книга мораль и право

Книга мораль и право

Книжки для друзей запись закреплена

Фаддей Безуспешный

Герберт Харт. «Право, свобода и мораль».

В этой книге, отличающейся прямотой и ясностью изложения, рассматривается применение уголовного права для обеспечения соблюдения моральных норм, в особенности в сфере сексуальной морали. Эта тема вызывает интерес правоведов и философов права с публикации доклада комиссии Вулфендена в 1957 г. Настоящая книга представляет собой полемику с британскими правоведами Джеймсом Фитцджеймсом Стивеном и Патриком Девлином, выступившими с критикой тезиса Джона Стюарта Милля, что «единственная цель, ради которой сила может быть правомерно применена к любому члену цивилизованного общества против его воли, – это предотвращение вреда другим». Харт рассматривает в ней важнейшие проблемы свободы, толерантности, права на частную жизнь и сексуальной морали, оснований и пределов вмешательства государства в жизнь граждан. Книга послужила большим стимулом для дальнейшего обсуждения этой проблематики и формирования современных концепций «принципа вреда», юридического патернализма и юридического морализма.

Пер. с англ. С. Моисеева. М.: Изд-во Института Гайдара, 2020. — 136 с.

Источник

НАСТРОЙКИ.

СОДЕРЖАНИЕ.

СОДЕРЖАНИЕ

МОРАЛЬ И ПРАВО — ДЕНЬ ЧУДЕСНЫЙ…

…Еще ты дремлешь, друг прелестный?

Мораль возникает на целую эпоху раньше права. В течение этой эпохи она — основной регулятор межчеловеческих и межгрупповых связей. Ее авторитет и стабильность ее освященных временем норм делают совокупность индивидуумов единым, более или менее слаженно функционирующим организмом; не будь этого авторитета, не будь этих веками кристаллизовавшихся норм, связи людей мгновенно обернулась бы постоянными, ничем не сдерживаемыми попытками взаимоподавления.

Мораль вызревает стихийно, в мучительной череде проб и ошибок, и пронизывает всю бесконечно сложную ткань общественных отношений насквозь.

Право же является продуктом сознательной конструкторской деятельности. Оно способно регулировать только те области человеческой жизни, до которых дотянулась мысль конструктора; только те, на которые конструктор по той или иной причине решил наложить лапу.

Личные, эмоционально насыщенные представления «о добре и зле, справедливости и несправедливости, чести и бесчестье» являются главным фундаментом морали, непременным условием ее существования; без них любой свод этических требований есть лишь пустой набор ничего не значащих фраз. Представления эти складываются на основе личного же опыта, то есть внутри непосредственно воспринимаемой ячейки мира. Но когда общество становится настолько большим и сложным, что возникает необходимость во взаимодействии многих таких ячеек, начинается стихийный поиск компромиссов между моделями поведения, базирующимися на различных пониманиях ценностей морали.

В процессе такого поиска происходит, с одной стороны, взаимообогащение моделей морального поведения. С другой — нащупывается граница, за которой некоторое поведение, вполне моральное с точки зрения того, кто его совершает, никоим образом не может рассматриваться моральным теми, по отношению к кому оно совершается. Подобные ситуации возникают, если поведение это явно чуждо, немыслимо, как бы даже противоестественно — словом, все делается совсем не так, как мы бы делали! Поэтому тот, кто пытается счесть его морально допустимым, рискует сразу оказаться чужаком по отношению ко всем своим. Руководствуясь, вполне возможно, самыми гуманными соображениями, он собственными руками буквально ставит себе на лоб клеймо: «Я не ваш! Я не за вас!» А если это происходит в ситуации явного противостояния? Это же все равно, что внаглую ляпнуть: «Я — против вас!» Наиболее наглядный пример такого рода (хотя, увы, уже и не первой свежести, ибо скоро статьи пишутся, да не скоро издаются) — это, скажем, когда Ковалев, кажется, сочувственно называет Басаева благородным разбойником Робин Гудом наших дней[1].

Значит, внутри любого общества существуют группы со своими представлениями о морально допустимом и морально недопустимом поведении, это неизбежно. Не бывает абсолютно однородных в этом смысле коллективов. Даже в минимальной по численности семье приходится искать компромиссы. Скажем, жена считает, что муж — лентяй, зарабатывать мог бы и побольше, а вместо этого только и знает, что перед телевизором сидеть; муж считает, что вкалывает до седьмого поту, а благодарности ни на грош, и даже отдохнуть вечером не дают… И при этом, скажем, разводиться они никак не хотят. Какой выход? Да только улыбнуться друг другу и произнести хором: «Ничего, как-нибудь выдюжим».

А в большом, этнически и социально неоднородном обществе? Все группы неизбежно начинают ставить перед собою какие-то свои цели и предпринимать какие-то свои действия. Пока между группами существует баланс, их действия лишь делают более прочным, устойчивым, динамичным и перспективным весь социальный организм (у него больше степеней свободы, больше «запас свободного хода»). Когда же государство начинает примеривать венец единственного хранителя общего единства, компромисс резко нарушается и группа, волею судеб оказавшаяся в данный момент у власти, начинает навязывать свои представления и ценности в качестве универсальных и единственно верных.

В периоды усиления государства, осуществления масштабных военных или политических акций подразумеваемые моралью права и обязанности начинают казаться антигосударственными, распыляющими усилия населения. Особенно ярко этот закон проявляется в момент первого конфликта государства с традицией. Стремление государства превратить себя в высшую ценность буквально бросают его в атаку на традиционные модели социальных связей, а она неизбежно подразумевает атаку на существующие моральные ценности.

Однако если она оказывается слишком успешной, то оборачивается деморализацией подданных и быстро приводит к результату, прямо противоположному тому, на который рассчитывали теоретики государственности — к ослаблению государственного аппарата, просто-напросто повисающего в пустоте. Ведь любой человек с твердыми моральными устоями в ответ на свежевыдуманные выдумки правителя первым делом ответит что-нибудь вроде «Петербургу быть пусту.» Что с таким человеком делать? Уволить, естественно. Причем, желательно, и из жизни уволить тоже. А вместо него назначить дельного прагматика. В смысле бизнеса прагматик этот может оказаться выше всяких похвал, но все равно, едва завидев государя, он будет говорить ему не нормальное человеческое «По здорову ли, батюшка?», а этакое суперпионерское «На все готов!» Причем, как и подобает дельному прагматику, в самую первую очередь он будет готов тащить в свой карман все, что плохо лежит — и у противников, и у союзников, и у коллег, да и у самого правителя, перед которым в моменты личных с ним контактов ползает на брюхе.

Так госаппарат быстренько соберет в себе и вокруг себя наиболее аморальную часть населения, то есть тех, для кого всякая там этика, непреходящие ценности какие-то — звук пустой, оттого они и способны перестроиться мгновенно, стоит только высшему начальству объявить черное белым и зло добром. И даже если высшее начальство действительно прозорливо и действительно объявляет благом благо, но при этом чрезмерно усердствует, вколачивая обновленную истину в головы подданных, оно все равно быстро концентрирует вокруг себя подонков и становится их заложником, а благо в результате выворачивается наизнанку.

Когда этот процесс достигает катастрофической интенсивности, государству — если оно вообще успевает спастись — приходится забывать показавшиеся столь полезными и удобными законы и вновь идти на поводу у культуры. Иначе не зашпаклевать зазор между теоретически предписанным и практически осуществляемым поведением, всегда являющийся питательным каналом коррупции.

Интересным и показательным примером такого компромисса может служить развитие в милом моему сердцу древнем Китае правовых норм, регулировавших поведение индивидуума в ситуации конфликта его обязанностей по отношению к ближним и по отношению к государству.

Тяга к унификации всегда была в громадной степени присуща китайской культуре.

Был в Китае создан такой труд — «Книга правителя области Шан», который оказал на дальнейшую историю страны влияние колоссальное. Авторство его традиционно приписывают государственному деятелю по имени Шан Ян. Едва ли не впервые в Китае Шан Ян предложил связную схему тотального государственного контроля (приверженцев этой системы стали называть «школой закона», а у нас иногда на европейский лад — легистами). Там говорилось прямо: «Умные и хитрые, мудрые и способные превратятся в добродетельных, начнут обуздывать свои желания и отдадут все силы общему делу». В этой

Источник

§ 2. Мораль и право

§ 2. Мораль и право

Соотношение морали и права — один из важных аспектов изучения этих социальных явлений, представляющий особый интерес для юристов. Ему посвящен ряд специальных работ[6]. Мы коснемся здесь лишь отдельных принципиальных выводов, существенных для рассмотрения последующих вопросов

Мораль относится к числу основных типов нормативного регулирования деятельности, поведения человека Она обеспечивает подчинение деятельности людей единым общесоциальным законам Мораль выполняет эту функцию совместно с другими формами общественной дисциплины, направленными на обеспечение усвоения и выполнения людьми установленных в обществе норм, находясь с ними в тесном взаимодействии и взаимопереплетении.

Мораль и право — необходимые, взаимосвязанные и взаимопроникающие системы регуляции общественной жизни. Они возникают в силу потребности обеспечить функционирование общества путем согласования различных интересов, подчинения людей определенным правилам.

Мораль и право выполняют единую социальную функцию регулирование поведения людей в обществе. Они представляют сложные системы, включающие общественное сознание (моральное и правовое); общественные отношения (нравственные и правовые); общественно значимую деятельность; нормативные сферы (нравственные и правовые нормы).

Нормативность — свойство морали и права, позволяющее регулировать поведение людей. При этом объекты их регулирования во многом совпадают. Но регулирование их осуществляется специфическими для каждого из регуляторов средствами. Единство общественных отношений «с необходимостью определяет общность правовой и моральной систем»[7].

Мораль и право находятся в постоянном взаимодействии, Право не должно противоречить морали. В свою очередь оно оказывает воздействие на формирование нравственных воззрении и нравственных норм. При этом, как отмечал Гегель, «моральная сторона и моральные заповеди. не могут быть предметом положительного законодательства»[8]. Законодательство не может декретировать нравственность.

Мораль и право каждой общественно экономической формации однотипны. Они отражают единый базис, потребности и интересы определенных социальных групп. Общность морали и права проявляется и в относительной устойчивости моральных и правовых принципов и норм, выражающих как волю стоящих у власти, так и общие требования справедливости, гуманности. Моральные и правовые нормы имеют всеобщий характер, об необязательны; они охватывают все стороны общественных от ношении. Многие правовые нормы закрепляют не что иное, как нравственные требования. Есть и другие области единства, сходства и переплетения морали и права.

Мораль и право — составные части духовной культуры человечества.

При однотипности морали и права в определенном обществе между этими социальными регуляторами существуют важные различия. Право и мораль различаются: 1) по объекту регулирования; 2) по способу регулирования; 3) по средствам обеспечения выполнения соответствующих норм (характеру санкций).

Право регулирует лишь общественно значимое поведение. Оно не должно, например, вторгаться в личную жизнь человека. Более того, оно призвано создавать гарантии против подобного вторжения. Объектом морального регулирования является как общественно значимое поведение, так и личная жизнь, межличностные отношения (дружба, любовь, взаимопомощь и т. д.).

Способ правового регулирования — правовой акт, создаваемый государственной властью, реально складывающиеся правоотношения на основе и в пределах правовых норм. Мораль регулирует поведение субъектов общественным мнением, общепринятыми обычаями, индивидуальным сознанием.

Соблюдение правовых норм обеспечивается специальным государственным аппаратом, применяющим правовое поощрение или осуждение, в том числе и государственное принуждение, юридические санкции. В морали действуют только духовные санкции: моральное одобрение или осуждение, исходящие от общества, коллектива, окружающих, а также самооценки человека, его совесть.

Читайте также

§ 2. Мораль и право

§ 2. Мораль и право Соотношение морали и права — один из важных аспектов изучения этих социальных явлений, представляющий особый интерес для юристов. Ему посвящен ряд специальных работ[6]. Мы коснемся здесь лишь отдельных принципиальных выводов, существенных для

§ 11. СОДЕРЖАНИЕ ПРАВА. ОБЪЕКТИВНОЕ ПРАВО И СУБЪЕКТИВНОЕ ПРАВО

§ 11. СОДЕРЖАНИЕ ПРАВА. ОБЪЕКТИВНОЕ ПРАВО И СУБЪЕКТИВНОЕ ПРАВО Мы видели, что всякая правовая норма устанавливает известный порядок как должный, обращаясь к людям с различными предписаниями; в этом ее основная сущность, так как она всегда указывает, что известный строй

IX. МОРАЛЬ И ПРАВО. ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ

IX. МОРАЛЬ И ПРАВО. ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ Мы воздерживаемся от того, чтобы приводить образчики той окрошки из плоской болтовни и оракульских изречений, словом, того чистейшего вздора, который г-н Дюринг преподносит своим читателям на протяжении целых пятидесяти страниц под видом

X. МОРАЛЬ И ПРАВО. РАВЕНСТВО

X. МОРАЛЬ И ПРАВО. РАВЕНСТВО Мы уже имели не один случай познакомиться с методом г-на Дюринга. Метод его состоит в том, чтобы разлагать каждую группу объектов познания на их якобы простейшие элементы, применять к этим элементам столь же простые, якобы самоочевидные аксиомы

XI. МОРАЛЬ И ПРАВО. СВОБОДА И НЕОБХОДИМОСТЬ

XI. МОРАЛЬ И ПРАВО. СВОБОДА И НЕОБХОДИМОСТЬ «Для политической и юридической области в основу высказанных в этом «Курсе» принципов были положены углубленнейшие специальные занятия. Поэтому. необходимо исходить из того, что здесь. дело идет о последовательном изложении

IX. Мораль и право. Вечные истины

IX. Мораль и право. Вечные истины Мы воздерживаемся от того, чтобы приводить образчики той окрошки из плоской болтовни и оракульских изречений, словом, того чистейшего вздора, который г-н Дюринг преподносит своим читателям на протяжении целых пятидесяти страниц под видом

X. Мораль и право. Равенство

X. Мораль и право. Равенство Мы уже имели не один случай познакомиться с методом г-на Дюринга. Метод его состоит в том, чтобы разлагать каждую группу объектов познания на их якобы простейшие элементы, применять к этим элементам столь же простые, якобы самоочевидные аксиомы

XI. Мораль и право. Свобода и необходимость

XI. Мораль и право. Свобода и необходимость «Для политической и юридической области в основу высказанных в этом „Курсе“ принципов были положены углубленнейшие специальные занятия. Поэтому… необходимо исходить из того, что здесь… дело идет о последовательном изложении

§ 2. Право і мораль

§ 2. Право і мораль Сутність права, зміст його норм стане для нас ще зрозумілішим, коли ми розглянемо ставлення його до спорідненої сфери — моралі (моральності). Осмислення права в його взаємозв’язку з мораллю — одна з найдавніших традицій історії суспільної

4. МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО И МОРАЛЬ

4. МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО И МОРАЛЬ В пятой главе мы рассмотрели простую форму социальной структуры, которая состоит единственно из первичных правил обязанности, и видели, что для всех, кроме мельчайших и наиболее тесно сплоченных и изолированных, обществ она страдает

3. Мораль и право

3. Мораль и право Дифференциация. Утверждение и развитие филосо­фии права в немалой степени связано с процессом высвобождения правопонимания от узкоэтического истолкования и узкоэтических оценок явлений правовой действительности, придания им самостоятельного,

Мораль и право — разные миры.

Мораль и право — разные миры. При всем глубоком взаимодействии морали и права, получивших жизнь от од­ного и того же социального прародителя и равным образом являющихся нормативно-ценностными регуляторами, необходимо вместе с тем видеть, что-то и другое — это две

Высшее право — революционное право, служащее коммунизму.

Высшее право — революционное право, служащее коммунизму. Если социализм и коммунизм, согласно мар­ксизму, являются не возможной исторической перспекти­вой, не отдаленной мечтой, а социальным проектом, практической задачей сегодняшнего дня, то спрашивается: каковы пути

Глава шестая Ключевая проблема: мораль системы и мораль бытия

Глава шестая Ключевая проблема: мораль системы и мораль

Источник

Текст книги «Общая теория права. Учебник»

Автор книги: Андрей Поляков

Жанр: Учебная литература, Детские книги

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

§ 4. Право и мораль

Право и мораль тесно взаимосвязаны. Поэтому как их теоретическое различение, так и выяснение соотношения этих важных явлений социальной жизни представляет собой серьезную научную задачу, без решения которой невозможно построить целостную концепцию права. История правовой мысли показывает, как часто имело место смешение права и морали, их отождествление, обусловленное нежеланием или неумением данные явления разграничить. Особенно этим злоупотребляли представители естественно-правового направления. Вместе с тем многие предпринимавшиеся в рамках этатистской и социологической юриспруденции попытки установить разграничение по таким критериям, как «внешнее – право, внутреннее – мораль» или «свободное – мораль, принудительное – право», не отражали в полной мере сущность данных феноменов.

Право и мораль, безусловно, родственные явления. При этом следует различать мораль индивидуальную и мораль общественную, именуемую также нравственностью. Мораль, как и право, имеет не государственную, а социально-коммуникативную природу. Как и право, она представляет собой социальную ценность и ориентирует в выборе ценностей. Как и право, система морали включает в себя нормативный элемент и элемент практических отношений. Иными словами, мораль, как и право, имеет коммуникативное измерение.

Мораль начинается с осознания человеком своего отличия от Другого. «Без этого морали нет, без этого осознания человек пребывает в невинности, или детстве, т. е. в неведении о морали, о различении добра и зла».[53] 53
Апресян Р. Г. Природа морали // Философские науки. 1991. № 12. С. 61.

Мораль представляет собой систему принципов интимного (лат. intimus – глубоко личный, внутренний, сокровенный) отношения человека к социальному миру с точки зрения должного. Обязанность следовать нормам морали не может быть установлена каким-либо внешним авторитетом, например авторитетом государства или общественного мнения. Единственным авторитетным «органом», обязывающим человека следовать моральным императивам, является совесть. Этим объясняется глубина эмоционального переживания моральных ценностей в отличие от преимущественно интеллектуального их усмотрения в праве. Главное отличие морали от права состоит в том, что природа морали лишена элемента притязательности, т. е. тех правомочий, которые выражают свободу действий в отношении других субъектов, определяющую их обязанное поведение. Моральное отношение в этом смысле носит односторонний характер: реализующий моральную норму субъект исполняет свою моральную обязанность перед другим субъектом. При этом смысл как самой нормы морали, так и основанных на ней взаимоотношений субъектов не предполагает возможности принудительно требовать соответствующих действий от обязанного субъекта. Именно в этом заключается специфика моральной коммуникации.

Представляется, что пример, приводимый в свое время Л. И. Петражицким для демонстрации различия между правом и моралью, несмотря на все критические замечания, сделанные в прошлом и настоящем, вполне корректен.[54] 54
Л. И. Петражицкий писал: «Вообразим себе (воспроизведем) и сравним наше психическое состояние в следующих двух случаях:
1) Иван находится в таком положении, что мы считаем своею (нравственною) обязанностью оказать ему помощь, напр., дать взаймы или дать просто 10 рублей.
2) Мы уговорились с извозчиком Петром, что он повезет нас за город и за это получит 10 рублей. Теперь мы приехали, и я считаю себя обязанным уплатить условленную сумму, или, положим, Петр выиграл у меня в карты или дал мне взаймы 10 рублей, и потому я сознаю свою обязанность уплатить (или возвратить) ему эту сумму» (Петражицкий Л. И. Очерки философии права. Вып. 1. СПб., 1900. С. 12).

[Закрыть] Действительно, человек, который оказывает материальную помощь нуждающемуся Ивану, очевидно, руководствуется моральной заповедью человеколюбия и в этом смысле исполняет свой моральный долг. При этом данная моральная заповедь не наделяет нуждающегося Ивана правом требовать передачи ему 10 рублей: у него нет на это права. Данная норма имеет односторонний характер и целиком подпадает под определение моральной нормы, относится к области морали. В том же случае, если имел место договор с извозчиком о поездке на другой конец города за 10 рублей, то и норма, и отношения, возникающие в этом случае, имеют принципиально иной смысл. Исходя из заключенного договора у перевозчика по окончании перевозки возникает право требовать уплаты ему оговоренной суммы, а у клиента – обязанность ее выплатить. Соответственно эти двусторонние коммуникативные отношения являются отношениями правовыми, находятся в сфере права.

Несмотря на существующие между ними различия, нормы права и морали тесно взаимодействуют. Как было отмечено выше, мораль представляет собой систему наиболее общих принципов, определяющих интимное отношение человека к окружающему миру с точки зрения должного. В силу этого нормы морали носят универсальный характер и приложимы почти к любой деятельности человека, позволяя оценивать ее как моральную или аморальную. Такая моральная оценка уместна и по отношению к праву как сфере социально значимого поведения.

В русской философии права проблема соотношения права и морали (нравственности) являлась одной из главных. Общественное сознание русского общества на протяжении многих веков формировалось как этикоцентристское, т. е. такое, в котором вопросы морали, нравственности, веры занимали центральное место. Поэтому в русской правовой мысли усилиями В. С. Соловьева, Е. Н. Трубецкого, Б. А. Кистяковского, А. С. Ященко, И. В. Михайловского, И. А. Ильина и многих других доказывалась неразрывная связь права и морали. Действительно, право как ценностное явление есть одна из форм добра и тем самым подлежит моральной оценке. Только через признание ценностного аспекта бытия права и можно показать тесные отношения между правом и моралью (нравственностью).

Однако отсюда вовсе не следует, как в свое время, например, полагал Е. Н. Трубецкой, будто правовые нормы могут быть одновременно и нормами морали. Норма, запрещающая убийство, есть, несомненно, норма правовая, а не моральная. Мораль определяет прежде всего позитивные обязанности человека, его долг, поэтому запреты в морали возникают как применение моральной нормы к оценке какой-либо ситуации. В подавляющем большинстве случаев мораль осуждает убийство как действие, противоречащее моральным принципам уважения к личности другого человека и заповеди любви к ближнему и соответственно признает моральную оправданность существования такой правовой нормы, которая устанавливает жесткие санкции в отношении правонарушителя. Однако невозможно при помощи правовых норм оценивать моральную ситуацию, так как право не оперирует категориями «хорошо» – «плохо». Таким образом, право основывается на общественной морали (нравственности), но мораль по своей природе не может основываться на праве.

Говоря о соотношении права и морали, необходимо затронуть соотношение правового и морального сознания. Моральное сознание применительно к праву исполняет функцию признания соответствия или несоответствия существующего права нормам морали.

Правовое сознание определяет, каким должно быть право для того, чтобы соответствовать моральным стандартам. Во многих случаях моральное и правовое сознание настолько переплетены, что разделить их практически невозможно.

Принципиальным является и вопрос о ценностном соотношении права и морали. В современной научной литературе высказывается точка зрения о безусловном ценностном приоритете права над моралью, так как мораль, во-первых, бывает слишком разной, а, во-вторых, «моральный путь» есть самый верный путь к произволу и тирании. Так, С. С. Алексеев полагает, что демократическое и тоталитарное общества противостоят друг другу как соответственно правовое и моральное общество.[55] 55
Алексеев С. С. Философия права. М, 1998. С. 63.

[Закрыть] На это следует заметить, что и «право» (под которым в данном случае понимается закон) бывает разным и далеко не всегда способно вызывать только одобрение. Неодобрение же возникает прежде всего тогда, когда подобное «право» вступает в противоречие с доминирующими в обществе моральными (нравственными) ценностями. Поэтому констатация ценностного приоритета морали над правом объясняется тем простым обстоятельством, что «внешнее» правовое поведение невозможно без «внутреннего» морального самоопределения в целях, задачах, методах и границах такого поведения. Правовое поведение невозможно и без его нравственной легитимации обществом.

Известно: все, что законом не запрещено, юридически дозволено. Но не все, что юридически дозволено, дозволено морально. Без моральных скреп любая правовая конструкция разрушится, словно карточный домик, ибо в основе любых правовых отношений лежат отношения моральные: признание в других лицах людей, наделенных свободой, достоинством и ответственностью, является «естественной» моральной предпосылкой правовой коммуникации. А если переходить к ценностным (вненаучным) аргументам в подтверждение ценностного приоритета морали (нравственности) над правом, то очевидно, что религиозная мораль (нравственность) ближе к Богу, чем право, ибо Бог заповедал человеку прежде всего любовь, а не правопритязания или судебную тяжбу. Лишь любовь лежит в основе подлинной человеческой коммуникации. Как пишет современный правовед Г. В. Мальцев, «утрата связи с религией и моралью, как свидетельствует древняя и современная история, губительна для права».[56] 56
Мальцев Г. В. Происхождение и ранние формы права и государства // Проблемы общей теории права и государства: Учебник для юридических вузов / Под ред. В. С. Нерсесянца. М., 1999. С. 101.

Право связано с моралью и нравственностью прежде всего через обязанность. Дело в том, что субъективное право в психологическом плане «естественно» воспринимается как расширение личности человека за счет возрастания ее возможностей, а обязанность, наоборот, – как умаление личности, ее ограничение и обременение. Поэтому для исполнения обязанности требуется более сильная и глубокая мотивация, чем для использования права. Без морального обоснования правовой обязанности право будет неминуемо терять свои коммуникативные возможности и превратится в систему, поддерживаемую не внутренним самоопределением субъектов, а исключительно внешними принудительными мерами и соответственно утилитарными мотивами подчинения, например выгодой или невыгодой этого.

Следует иметь в виду, что моралью и правом не исчерпываются нормативные модели взаимоотношений между людьми. Существуют социальные феномены, имеющие сходство как с правом, так и с моралью, и все же иные по своей природе. Среди них необходимо выделить нравы и обыкновения – нравственность в широком смысле слова.

Нравы представляют собой императивные правила внешнего поведения, сложившиеся в конкретном обществе, соблюдение которых поддерживается силой общественного мнения. Они налагают на субъектов определенные обязанности, но не предоставляют никому права требовать их безусловного выполнения. Таковы нормы этикета (правила вежливости в общении, правила взаимоотношений между старшими и младшими, между мужчинами и женщинами, правила поведения за столом и т. д.), таковы некоторые обычаи (обычаи гостеприимства и т. д.).

Например, корпоративная норма, запрещающая посещение элитного вечернего заведения в джинсах и без галстука, с точки зрения рассматриваемой в данном курсе концепции права, является нормой правовой и обладает всеми соответствующими признаками: двусторонней предоставительно-обязывающей структурой (запрещает вход в джинсах и без галстука и уполномочивает обслуживающий персонал требовать соблюдения этого правила); является социально оправданной и значимой; имеет принудительный характер, который может не сводиться к психическому принуждению и предполагает возможность принуждения физического (правомерное насильственное выдворение правонарушителя из заведения). А норма, обязывающая следить за чистотой ногтей, – это норма этикета, и обязанность выглядеть опрятным не связана с чьим-либо правом требовать этого от субъекта.

От права нравы отличаются односторонним, обязывающим, характером, а от морали – нетребовательностью к мотивам совершения тех или иных действий. С точки зрения нравственности неважно, почему, например, младший по возрасту первым приветствует старшего: делает ли он это из чувства искреннего уважения или из желания получить какое-либо поощрение за свое поведение от родителей.

Обыкновения представляют собой повседневные конвенциональные, договорные, правила и стереотипы поведения, существующие в обществе. Конвенциональные правила имеют широкое распространение в обществе, но получают императивный характер только в случае самообязывания субъекта. Таково, например, обыкновение делать по утрам зарядку. Стереотипы поведения, наоборот, не имеют конвенционального значения, а соблюдаются исключительно в силу привычки, потому что так принято. В то же время это нечто большее, чем индивидуальные и даже семейные привычки, это обыкновения, разделяемые большинством нации. «Под последними имеют в виду принятый стиль одежды (охватывающий возможные вариации моды), способы приветствия, принятый эпистолярный стиль, время еды… чередование блюд (на Западе соленое едят раньше сладкого) и т. д.».[57] 57
Карбонье Ж. Юридическая социология. М, 1986. С. 155.

В любом обществе помимо нравов складывается и доминирующая система общественной морали, нравственности в узком смысле слова. Она может носить как религиозный, так и светский характер, но в последнем случае теряет свое онтологическое обоснование, а вместе с ним и стабильный характер. Религиозная нравственность, предписывая каждому человеку путь к идеалу нравственного совершенства, может оставаться в значительной мере лишь сферой должного, поскольку достижение таких идеалов полностью невозможно, как, например, достижение богоподобного совершенства, предписываемого христианской заповедью «будьте совершенны, как совершенен Отец ваш» (Мф. 5:48). В отличие от морали и нравственности право всегда есть нормативно должное, реализующееся в сущем, т. е. в поведении, всегда есть, таким образом, идеал-реальное бытие.

Наряду с моралью религиозная нравственность является одним из важнейших факторов воздействия на право, и от того, в каком соотношении они находятся, зависит «здоровье» всей правовой системы. Современный правовед Г. Дж. Берман видит их необходимую связь в том, что «без веры общества в высшую трансцендентную цель невозможен процесс его социального упорядочения, а сам этот процесс, происходящий в обществе, будет проявляться в его чувстве высшей цели».[58] 58
Берман Г. Дж. Вера и закон: примирение права и религии. М., 1999. С. 15.

[Закрыть] Право, по его мнению, дает религии социальное измерение, а религия одухотворяет право, внушая тем самым уважение к нему. Здесь уместно также вспомнить афористичное суждение П. И. Новгородцева: «Судьба права… зависит в первую очередь от того, в какое отношение человек ставит себя к Богу».[59] 59
Новгородцев П. И. О своеобразных элементах русской философии права // Русская философия права: Антология. СПб., 1999. С. 239.

Дополнительная литература

Бабенко А. Н. Проблемы обоснования ценностных критериев в праве // Государство и право. 2002. № 12.

Графский В. Г. Право и социальные ценности в исторической перспективе // Вестник Российского Гуманитарного научного фонда. 1997. № 1.

Гусев С. С. Коммуникативная природа человеческой свободы // Я (А. Слинин) и Мы: к 70-летию профессора Ярослава Анатольевича Слинина. СПб., 2002.

Неновски Н. Право и ценности. М., 1987.

Право и мораль в истории: проблемы ценностного подхода (материалы симпозиума) // Государство и право. 1998. № 8.

Право как ценность: материалы дискуссии. М., 2002.

Проблемы ценностного подхода в праве: Традиции и обновление. М., 1996.

Глава VI
Правосознание

§ 1. Правосознание и право

Теория правосознания является одним из основных разделов общей теории права. Научные представления о правосознании и его соотношении с правом предстают как важнейшие, определяющие специфику правопонимания.

Вопросы природы человеческого сознания и его отношения к миру приобретают особое значение в неклассической и постнеклассической науке. В рамках такого направления неклассической науки, как феноменология, было преодолено классическое противопоставление субъекта (человека) и объекта (мира) и показана их неразрывная связь: сознание человека есть всегда сознание о мире, вместе с тем и мир существует постольку, поскольку он осознается субъектом. Феноменологическое учение об интенциональности (направленности) сознания имеет большое значение для понимания правосознания и его соотношения с правом. Оно позволяет сделать вывод о том, что право не существует вне человеческого сознания, право становится правом, лишь «преломляясь» сквозь сознание социального субъекта. Правовое сознание всегда опосредует правовую реальность, как правовые тексты, так и правовое поведение (реализацию прав и обязанностей). Таким образом, акты понимания и оценки правовых текстов, а также акт выбора варианта правового поведения осуществляются правовым сознанием субъекта.

С точки зрения коммуникативной теории, методологически опирающейся на феноменологический подход, только через интеллектуальное осмысление и ценностную интерпретацию правовые тексты получают правовую легитимацию и трансформируются в правовые нормы, способные в силу их социально признанного ценностного значения воздействовать на волю и поведение субъектов, определяя его как правовое. Человек вправе делать что-либо потому, что это соответствует установленному в обществе правилу, и соответствие действий субъекта этому правилу социально оправдывает их, позволяет интерпретировать как нормальное поведение.

Как было показано в предыдущей главе, ценность не представляет собой чего-то такого, что существует само по себе. «Иметь значение» возможно только при наличии воспринимающего, оценивающего субъекта. Поэтому ценностное восприятие правового текста невозможно без установления ценностного отношения между объектом (правовым текстом) и субъектом. Такое отношение представляет собой интеллектуально-эмоциональное переживание социальными субъектами значимости того или иного правового текста (источника права), т. е. является частью правового сознания личного и общественного. Но право не существует и вне осмысленного взаимодействия субъектов на основе легитимированных правовых текстов (источников права). Поэтому право не существует вне правосознания, хотя это и не означает, что право и правосознание есть одно и то же.

Наиболее отдалены от правового сознания как идеального явления правовые тексты как явления материальные, например письменные тексты законов. Можно ли право трактовать как явление материальное? Можно ли свести право к материальному факту, к вещи? Думаем, что нет. От явлений материальных право отличается способом своего существования. Вряд ли найдется много сторонников отождествления права с буквами, при помощи которых текст закона фиксируется на типографской бумаге. В отличие от материальных объектов право не имеет ни цвета, ни ширины, ни высоты, ни длины. Очевидно, что, хотя право и связано с такими материальными объектами, как правовые тексты, оно не может с ними отождествляться. И это очевидно как по отношению к праву объективному – правовым нормам, так и по отношению к праву субъективному – свободному действию субъекта, направленному на достижение определенной ценности и обеспеченному правовыми обязанностями других лиц.

Но, может быть, право, не будучи явлением материальным, есть, как полагали представители юснатурализма, явление идеальное и существует объективно, независимо от человеческого сознания? Подобные попытки «оторвать» право от социального сознания также обречены на неуспех. Ведь сделать вывод о том, с чем мы имеем дело – с правом или не с правом, невозможно без анализа смысла тех текстов, которые претендуют на статус источников права. Это не удастся сделать из анализа нормативного смысла закона, если рассматривать этот смысл независимо от его ценностного и функционального значения в контексте единого организма культуры конкретного общества, т. е. вне его психосоциокультурной интерпретации сознанием социальных субъектов. Например, анализ логико-нормативного смысла трех разных текстов, в которых зафиксированы некие правила поведения, предусматривающие государственную санкцию за их нарушения, еще не позволяет сделать вывод о том, с чем мы имеем дело – с источником правовых норм или нет. Только рассмотрев эти правила в определенном психосоциокультурном контексте, можно сказать, что одним текстуальным правилам уже не соответствуют никакие правые нормы, потому что прошли десятки веков с того момента, как они потеряли возможность быть действующими, определяющими сознательное поведение людей (например, статьи преторского права Древнего Рима); другие текстуальные правила так и не стали правыми нормами, поскольку закон не получил юридической силы, не стал социально-побудительным фактом, воздействующим на человеческое сознание, и никакие нормы поведения на его основе не образовались; а третьи правила, хотя и были официально признаны в качестве имеющих юридическую силу, не получили силы социальной, т. е. никогда и никем сознательно не использовались и не применялись, оставаясь лишь записью на бумаге, и, следовательно, также не стали источниками права.

Итак, нормы права как явления нематериальные не могут быть непосредственно усмотрены вне сознания человека – ни в мире идеального бытия в виде некоей идеи, ни в мире физического бытия в качестве материальной вещи так же, как не могут быть там обнаружены субъективные права и правовые обязанности. Какова же связь права с человеческим сознанием?

В рамках постнеклассической науки право можно рассматривать как интерсубъективный феномен, имеющий и субъективную, и объективную стороны. При этом «объективное» не означает в данном контексте независимости права от человеческого сознания. «Объективность» право приобретает в общественном сознании. В этом смысле «объективное» в праве существует как «интерсубъективное».

Приведем следующий феноменологический комментарий к понятию «интерсубъективность», позволяющий соотнести его с понятием «коммуникация». «Интер – это между, т. е. это указание на пространство, которое существует между мной и Другим, на пространство мира. Субъективность же указывает на меня или на Я. Межсубъективностъ – исходная ситуация моего существования: в ней выражено то, что мир… представляет собой не кусок гранита (абсолютного самодостаточного бытия), а прежде всего пространство между мной и Другим, которое возможно только потому, что Я существую, но не в одиночестве, а рядом с Другими, и второе, что Я и Другие – это не одно и то же. Тут может возникнуть иллюзия, что, как в картинке, которую рисовал… марксизм-ленинизм, сначала существует объективный мир, а затем Я, что мое субъективное Я производно от социального или социальности. Развеять эту иллюзию можно поступательно:

1. Сначала действительно существует мир, ведь я в него заброшен, просто рождаюсь, не желая того, получаю имя, на которое не даю согласие, и т. д. Именно в этом смысле интер стоит на первом месте.

2. Но это не значит, что мир существует исключительно и только объективно, т. е. независимо от меня. Дело в том, что, как только я начинаю сознавать себя, т. е. как только рождается моя субъективность, я мыслю и себя, и мир изнутри этого мира. То есть я не могу занять позицию вне мира… Мое существование, или бытие в мире не позволяет мне быть ни абсолютным господином мира, ни его рабом: я влияю на мир (на Других), за что должен нести ответственность, он (Другие) влияет на меня, на что я не могу не реагировать. В этом моя субъективность: быть и понимать это свое бытие из мира и внутри мира. Иными словами, только начиная понимать эту ситуацию заброшенности в мир и необходимость реагировать на эту ситуацию, возникаю Я, только так рождается самосознание – как необходимость отличения себя от Других не только для сосуществования с ними, но и для существования вопреки им».[60] 60
Шпарага О. Н. Феноменология в методическом действии // Топос. 2000. № 3. С. 30–31.

Исходя из этого можно считать обоснованным вывод о том, что право, формируясь как интерсубъективное социальное явление, как правовая коммуникация, представляет собой: 1) объективированную идею, смысл которой воплощается во внешних знаковых формах, в том числе материальных – в текстуальных источниках права; 2) определенную сферу социального правосознания, в которой правовая идея как передаваемый текст сообщения вторично интерпретируется в соответствии со своим социокультурным смыслом и значением и находит свое отражение как в правовых нормах, так и в реальном сознательном взаимообусловленном поведении субъектов, осуществляемом в форме прав и обязанностей. Право в этом смысле не столько субъективно, сколько субъектно (интерсубъектно) и не существует как внесубъектная реальность.

Таким образом, право как явление коммуникативное неразрывно связано с человеческим сознанием и представляет собой сложный интеллектуально-психический и социокультурный феномен – психосоциокультурную целостность. Это означает, что как сложное интегральное (целостное) явление право невозможно локализовать в какой-либо одной точке его бытия, будь это текст закона, правовая норма, правовое отношение, правовое сознание, правовая ценность и т. д. Право включает в себя как идеальные аспекты (правовое сознание), так и материальные (текстуальность и актуальность права, выражаемая в поведении).

Правосознание есть особая разновидность, особая форма социального сознания. В рамках господствовавшей в советской России диалектико-материалистической философии под сознанием как таковым понимали человеческую способность идеального воспроизведения действительности в чувственных и мыслительных образах. В таком случае сознание предстает как субъективный образ объективного мира, который получается путем отображения объективной действительности в виде представлений, мыслей, переживаний, идей и других духовных феноменов, из которых и состоит содержание сознания. Теория отражения основывается на классическом противопоставлении субъекта и объекта познания, а само познание понимается как копирование объекта, более или менее совпадающее с оригиналом, но никогда – в полной мере. Для того чтобы установить степень соответствия, точности субъективной копии объекта самому объекту, необходимо иметь в одной руке объект, в другой – его субъективный образ и посмотреть на них со стороны, что, очевидно, не представляется возможным.

Иначе проблема сознания трактуется в неклассической и постнеклассической науке. С точки зрения феноменологической философии и феноменологической социологии сознание в силу своей направленности на объект (интенциональности) не есть замкнутая в себе субъективность, противостоящая объективности окружающего мира, точно так же, как и объективный мир не есть «вещь в себе», противостоящая субъективности сознания. Сознание есть всегда сознание о мире, а мир есть всегда «мир субъекта», как субъект представляет его в сознании. Следовательно, сознание представляет собой субъект-объектное явление, неразрывно связанное с социальной коммуникацией. Сознание не отражает объективную действительность, а существует в рамках интерсубъективной действительности, составляя ее часть. Объект в этом смысле включен в сознание субъекта и познание объекта означает познание собственных актов обращенного к миру сознания.

Но каким бы образом ни трактовать сознание, в нем всегда можно выделить три аспекта: 1) когнитивный (интеллектуальный, рациональный); 2) ценностный, в котором проявляется избирательность сознания, его ориентация на выработанные обществом и принятые субъектом ценности – философские, религиозные, политические, нравственные, а также правовые; 3) практический (волевой).

Следовательно, под правосознанием можно понимать интеллектуальное, а также эмоционально-ценностное восприятие информации о правовой действительности, определяющее правовое поведение субъектов. Совокупность наиболее характерных, типичных ментальных образов (текстов) правовой действительности образует систему общественного правосознания, или систему правосознания общества.

Источник