разделяемый основными правовыми системами мира, в соответствии с которым степень тяжести преступления определяется обстоятельствами, при которых оно было совершено, и чувствами, побудившими исполнителя к действию:
«Предшествовала ли ему подготовка (план или засада)? Степень тяжести также определяются чувствами, которые испытывал исполнитель и которые обычно называют мотивом. Она также определяется тем, каким образом было совершено преступление (с жестокостью или варварством). Лицо может намереваться не только совершить уголовно наказуемый акт, но и причинить в ходе его совершения максимальную боль или страдание жертве. Таким образом, хотя с правовой точки зрения уголовно наказуемое деяние является одним и тем же, используемые способы и методы различаются в зависимости от степеней порочности и жестокости. Все эти факторы должны учитываться судом при принятии решения о наказании.
В случае системы универсальной юрисдикции применяемое наказание определяется каждым государством, заявляющим о своей компетенции; наказание может, например, предусматривать максимальные и минимальные меры, а также может или не может допускать принятие во внимание смягчающих или отягчающих обстоятельств. В этом случае, применяя наказание, суд может выбрать из перечня наказаний, предусмотренных государством, наиболее подходящее наказание и принять решение по вопросу о смягчающих или отягчающих обстоятельствах. С другой стороны, если соответствующей компетенцией обладает международный суд, применимое наказание определяется на основе международной конвенции либо в уставе международного суда, либо в другом документе, если устав международного суда не содержит положений по данному вопросу»[11].
Ошибка в факте (фактическая ошибка) – это неправильное представление, заблуждение лица относительно фактических обстоятельств содеянного, его объективных признаков, являющихся обязательными элементами состава преступления. В теории уголовного права выделяют фактические ошибки, относящиеся к объекту, предмету, объективным признакам преступления[12]. Обычно подразумевается, что лицо разумно и добросовестно заблуждалось, полагая, что существуют определенные фактические обстоятельства, делающее его поведение законным. Например, вербовщик вооруженных сил, обвиненный в призыве детей в возрасте до 15 лет (что запрещено нормами международного гуманитарного права) мог бы ошибочно полагать, что его жертва была старше этого возраста[13]. В некоторых процессах над военными преступниками, проведенных после Второй мировой войны, ошибка в факте признавалась в качестве оправдания. В «деле заложников» Военный трибунал Соединенных Штатов изложил обстоятельства, в которых фактическая ошибка может исключить вину:
«При определении вины или невиновности любого воинского начальника, обвиняемого в непредставлении или отказе в предоставлении статуса комбатанта захваченным членам сил сопротивления, следует прежде всего рассмотреть ситуацию так, как та ему представлялась. Такому начальнику не будет разрешено, делая вывод, игнорировать очевидные факты. Любой изучивший военное дело обычно сможет без труда принять правильное решение, и если по любой причине он злонамеренно не делает этого, впоследствии он будет нести уголовную ответственность за противоправные деяния, совершенные против тех, кто имеет права комбатанта. Если же существует возможность добросовестного заблуждения, то такой воинский начальник имеет на него право в силу презумпции невиновности»[14].
Ошибка в праве (юридическая ошибка, ошибка в противоправности деяния) – это неправильное представление лица о правовой сущности или правовых последствиях совершаемого им деяния[15]. В национальных системах (в том числе и в российской) юридическая ошибка обычно не может истолковываться в пользу обвиняемого: «незнание закона не освобождает от ответственности». Однако, учитывая упомянутую выше неопределенность некоторых международно-правовых норм, ошибка в праве в исключительных случаях может выступать в качестве оправдания (как минимум, в виде смягчающего обстоятельства). Для этого должно быть установлено, что обвиняемый не осознавал незаконности своего поведения потому, что (1) у него не было никакого знания существенного элемента международного права, запрещающего определенное поведение и (2) это незнание не следовало из небрежности. В этой ситуации, хотя материальный элемент преступления и присутствует, недостает необходимого субъективного элемента (mens rea)[16]. Крайне ограниченное применение этого положения определяется тем, что большинство основных норм международного гуманитарного права и прав человека являются одновременно и фундаментальными нормами общечеловеческой морали. Таким образом, там, где эти нормы ясны, неопровержимы и универсально признаны (как в случае убийств, изнасилований, пыток и других бесчеловечных действий), суд не должен принимать во внимание предполагаемое незнание закона[17].
Приказ вышестоящего начальника сам по себе не служит реабилитирующим обстоятельством, но в некоторых ситуациях может смягчать вину, особенно если незаконный приказ отдан на поле боя (см. ниже, раздел ). Тот факт, что нарушение норм международного права было совершено в ответ на подобные злодеяния, предпринятые противником (tu quoque), не может быть защитой для обвиняемого[18].
Относительно принуждения Комиссия Организации Объединенных Наций по военным преступлениям пришла к выводу, что оно может составить реабилитирующее или смягчающее обстоятельство при наличии трех существенных признаков:
a) вменяемое в вину деяние совершено для того, чтобы избежать неминуемой угрозы, одновременно серьезной и непоправимой;
b) других надлежащих способов скрыться не имелось;
c) цена спасения не была соразмерна причиненному злу[19].
Принуждение под страхом смерти, даже в случае, когда преступления носят брутальный характер, иногда признавалось не только смягчающим обстоятельством, но и обстоятельством, освобождающим от уголовной ответственности. В деле Айншатгруппен, рассмотренном Военным трибуналом Соединенных Штатов в Нюрнберге, судьи заявили:
При назначении наказания Дражену Эрдемовичу судебная камера мотивировала свое решение следующим образом:
«Он правдиво признал свою причастность к резне в то время, когда никакое государство не стремилось преследовать его по суду, и к тому же зная, что в связи с этим он наиболее вероятно окажется в результате перед судом. Понимание ситуации тех, кто сдается Международному трибуналу и кто признает свою вину, важно для того, чтобы поощрить других подозреваемых или неизвестных преступников сделать шаг навстречу. Международный трибунал, в дополнение к его мандату расследовать, преследовать по суду и наказывать серьезные нарушения международного гуманитарного права, имеет обязанность, через свои функции, внести свой вклад в урегулирование более широких проблем ответственности, примирения и установления правды о злодеяниях, совершенных в бывшей Югославии. Установление правды – краеугольный камень нормы права и фундаментальный шаг на пути к примирению, поскольку это правда, которая очищает от этнической и религиозной ненависти и начинает процесс исцеления. Международный трибунал должен демонстрировать, что те, кто имеет честность, чтобы признаться, справедливо оцениваются в процессе, подкрепленном принципами правосудия, справедливого судебного разбирательства и защиты фундаментальных прав человека. С другой стороны, международный трибунал – средство, через которое международное сообщество выражает свое возмущение злодеяниями, совершенными в бывшей Югославии. Поддерживать ценности международных прав человека – это значит, что, защищая права обвиняемого, Международный трибунал не должен терять из виду трагедию жертв и страдание их семей»[23].
Несмотря на серьезные правовые возражения, заявленные судьями Апелляционной камеры Кассезе и Стивеном (которые полагали, что в данном случае обвиняемый вообще должен быть освобожден от ответственности), представляется, что данное решение демонстрирует взвешенный и мудрый подход, в котором найден необходимый баланс между требованиями правосудия, возмездия, сдерживания будущих преступлений и примирения.
Комиссия международного права отметила, что при определении смягчающих вину обстоятельств суду надлежит руководствоваться общими принципами права[24]. К смягчающим обстоятельствам относится деятельное раскаяние, сотрудничество со следствием и судом, любые усилия, принятые подсудимым для облегчения страданий или ограничения числа жертв, в соответствующих случаях возраст, семейное положение и т.п. Степень, в которой данные обстоятельства могут быть учтены судом, разумеется, зависит от фактов конкретного уголовного дела.
К отягчающим обстоятельствам судебные решения международных судов и трибуналов обычно относят тяжесть совершенных преступлений, преднамеренность, дискриминационное намерение, добровольное и охотное участие в преступлениях, особую уязвимость жертв, «энтузиазм» и «восторженность» при совершении зверств и т.п.
Важнейшим обстоятельством, которое учитывается судами при вынесении наказания, является положение обвиняемого в структуре государственной власти или военной иерархии. По общему правилу, чем выше это положение, тем большую ответственность несет лицо за совершенное при его участии преступление, а вина начальников, планировавших, подстрекавших или иным образом оказывавших поддержку преступлениям, а тем более – отдававших приказ об их совершении, серьезней, чем вина непосредственных исполнителей[25].
В деле Сикирицы и др. судебная камера МТБЮ постановила: «Положение Дамира Дозена [начальника охраны в лагере «Кератерм»] как лидера – фактор отягощения относительно рассматриваемого преступления. Он злоупотреблял доверием, разрешая преследование и освобождая от ответственности виновных в насилии, от которого он должен был защищать людей»[26].
В деле генерала Радислава Крстича (начальник штаба, а затем командующий корпуса «Дрина» Армии Республики Сербска), Суд подчеркнул:
«Высокое положение в вооруженных силах или политическом руководстве само по себе не приводит к более суровому наказанию. Но лицо, которое злоупотребляет или неправильно использует свое властное положение, заслуживает более сурового наказания, чем лицо, действующее в личном качестве. Последствия действий человека обязательно более серьезны, если он, находясь на вершине военной или политической иерархии, использует свое положение для совершения преступления»[27].
Важно отметить, что в данном деле, касающемся геноцида боснийских мусульман в анклаве Сребреница, суд установил, что обвиняемый не приказывал совершать убийства; ни он сам, ни кто-либо из его подчиненных лично не участвовал в убийствах и не находился на месте убийств. Однако он позволил своему командующему, генералу Младичу, использовать транспортные ресурсы своего корпуса для подготовки массовых убийств тысяч мужчин (доставка будущих жертв к местам содержания и местам казней) и личный состав и транспортные средства для незаконной высылки женщин и детей. Кроме того, хотя он и отдал приказ не причинять вреда беженцам из числа мусульман, он не предпринял никаких действий для того, чтобы гарантировать исполнение этого приказа. «Его история, – констатировали судьи, – это история одного из уважаемых профессиональных солдат, который не смог помешать безумному желанию его начальников навсегда избавить область Сребреница от мусульманского гражданского населения и который, наконец, участвовал в незаконной реализации этого отвратительного проекта»[28]. Суд признал генерала Крстича виновным, и осудил его на 46 лет лишения свободы[29]. Позднее Апелляционная камера смягчила приговор до 35 лет тюремного заключения, признав, что его бездействие составило форму пособничества и подстрекательства к геноциду[30] и к преступлениям против человечности в виде преследования и истребления, а не прямое участие в этих преступлениях[31].
В деле генерала Тихомира Блашкича, командующего Хорватского Вече Обороны, МТБЮ также отметил: «Вне сомнения, командная должность может служить поводом для более сурового наказания или, по крайней мере, обязывает Судебную камеру придавать меньшее значение смягчающим обстоятельствам, независимо от проблемы формы участия в преступлении»[32].
Международный трибунал по Руанде сформулировал ту же самую позицию позицию в ряде своих решений. Так, в деле Жана Камбанда, бывшего премьер-министра временного правительства Руанды (в период совершения преступлений – главы государства) Суд установил: «Злоупотребление властными полномочиями и доверием вообще считается отягчающим обстоятельством Факт, что он совершил преступления сознательно и преднамеренно и что он злоупотреблял обязанностями и полномочиями защищать население, которые он имел как премьер-министр, отрицает смягчающие обстоятельства»[33].
При вынесении приговора суд должен взвесить все факторы, свидетельствующие как в пользу смягчения, так и в пользу утяжеления ответственности, и вынести справедливый приговор.
[1] Проект Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества 1996 г., статья 3, комментарий, п. 1.
[2] МТР. Решение судебной камеры по делу Кайишема и Рузиндана от 21 мая 1999 г., пар. 2 Решение судебной камеры по делу Руггиу от 1 июня 2000 г., пар. 32-33.