исковая давность в международном частном праве
Исковая давность в международном праве
Нестерова И.А. Исковая давность в международном праве // Энциклопедия Нестеровых
Понятие исковой давности
В современном международном праве институт исковой давности призван регулировать отношения между субъектами права. Он действует с целью внесения ясности в правовое регулирование имущественных отношений. Основываясь именно на исковой давности, происходит обращение в суд по спорным вопросам. Особенно это важно для международных отношений.
В настоящее время именно исковая давность выступает в роли ключевого правового института, так как именно она регулирует временные рамки защиты прав субъектов правоотношений в случае их нарушений.
Правовая природа института исковой давности в международном праве очень разнообразна. Она включает в себя как материально-правовые, так и процессуальные элементы.
Институт исковой давности развивался динамично, возможно, это и стало поводом для зарождения ряда мифов, связанных с его появлением. И степенью изученности. На самом деле, само понятие исковой давности вызывает серьезные дискуссии и по сей день.
Не правильно считать, что термин «исковая давность» изучен полностью еще в советское время. Научный потенциал проблематики, связанной с исковой давностью, далеко не исчерпан. Анализ публикаций, написанных в основном в советское время, показывает, что акцент делался на процессуальных аспектах применения исковой давности и на последствиях ее приостановления, перерыва и восстановления [1].
Исковая давность является сроком для защиты судом нарушенного субъективного гражданского права, перешедшего в «боевое состояние». Указанное состояние нарушенного права оценивалось в литературе по-разному:
В российском праве понятие «исковая давность» успешно трактуется в Гражданском Кодексе, как «. срок для защиты права по иску лица, право которого нарушено» [2].
Исковая давность – это срок, установленный законодательством или международным соглашением, в течение которого суды по иску лица, право которого было нарушено, защищают это право [3].
В международном праве велико значение правильной ориентировки в вопросах исковой давности. Это обосновано тем, что в гражданском праве большинства стран мира для применения исковой давности судом достаточно заявления ответчика. Коль скоро ответчик ссылается на пропуск срока давности, и суд устанавливает правильность такой ссылки, следует отказ в удовлетворении иска даже по абсолютно обоснованным требованиям истца.
Концепция исковой давности в международном праве
В 1974 г. была заключена Конвенция об исковой давности в международной купле-продаже товаров. Конвенцией установлен единый для всех договоров международной купли-продажи срок исковой давности – 4 года. Указанный срок начинается со дня, когда имело место нарушение договора, а в отношении дефекта или иного несоответствия товара условиям договора – со дня фактической передачи товара покупателю или его отказа от принятия товара. Конвенцией установлены также правила о перерыве или продлении срока исковой давности, его изменении и порядке исчисления, вводится общее ограничение срока исковой давности 10 годами и предусматриваются последствия его истечения. В случае, если рассмотрение спора начато после истечения срока исковой давности, исковое заявление не подлежит признанию и рассмотрению в суде.
Российская Федерация, как правопреемник СССР, является участницей Конвенции ООН об исковой давности в международной купле-продаже товаров 1974 г., в которой установлен срок исковой давности в четыре года. Текст этой Конвенции, принятой в Нью-Йорке 14 июня 1974 г., как и Протокола об ее изменении, принятого в Вене 11 апреля 1980 г., неоднократно публиковался в России. Согласно ст. 42 Конвенции она подлежит ратификации, а ратификационная грамота должна сдаваться на хранение Генеральному секретарю ООН. При этом Конвенция вступает в силу для соответствующего государства согласно ст. 44 в первый день месяца, следующего за месяцем, в котором истекает шестимесячный период после сдачи на хранение его ратификационной грамоты или документа о присоединении.
В последние десятилетия в государствах, в которых исковая давность признается институтом гражданского процесса, произошли серьезные изменения в подходе к применению иностранных правил об исковой давности. Так, в Великобритании в 1984 г. принят специальный Закон об иностранных исковых сроках, в соответствии с которым в английском международном частном праве правила об исковой давности иностранного права считаются относящимися к материальному праву договора. И в практике судов США пробивает себе дорогу тенденция, направленная на отказ от характеристики института исковой давности в качестве процессуального и на применение подхода о выборе закона, принятого в международном частном праве.
Исчисление срока исковой давности
Важной проблемой института исковой давности в международном праве является тот факт, что срок давности в разных странах может сильно различаться. Кроме того, в одних странах институт исковой давности – это институт материального права, а в некоторых странах – процессуального.
Сроки исковой давности в международном правосудии: что может сделать Суд ЕАЭС?
На состоявшейся 25-27 ноября ежегодной конференции Суда ЕАЭС судья этого Суда Э. Айриян в своем докладе выступила с интригующим предложением ввести институт исковой давности при обращении в Суд ЕАЭС хозяйствующих субъектов. Для этого предложено внести соответствующие изменения в Статут Суда. Поводом для такой инициативы стало рассмотренное Судом ЕАЭС в этом году дело компании «Транс Логистик Консалт» (ТЛК) (см. по этому поводу здесь и здесь). Как видно из материалов дела, ТЛК обратилось с запросом в ЕЭК 13 сентября 2018 года, ответ был направлен Комиссией 27 сентября 2018. Однако в Суд ЕАЭС истец обратился только 26 августа 2019 года, т.е. спустя почти год после ответа ЕЭК. Эти даты наглядно показали удивительное отсутствие в учредительных документах Суда каких-либо сроков давности для предъявляемых в суд требований. Этот очевидный промах разработчиков Статута был незаметен в первые годы деятельности Суда, когда все только-только начиналось. Но дело ТЛК показало, что сейчас это превратилось в серьезную проблему.
Сразу хочу сказать, что полностью поддерживаю эту идею судьи Э. Айриян, и согласен с ней в том, что реализация этой идеи отвечала бы принципам правой определенности и равенства сторон спора. При этом хотел бы развить этот тезис и предложить собственный анализ проблемы сроков исковой давности в современном международном правосудии, исходя как из уже имеющейся практики международных судов и арбитражей, так и из того неоспоримого факта, что в силу отсутствия мирового законодателя и как следствие универсального международного процессуального кодекса, вопрос о таких сроках решается в каждом международном суде или арбитраже сугубо индивидуально.
Самым простым аргументом в пользу введения отсутствующих сейчас в Суде ЕАЭС сроков давности может быть пример других региональных судов экономической интеграции, которые решают аналогичные задачи по контролю над законностью и правомерностью актов и решений, принимаемых институтами данного объединения. В первую очередь речь идет в Суде Европейского Союза, в котором по общему правилу при исках об аннулировании актов и решений институтов Союза действует пресекательный срок в 2 месяца со дня опубликования этого акта или решения или со дня его вступления в силу, либо в случае отсутствия таких дат, с момента, когда об этом документе стало известно заявителю. Требования, вытекающие из внедоговорной ответственности институтов ЕС, имеют срок давности в 5 лет с момента наступления события, повлекшее такую ответственность. Такой же подход принят Судом Европейской ассоциации свободной торговли.
Другой пример нормативного закрепления сроков для заявления требований можно найти в деятельности ЕСПЧ, где для подачи жалобы установлен 6-месяный срок с принятия окончательного решения в рамках исчерпания внутренних средств правовой защиты (этот срок вот-вот будет сокращен до 4 месяцев, осталось дождаться ратификации Италии до вступления в силу Протокола № 15 о внесении изменений в Конвенцию о защите прав человека и основных свобод, которым предусматривается такое сокращение сроков). В Практическом Руководстве ЕСПЧ по критериям приемлемости прямо сказано, что «первоочередной целью правила шестимесячного срока является сохранение правовой определенности путем обеспечения того, чтобы дела, поднимающие вопросы по Конвенции, были рассмотрены в разумный срок, и чтобы препятствовать нахождению органов власти и других лиц в состоянии неопределенности в течение длительного времени». Кроме того, введение 6-месячного срока «упрощает установление фактов по делу, поскольку по прошествии времени любое справедливое рассмотрение поднятых вопросов становится проблематичным». Такой же 6-месячный срок установлен для подач жалоб в межамериканской системе защиты прав человека. При этом надо отметить, что в ЕСПЧ 6-месяччный срок давности распространяется и на межгосударственные споры, в то время как учредительные договоры ЕС не содержат никаких сроков для предъявления межгосударственных требований в Суд ЕС.
Учредительные документы всех других судов региональной интеграции также содержат временные ограничения для предъявления требований в суд. В Андском трибунале этот срок составляет 2 года, в Суде ECOWAS – 3 года, в Суде Восточноафриканского Сообщества – 2 месяца.
С другой стороны, нужно упомянуть, что Статут того же МС ООН не содержит никаких сроков исковой давности. Документы Африканского Суда по правам человека также не устанавливают никаких сроков, лишь оговаривая, что жалобы должны быть поданы «в течение разумного времени начиная с даты исчерпания средств внутренней защиты») и оставляя решение вопроса о разумности срока на усмотрение суда.
Еще более запутанная ситуация в международном инвестиционном праве, где первое поколение двусторонних соглашений о защите иностранных инвестиций (1959—1993 гг.) вообще не содержало никаких сроков. Из порядка 1500 инвестиционных соглашений второго поколения (1994—2017 гг.) лишь 7% устанавливали сроки от 2 до 5 лет для предъявления инвесторами требований к принимающему инвестиции государству. Лишь недавно включение в инвестиционные соглашения сроков исковой давности стало правилом. Например, срок исковой давности 3 года предусматривает Типовой договор США об иностранных инвестициях 2012 г., равно как и различные соглашения о зонах свободной торговли, в которых есть глава о защите инвестиций и рассмотрении инвестиционных споров (например, Соглашение CETA между ЕС и Канадой или вступившее в силу в декабре 2018 г. и Соглашение о Транс-тихоокеанском партнёрстве (The Comprehensive and Progressive Agreement for Trans-Pacific Partnership)).
Исходя из этого, можно выделить два вопроса, которые решали для себя международные суды и арбитражи, рассматривающие заявленные требования с точки зрения сроков давности. Во-первых, как поступать с очевидно устаревшими требованиями, то есть заявленными уже по прошествии значительного времени, в то время как применимый международный договор не содержит никаких временных ограничений на этот счет (как в МС ООН или в инвестиционных соглашениях первого поколения). Во-вторых, если сроки исковой давности все же установлены международным договором, то при каких условиях суд или арбитраж может принять иск, заявленный за их пределами (но это тема для другого поста).
Говоря о так называемых «устаревших» исках (stale claims), то есть требований, заявленных как раз по прошествии значительного промежутка времени, нужно сказать, что с таким явлением международное правосудие в лице межгосударственных арбитражей и смешанных комиссий по взаимным требованиям столкнулось еще в 19 веке. В двух наиболее известных делах того времени Williams и Gentini смешанные комиссии по взаимным требованиям (claims commissions) рассматривали межгосударственные требования о возврате заемных средств, заявленные в порядке дипломатической защиты своих граждан. В первом деле «значительный промежуток времени» составил 36 лет и во втором – более 30 лет после наступления срока их возврата. В отношении сроков эти решения исходили из того, что международное право того времени признавало применение доктрины сроков исковой давности даже в тех случаях, когда применимый международный договор не содержал таких положений. Доктрина погасительных сроков исковой давности (Extinctive Prescription), основанная на англосаксонской доктрине необоснованного промедления (doctrine of lashes), признавалась в качестве одного из общих принципов права, в том числе и для международного права. В свою очередь доктрина необоснованного промедления корнями уходила в латинскую максиму vigilantibus non dormientibus aequitas subvenit («закон помогает бдительным, а не тем, кто спит на своих правах»). Кстати, эта доктрина до сих пор активно используется американскими судами для того, чтобы пресечь случаи намеренной задержки с предъявлением иска (см. дело Deering v. United States, 620 F.2d 242 (Ct. Cl. 1980), где истцу было оказано в иске, заявленном в последний день истечения установленного законом срока).
Из международных судов и арбитражей на доктрину необоснованного промедления ссылался относительно недавно Ирано-американский трибунал по претензиям (Iran-U.S. Claims Tribunal), который столкнулся в ряде дел с требованиями, заявленными через несколько десятилетий после их возникновения. В деле Iran National Airlines v. United States Трибунал подтвердил, что доктрина погасительных сроков исковой давности (Extinctive Prescription) является устоявшимся принципом международного публичного права, который должен применяться международными трибуналами.
МС ООН лишь однажды высказался на эту тему, заявив в своем решении по делу Nauru, что требования могут быть признаны судом неприемлемыми, если они заявлены по прошествии «значительного» промежутка времени. По мнению МС ООН, хотя международное право не содержит каких-либо сроков в этом отношении, промедление со стороны заявителя с заявлением требования может привести именно к этому результату, даже в отсутствие соответствующего положения международного договора. Исходя из этого, суд должен сам определить с учетом всех обстоятельств в каждом деле, влечет ли истечение времени неприемлемость заявления. При этом МС ООН не привел какого-либо нормативного обоснования своих выводов.
Поистине катастрофичная позиция с точки зрения правовой определенности и стабильности предложена в ряде решений инвестиционного арбитража, в которых арбитражные трибуналы рассматривали требования инвесторов на основе двусторонних инвестиционных соглашений, которые также не содержали каких-либо сроков. Так, в решении по делу Gavazzi v. Romania арбитражный трибунал МЦУИС, рассматривающий инвестиционный спор на основе соглашения о защите инвестиций между Румынией и Италией 1995 г., заявил буквально следующее:
«данное арбитражное разбирательство происходит в соответствии с международным правом и только международное право, а не национальное, может устанавливать сроки исковой давности. При этом ни Вашингтонская Конвенция, ни двусторонний договор о защите инвестиций, ни в целом международное право ни содержат норм о сроках давности в отношении требований, вытекающих из договоров. Без таких четких правил никакие сроки исковой давности не могут применяться в арбитраже МЦУИС».
К счастью, как уже было показано выше, эта позиция не была поддержана государствами, и сегодня включение в инвестиционные договоры норм о сроках исковой давности является общим правилом.
Таким образом, можно констатировать, что положения о сроках давности заявляемых требований присутствуют во всех постоянно действующих международных судах, и уж точно во всех судах региональной экономической интеграции, за исключением Суда ЕАЭС. В тех случаях, когда суды и арбитражные трибуналы оказываются в ситуации отсутствия договорных сроков давности при рассмотрении требований, заявленных с очевидным промедлением, ими используется (явно или имплицитно) доктрина необоснованного промедления для того, чтобы признать эти требования неприемлемыми. Причем в судах региональной экономической интеграции, основной задачей которых является судебный контроль за нормативными актами, принимаемыми институтами интеграционного объединения, такие сроки по общему правилу оказываются весьма сжатыми — до двух месяцев.
Проблема отсутствия сроков давности в Статуте Суда ЕАЭС может быть решена двумя путями. Наиболее очевидным является вариант с внесением соответствующих изменений в Статут Суда. Но эти изменения должны обязательно учитывать существующую процедуру рассмотрения споров в Суде, которая включает в себя обязательное досудебное обращение заявителя к ответчику. В качестве примера можно привести соответствующие положения главы об инвестиционных спорах Соглашения CETA, заключенного между ЕС и Канадой. В нем, как и в Статуте Суда ЕС, предусмотрена обязательная досудебная процедура рассмотрения требований заявителя ответчиком (ЕС или Канадой) в виде консультаций, которые должны быть проведены в течение 60 дней после получения государством соответствующего запроса. Сам же запрос должен содержать все юридические и фактические обстоятельства заявленного требования, включая указание на оспариваемую меру, принятую государством. В том случае, если инвестор не передаст спор на рассмотрение создаваемому Трибуналу первой инстанции в течение 18 месяцев со дня направления запроса на консультации, его запрос считается отозванным и он лишается права на передачу спора в Трибунал. Любое продление этого срока возможно только по соглашению сторон спора. При этом общий срок исковой давности привязан не к подаче иска в Трибунал, а к запросу на проведение консультаций и составляет три года с того дня, когда инвестор впервые узнал или должен был узнать о нарушении его прав со стороны государства и о понесенном им ущербе.
Второй путь состоит в том, что в отсутствие установленных Статутом сроков давности Суд ЕАЭС самостоятельно формирует свой подход к этой проблеме, дождавшись подходящего для этого дела и получив содействие от ЕЭК, либо, что гораздо менее вероятно, от государства-ответчика в виде ходатайства о пропуске заявителем «разумных сроков давности». Суд, конечно, может уйти от ответа, заявив, что Статут таких сроков не предусматривает. Однако, думается, что этот вызов будет принят. Нечасто выпадает возможность дать свое толкование отсутствию в Статуте какого-либо упоминания о сроках исковой давности. Очевидно, что в намерения государств при разработке Статута вряд ли входила ситуация полного запрета на какие-либо погасительные сроки исковой давности. Поэтому при толковании молчания Статута по поводу сроков можно исходить из подразумеваемой презумпции их наличия в виде неких разумных сроков, проясняемых самим Судом, а также наличия в современном международном праве такого принципа как доктрина погасительных сроков исковой давности. Для ориентира можно взять статью 219 КАС РФ, устанавливающую срок в 3 месяца, а также указанную выше практику международных судов. Думается, что такой подход Суда, если он будет аргументирован и обоснован, вполне может быть поддержан государствами-членами Союза, а также побудит ЕЭК выйти с соответствующими предложениями к государствам о внесении поправок в Статут. На мой взгляд, это будет полностью соответствовать современному прочтению права на справедливое судебное разбирательство, которое должно также включать и сроки давности в отношении заявляемых требований, для того чтобы исключить недобросовестность или халатность со стороны заявителя, а также, чтобы не нанести вред правам ответчика.
Сроки исковой давности в международном правосудии: что может сделать Суд ЕАЭС?
На состоявшейся 25-27 ноября ежегодной конференции Суда ЕАЭС судья этого Суда Э. Айриян в своем докладе выступила с интригующим предложением ввести институт исковой давности при обращении в Суд ЕАЭС хозяйствующих субъектов. Для этого предложено внести соответствующие изменения в Статут Суда. Поводом для такой инициативы стало рассмотренное Судом ЕАЭС в этом году дело компании «Транс Логистик Консалт» (ТЛК) (см. по этому поводу здесь и здесь). Как видно из материалов дела, ТЛК обратилось с запросом в ЕЭК 13 сентября 2018 года, ответ был направлен Комиссией 27 сентября 2018. Однако в Суд ЕАЭС истец обратился только 26 августа 2019 года, т.е. спустя почти год после ответа ЕЭК. Эти даты наглядно показали удивительное отсутствие в учредительных документах Суда каких-либо сроков давности для предъявляемых в суд требований. Этот очевидный промах разработчиков Статута был незаметен в первые годы деятельности Суда, когда все только-только начиналось. Но дело ТЛК показало, что сейчас это превратилось в серьезную проблему.
Сразу хочу сказать, что полностью поддерживаю эту идею судьи Э. Айриян, и согласен с ней в том, что реализация этой идеи отвечала бы принципам правой определенности и равенства сторон спора. При этом хотел бы развить этот тезис и предложить собственный анализ проблемы сроков исковой давности в современном международном правосудии, исходя как из уже имеющейся практики международных судов и арбитражей, так и из того неоспоримого факта, что в силу отсутствия мирового законодателя и как следствие универсального международного процессуального кодекса, вопрос о таких сроках решается в каждом международном суде или арбитраже сугубо индивидуально.
Самым простым аргументом в пользу введения отсутствующих сейчас в Суде ЕАЭС сроков давности может быть пример других региональных судов экономической интеграции, которые решают аналогичные задачи по контролю над законностью и правомерностью актов и решений, принимаемых институтами данного объединения. В первую очередь речь идет в Суде Европейского Союза, в котором по общему правилу при исках об аннулировании актов и решений институтов Союза действует пресекательный срок в 2 месяца со дня опубликования этого акта или решения или со дня его вступления в силу, либо в случае отсутствия таких дат, с момента, когда об этом документе стало известно заявителю. Требования, вытекающие из внедоговорной ответственности институтов ЕС, имеют срок давности в 5 лет с момента наступления события, повлекшее такую ответственность. Такой же подход принят Судом Европейской ассоциации свободной торговли.
Другой пример нормативного закрепления сроков для заявления требований можно найти в деятельности ЕСПЧ, где для подачи жалобы установлен 6-месяный срок с принятия окончательного решения в рамках исчерпания внутренних средств правовой защиты (этот срок вот-вот будет сокращен до 4 месяцев, осталось дождаться ратификации Италии до вступления в силу Протокола № 15 о внесении изменений в Конвенцию о защите прав человека и основных свобод, которым предусматривается такое сокращение сроков). В Практическом Руководстве ЕСПЧ по критериям приемлемости прямо сказано, что «первоочередной целью правила шестимесячного срока является сохранение правовой определенности путем обеспечения того, чтобы дела, поднимающие вопросы по Конвенции, были рассмотрены в разумный срок, и чтобы препятствовать нахождению органов власти и других лиц в состоянии неопределенности в течение длительного времени». Кроме того, введение 6-месячного срока «упрощает установление фактов по делу, поскольку по прошествии времени любое справедливое рассмотрение поднятых вопросов становится проблематичным». Такой же 6-месячный срок установлен для подач жалоб в межамериканской системе защиты прав человека. При этом надо отметить, что в ЕСПЧ 6-месяччный срок давности распространяется и на межгосударственные споры, в то время как учредительные договоры ЕС не содержат никаких сроков для предъявления межгосударственных требований в Суд ЕС.
Учредительные документы всех других судов региональной интеграции также содержат временные ограничения для предъявления требований в суд. В Андском трибунале этот срок составляет 2 года, в Суде ECOWAS – 3 года, в Суде Восточноафриканского Сообщества – 2 месяца.
С другой стороны, нужно упомянуть, что Статут того же МС ООН не содержит никаких сроков исковой давности. Документы Африканского Суда по правам человека также не устанавливают никаких сроков, лишь оговаривая, что жалобы должны быть поданы «в течение разумного времени начиная с даты исчерпания средств внутренней защиты») и оставляя решение вопроса о разумности срока на усмотрение суда.
Еще более запутанная ситуация в международном инвестиционном праве, где первое поколение двусторонних соглашений о защите иностранных инвестиций (1959—1993 гг.) вообще не содержало никаких сроков. Из порядка 1500 инвестиционных соглашений второго поколения (1994—2017 гг.) лишь 7% устанавливали сроки от 2 до 5 лет для предъявления инвесторами требований к принимающему инвестиции государству. Лишь недавно включение в инвестиционные соглашения сроков исковой давности стало правилом. Например, срок исковой давности 3 года предусматривает Типовой договор США об иностранных инвестициях 2012 г., равно как и различные соглашения о зонах свободной торговли, в которых есть глава о защите инвестиций и рассмотрении инвестиционных споров (например, Соглашение CETA между ЕС и Канадой или вступившее в силу в декабре 2018 г. и Соглашение о Транс-тихоокеанском партнёрстве (The Comprehensive and Progressive Agreement for Trans-Pacific Partnership)).
Исходя из этого, можно выделить два вопроса, которые решали для себя международные суды и арбитражи, рассматривающие заявленные требования с точки зрения сроков давности. Во-первых, как поступать с очевидно устаревшими требованиями, то есть заявленными уже по прошествии значительного времени, в то время как применимый международный договор не содержит никаких временных ограничений на этот счет (как в МС ООН или в инвестиционных соглашениях первого поколения). Во-вторых, если сроки исковой давности все же установлены международным договором, то при каких условиях суд или арбитраж может принять иск, заявленный за их пределами (но это тема для другого поста).
Говоря о так называемых «устаревших» исках (stale claims), то есть требований, заявленных как раз по прошествии значительного промежутка времени, нужно сказать, что с таким явлением международное правосудие в лице межгосударственных арбитражей и смешанных комиссий по взаимным требованиям столкнулось еще в 19 веке. В двух наиболее известных делах того времени Williams и Gentini смешанные комиссии по взаимным требованиям (claims commissions) рассматривали межгосударственные требования о возврате заемных средств, заявленные в порядке дипломатической защиты своих граждан. В первом деле «значительный промежуток времени» составил 36 лет и во втором – более 30 лет после наступления срока их возврата. В отношении сроков эти решения исходили из того, что международное право того времени признавало применение доктрины сроков исковой давности даже в тех случаях, когда применимый международный договор не содержал таких положений. Доктрина погасительных сроков исковой давности (Extinctive Prescription), основанная на англосаксонской доктрине необоснованного промедления (doctrine of lashes), признавалась в качестве одного из общих принципов права, в том числе и для международного права. В свою очередь доктрина необоснованного промедления корнями уходила в латинскую максиму vigilantibus non dormientibus aequitas subvenit («закон помогает бдительным, а не тем, кто спит на своих правах»). Кстати, эта доктрина до сих пор активно используется американскими судами для того, чтобы пресечь случаи намеренной задержки с предъявлением иска (см. дело Deering v. United States, 620 F.2d 242 (Ct. Cl. 1980), где истцу было оказано в иске, заявленном в последний день истечения установленного законом срока).
Из международных судов и арбитражей на доктрину необоснованного промедления ссылался относительно недавно Ирано-американский трибунал по претензиям (Iran-U.S. Claims Tribunal), который столкнулся в ряде дел с требованиями, заявленными через несколько десятилетий после их возникновения. В деле Iran National Airlines v. United States Трибунал подтвердил, что доктрина погасительных сроков исковой давности (Extinctive Prescription) является устоявшимся принципом международного публичного права, который должен применяться международными трибуналами.
МС ООН лишь однажды высказался на эту тему, заявив в своем решении по делу Nauru, что требования могут быть признаны судом неприемлемыми, если они заявлены по прошествии «значительного» промежутка времени. По мнению МС ООН, хотя международное право не содержит каких-либо сроков в этом отношении, промедление со стороны заявителя с заявлением требования может привести именно к этому результату, даже в отсутствие соответствующего положения международного договора. Исходя из этого, суд должен сам определить с учетом всех обстоятельств в каждом деле, влечет ли истечение времени неприемлемость заявления. При этом МС ООН не привел какого-либо нормативного обоснования своих выводов.
Поистине катастрофичная позиция с точки зрения правовой определенности и стабильности предложена в ряде решений инвестиционного арбитража, в которых арбитражные трибуналы рассматривали требования инвесторов на основе двусторонних инвестиционных соглашений, которые также не содержали каких-либо сроков. Так, в решении по делу Gavazzi v. Romania арбитражный трибунал МЦУИС, рассматривающий инвестиционный спор на основе соглашения о защите инвестиций между Румынией и Италией 1995 г., заявил буквально следующее:
«данное арбитражное разбирательство происходит в соответствии с международным правом и только международное право, а не национальное, может устанавливать сроки исковой давности. При этом ни Вашингтонская Конвенция, ни двусторонний договор о защите инвестиций, ни в целом международное право ни содержат норм о сроках давности в отношении требований, вытекающих из договоров. Без таких четких правил никакие сроки исковой давности не могут применяться в арбитраже МЦУИС».
К счастью, как уже было показано выше, эта позиция не была поддержана государствами, и сегодня включение в инвестиционные договоры норм о сроках исковой давности является общим правилом.
Таким образом, можно констатировать, что положения о сроках давности заявляемых требований присутствуют во всех постоянно действующих международных судах, и уж точно во всех судах региональной экономической интеграции, за исключением Суда ЕАЭС. В тех случаях, когда суды и арбитражные трибуналы оказываются в ситуации отсутствия договорных сроков давности при рассмотрении требований, заявленных с очевидным промедлением, ими используется (явно или имплицитно) доктрина необоснованного промедления для того, чтобы признать эти требования неприемлемыми. Причем в судах региональной экономической интеграции, основной задачей которых является судебный контроль за нормативными актами, принимаемыми институтами интеграционного объединения, такие сроки по общему правилу оказываются весьма сжатыми — до двух месяцев.
Проблема отсутствия сроков давности в Статуте Суда ЕАЭС может быть решена двумя путями. Наиболее очевидным является вариант с внесением соответствующих изменений в Статут Суда. Но эти изменения должны обязательно учитывать существующую процедуру рассмотрения споров в Суде, которая включает в себя обязательное досудебное обращение заявителя к ответчику. В качестве примера можно привести соответствующие положения главы об инвестиционных спорах Соглашения CETA, заключенного между ЕС и Канадой. В нем, как и в Статуте Суда ЕС, предусмотрена обязательная досудебная процедура рассмотрения требований заявителя ответчиком (ЕС или Канадой) в виде консультаций, которые должны быть проведены в течение 60 дней после получения государством соответствующего запроса. Сам же запрос должен содержать все юридические и фактические обстоятельства заявленного требования, включая указание на оспариваемую меру, принятую государством. В том случае, если инвестор не передаст спор на рассмотрение создаваемому Трибуналу первой инстанции в течение 18 месяцев со дня направления запроса на консультации, его запрос считается отозванным и он лишается права на передачу спора в Трибунал. Любое продление этого срока возможно только по соглашению сторон спора. При этом общий срок исковой давности привязан не к подаче иска в Трибунал, а к запросу на проведение консультаций и составляет три года с того дня, когда инвестор впервые узнал или должен был узнать о нарушении его прав со стороны государства и о понесенном им ущербе.
Второй путь состоит в том, что в отсутствие установленных Статутом сроков давности Суд ЕАЭС самостоятельно формирует свой подход к этой проблеме, дождавшись подходящего для этого дела и получив содействие от ЕЭК, либо, что гораздо менее вероятно, от государства-ответчика в виде ходатайства о пропуске заявителем «разумных сроков давности». Суд, конечно, может уйти от ответа, заявив, что Статут таких сроков не предусматривает. Однако, думается, что этот вызов будет принят. Нечасто выпадает возможность дать свое толкование отсутствию в Статуте какого-либо упоминания о сроках исковой давности. Очевидно, что в намерения государств при разработке Статута вряд ли входила ситуация полного запрета на какие-либо погасительные сроки исковой давности. Поэтому при толковании молчания Статута по поводу сроков можно исходить из подразумеваемой презумпции их наличия в виде неких разумных сроков, проясняемых самим Судом, а также наличия в современном международном праве такого принципа как доктрина погасительных сроков исковой давности. Для ориентира можно взять статью 219 КАС РФ, устанавливающую срок в 3 месяца, а также указанную выше практику международных судов. Думается, что такой подход Суда, если он будет аргументирован и обоснован, вполне может быть поддержан государствами-членами Союза, а также побудит ЕЭК выйти с соответствующими предложениями к государствам о внесении поправок в Статут. На мой взгляд, это будет полностью соответствовать современному прочтению права на справедливое судебное разбирательство, которое должно также включать и сроки давности в отношении заявляемых требований, для того чтобы исключить недобросовестность или халатность со стороны заявителя, а также, чтобы не нанести вред правам ответчика.