заведомость в уголовном праве это
Заведомость в уголовном праве это
Сущность закрепленного в ст. 3 УК[1] принципа законности состоит в неуклонном соблюдении каждой уголовно-правовой нормы в точном соответствии с ее буквой и духом. Это возможно при обязательном соблюдении следующих условий: во-первых, должны быть правильно поняты цель принятия, смысл и буква данной нормы с учетом ее места в системе уголовного права; во-вторых, должно быть бесспорно установлено наличие всех необходимых предпосылок применения этой нормы, с тем чтобы конкретный случай полностью соответствовал его нормативной характеристике.
Понятие «применение нормы права» охватывает: 1) анализ фактических обстоятельств дела; 2) выбор (отыскание) соответствующей нормы; 3) удостоверение в правильности (подлинности) текста юридического источника, содержащего нужную норму, и установление его силы; 4) уяснение смысла и содержания нормы; 5) толкование нормы; 6) принятие решения и издание акта, закрепляющего это решение[2]. В процессе применения нормы права квалификация правонарушения занимает важнейшую часть, сводящуюся к отысканию той единственной нормы, которая точно соответствует признакам реально совершенного правонарушения, к принятию решения о применении данной нормы и изданию акта, закрепляющего это решение. Место квалификации преступления в процессе применения уголовно-правовой нормы образно характеризует А. И. Бойко: «Она представляет срединный этап применения уголовного закона, венчает предварительный труд юристов по установлению события преступления, соединяет жизнь и сухие формулы закона. Констатация полного сходства обстоятельств деликта с текстом закона предопределяет, в свою очередь, вид и меру наказания»[3].
Таким образом, квалификация правонарушения, в частности преступления, составляет важнейшую задачу правоприменительных органов и юридической, в том числе уголовно-правовой, науки.
Проблема квалификации преступлений в отечественной науке уголовного права затрагивалась еще в дореволюционный период, но глубокому специальному исследованию не подвергалась. Работа А. А. Герцензона «Квалификация преступлений», опубликованная в 1947 г., была первым монографическим исследованием поставленной проблемы. Однако цельная теория квалификации была построена лишь в работах В. Н. Кудрявцева «Теоретические основы квалификации преступлений» (1963 г.) и «Общая теория квалификации преступлений» (1972 г., переиздана в 1999 г.), а затем продолжена и развита в трудах его последователей: И. В. Андреева, Е. В. Благова, Ф. Г. Бурчака, Б. С. Волкова, Л. Д. Гаухмана, Н. И. Коржанского, Б. А. Куринова, Г. А. Левицкого, А. В. Наумова, Ю. Ю. Соковых, С. А. Тарарухина и других ученых. Однако еще не все аспекты проблемы квалификации преступлений разработаны с исчерпывающей полнотой, не по всем из них достигнуто взаимопонимание и согласие между исследователями.
Многими исследователями обращалось внимание на то, что в числе уголовных дел, по которым вышестоящими судебными инстанциями изменялась квалификация преступлений, большинство составляли дела, по которым суды давали неправильную оценку субъективным признакам состава преступления.
Поведение человека, в том числе и противоправное, представляет органическое единство внешней (физической) и внутренней (психологической) сторон. Поэтому и правонарушение характеризуется с помощью признаков, относящихся не только к внешней, но и к внутренней стороне. Каждый из этих признаков, включая признаки субъективной стороны, должен быть исчерпывающе исследован в случаях применения правовой нормы компетентным органом, чтобы юридическая характеристика конкретного правонарушения полностью совпадала с законодательным его описанием. Это требование приобретает особую важность для уголовного закона, поскольку малейшее отступление от принципа законности при применении норм уголовного права может повлечь особенно тяжкий, а подчас и неустранимый вред, серьезно подорвать престиж права и породить недоверие к нему. Между тем в практике еще встречаются случаи осуждения за причинение вредных последствий без вины, нередки факты неправильной квалификации деяния из-за ошибочного вывода о форме вины либо неверной оценки мотивов и целей преступления, а также назначения наказания, не соответствующего степени вины правонарушителя. Удельный вес подобных ошибок достигает 40–50 % в общей массе судебных ошибок. Они могут быть обусловлены различными причинами.
Во-первых, процесс установления и доказывания признаков субъективной стороны преступления, как правило, более сложен, чем установление объективных обстоятельств совершения преступления. К тому же лицо, совершившее общественно опасное деяние, чаще всего считает себя невиновным, или заявляет о своей невиновности, или стремится представить свои действия как неумышленные, тем самым затрудняя процесс познания субъективного содержания преступления.
Во-вторых, законодательное описание многих преступлений не содержит четкой юридической характеристики субъективной стороны, что не способствует однозначному и единообразному пониманию психологического содержания данного вида преступлений работниками судебных и следственных органов.
В-третьих, некоторые работники правоприменительных органов недооценивают значение субъективных признаков, поэтому поверхностно исследуют либо вообще оставляют в тени вопросы о форме и содержании вины, о мотивах и целях преступления, особенно в случаях, когда эти признаки не влияют на квалификацию деяния.
В-четвертых, в практике «нередко видно вольное толкование таких, например, институтов уголовного права, как субъективная сторона преступления, вина, цели, мотивы и т. д.»[4]. В результате содержание умысла и неосторожности раскрывается в некоторых приговорах с помощью формулировок, не совпадающих с законодательным описанием форм вины, а это мешает вышестоящим судебным органам проверить правильность содержащихся в приговоре выводов суда о субъективной стороне преступления.
Перечисленные и некоторые другие причины судебных ошибок, связанных с неверной оценкой признаков субъективной стороны преступления, существенно затрудняют единообразное применение уголовного закона и подрывают уважительное отношение к судебному приговору. Изложенными соображениями продиктована необходимость ограничиться в настоящем пособии исследованием проблемы квалификации преступлений именно по субъективным признакам состава. Влияние же на квалификацию объективных признаков исследуется только через призму их отражения в психике правонарушителя.
Огромная практическая важность и теоретическая сложность проблемы субъективной стороны преступления побудили многих ученых обратиться к научному исследованию многих ее аспектов. Несмотря на большой объем литературы, посвященной субъективной стороне преступления (работы Б. С. Волкова, Е. В. Ворошилина, М. С. Гринберга, П. С. Дагеля, Ю. А. Демидова, Г. А. Злобина, В. Е. Квашиса, Г. А. Кригера, В. В. Лунева, В. Г. Макашвили, Р. И. Михеева, В. А. Нерсесяна, Б. С. Никифорова, Б. Я. Петелина, Ш. С. Рашковской, Т. Л. Сергеевой. С. В. Склярова, К. Ф. Тихонова, И. М. Тяжковой, М. Г. Угрехелидзе, Б. С. Утевского, Б. В. Харазишвили, В. А. Якушина и др.), эта проблема еще до конца не изучена. На современном уровне развития науки уголовного права потребностями практики диктуется все более углубленное изучение прикладных аспектов субъективной стороны преступления, в том числе проблемы влияния вины, цели и мотивов на квалификацию преступлений, а также особенности содержания субъективной стороны при соучастии в преступлении, при неоконченном преступлении и т. д.
Значительные сложности на практике вызывают и вопросы квалификации преступлений, субъект которых в законе характеризуется дополнительными специальными признаками. Например, закон (ч. 4 ст. 34 УК) создал практически неразрешимую ситуацию для квалификации действий лица, не являющегося субъектом преступления, специально указанным в соответствующей статье Особенной части УК, которое непосредственно участвовало в совершении преступления, то есть выступало в качестве исполнителя.
Прокурор разъясняет
Уголовная ответственность за заведомо ложный донос предусмотрена ст.306 УК РФ.
Общественная опасность преступления состоит в том, что оно нарушает нормальную работу правоохранительных органов, занимающихся проверкой заведомо ложного сообщения о совершении преступления. Неверная информация отвлекает силы и внимание органов следствия и дознания от борьбы с действительными преступлениями.
Объективная сторона данного преступления выражается в активных действиях, направленных на доведение до сведения правоохранительных органов заведомо ложной информации о не имевшем место в действительности преступном поведении человека. Заведомо ложный донос будет иметь место как в том случае, когда сообщается о полностью вымышленном преступном деянии, так и когда в реально существующем преступлении обвиняется заведомо не причастное к его совершению лицо.
Заведомо ложный донос может быть устным, письменным, выполненным по телефону, через других лиц и пр. Способ совершения преступления не имеет значения для решения вопроса о наличии состава преступления. Не имеет значения и то, назвал доносчик свое подлинное имя, намеренно изменил его или сделал анонимный донос.
Ложный донос считается оконченным с момента поступления в вышеуказанные органы ложного сообщения о совершении преступления.
Данное преступление может быть совершено только с прямым умыслом. То есть виновный осознает, что сообщает правоохранительным либо иным органам, обязанным реагировать на это сообщение, безусловно ложные, не соответствующие действительности сведения о совершении преступления, и желает совершить эти действия, т.е. ввести в заблуждение соответствующие государственные органы.
Мотивы ложного доноса в большинстве случаев носят личный характер (месть, неприязненные отношения, стремление скрыть истинного преступника и др.). Обычно это преступление совершается со специальной целью – возбуждение уголовного дела и привлечение конкретного невиновного лица к уголовной ответственности.
Субъектом ложного доноса может быть любое вменяемое лицо, достигшее возраста 16 лет.
Более строгая ответственность уголовным законом предусмотрена за донос, соединенный с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления ( ч.2 ст.306 УК РФ). Однако в таком случае необходимо, чтобы в доносе содержалось указание на конкретное лицо, якобы совершившее это преступление.
В ч.3 ст.306 УК РФ содержится особо квалифицирующий признак – донос, соединенный с искусственным созданием доказательств обвинения, фальсификацией, имитацией доказательственных фактов, которых на самом деле нет (например, подготовка подставных свидетелей, изготовление фальшивых вещественных или письменных доказательств).
Следует отметить, что ответственность за ложное сообщение об акте терроризма предусмотрена другой, специальной нормой – статьей 207 УК РФ (Заведомо ложное сообщение об акте терроризма). Объективная сторона состава преступления, предусмотренного ст. 207 УК РФ, такова, что ответственность возможна за заведомо ложное сообщение только о готовящемся акте терроризма. В случае заведомо ложного доноса о совершенном акте терроризма действия виновного следует квалифицировать по ст.306 УК РФ.
Прокуратура
Ульяновской области
Прокуратура Ульяновской области
20 февраля 2020, 14:03
Какие конкретно действия должно совершить лицо, чтобы они были расценены как заведомо ложный доноc о совершении преступления? Имеет ли значение для наступления уголовной ответственности способ доноса (устная, письменная форма, его анонимность и т.д.)? С какого момента данное преступление будет считаться оконченным?
Уголовная ответственность за заведомо ложный донос предусмотрена ст.306 УК РФ.
Общественная опасность преступления состоит в том, что оно нарушает нормальную работу правоохранительных органов, занимающихся проверкой заведомо ложного сообщения о совершении преступления. Неверная информация отвлекает силы и внимание органов следствия и дознания от борьбы с действительными преступлениями.
Объективная сторона данного преступления выражается в активных действиях, направленных на доведение до сведения правоохранительных органов заведомо ложной информации о не имевшем место в действительности преступном поведении человека. Заведомо ложный донос будет иметь место как в том случае, когда сообщается о полностью вымышленном преступном деянии, так и когда в реально существующем преступлении обвиняется заведомо не причастное к его совершению лицо.
Заведомо ложный донос может быть устным, письменным, выполненным по телефону, через других лиц и пр. Способ совершения преступления не имеет значения для решения вопроса о наличии состава преступления. Не имеет значения и то, назвал доносчик свое подлинное имя, намеренно изменил его или сделал анонимный донос.
Ложный донос считается оконченным с момента поступления в вышеуказанные органы ложного сообщения о совершении преступления.
Данное преступление может быть совершено только с прямым умыслом. То есть виновный осознает, что сообщает правоохранительным либо иным органам, обязанным реагировать на это сообщение, безусловно ложные, не соответствующие действительности сведения о совершении преступления, и желает совершить эти действия, т.е. ввести в заблуждение соответствующие государственные органы.
Мотивы ложного доноса в большинстве случаев носят личный характер (месть, неприязненные отношения, стремление скрыть истинного преступника и др.). Обычно это преступление совершается со специальной целью – возбуждение уголовного дела и привлечение конкретного невиновного лица к уголовной ответственности.
Субъектом ложного доноса может быть любое вменяемое лицо, достигшее возраста 16 лет.
Более строгая ответственность уголовным законом предусмотрена за донос, соединенный с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления ( ч.2 ст.306 УК РФ). Однако в таком случае необходимо, чтобы в доносе содержалось указание на конкретное лицо, якобы совершившее это преступление.
В ч.3 ст.306 УК РФ содержится особо квалифицирующий признак – донос, соединенный с искусственным созданием доказательств обвинения, фальсификацией, имитацией доказательственных фактов, которых на самом деле нет (например, подготовка подставных свидетелей, изготовление фальшивых вещественных или письменных доказательств).
Следует отметить, что ответственность за ложное сообщение об акте терроризма предусмотрена другой, специальной нормой – статьей 207 УК РФ (Заведомо ложное сообщение об акте терроризма). Объективная сторона состава преступления, предусмотренного ст. 207 УК РФ, такова, что ответственность возможна за заведомо ложное сообщение только о готовящемся акте терроризма. В случае заведомо ложного доноса о совершенном акте терроризма действия виновного следует квалифицировать по ст.306 УК РФ.
«Заведомо должен был знать»: это вообще о чем?
В. Перов. Портрет писателя В.И. Даля (1872)
Заведомый, загодя ведомый, напередъ известный; || сознательный.
Заведомый грѣхъ. Заведомаго не спрашиваютъ.
Заведомо нар. сознавая, понимая; зная напередъ, зазнаемо, зазнамо; || известно, разумеется, подлинно.
Воруютъ заведомо, зная, гдѣ что лежитъ. Кабы заведомо гдѣ упасть, такъ бы соломки подостлалъ.
Наш законодатель очень любит умное словечко «заведомо». Я, может, слабоват в русском языке, но в большинстве подобных случаев (имею в виду лишь ГК) мне остается неясным, что хотел сказать автор. Есть здесь языковеды? Возможно, кто-то объяснит, что все это значит?
Пока что попробуем разобраться своими силами.
По Далю, «заведомый» означает «загодя ведомый», «наперед известный». Употребление в юридических текстах термина «заведомый» в этом смысле вполне традиционно и вопросов не вызывает.
«Заведомости» в этом смысле соответствует латинский термин «scienter» («виновное знание»), употребляемый в юридическом английском наряду с наречиями «knowingly» и «willingly».
Scienter denotes a level of intent on the part of the defendant. In Ernst and Ernst v. Hochfelder, 425 U.S. 185, 96 S. Ct. 1375, 47 L. Ed. 2d 668(1976), the U.S. Supreme Court described scienter as «a mental state embracing intent to deceive, manipulate, or defraud.» The definition in Ernst was fashioned in the context of a financial dispute, but it illustrates the sort of guilty knowledge that constitutes scienter.
Most courts hold that reckless conduct may also constitute scienter. The definition of reckless includes conduct that reasonable persons know is unsafe or illegal. Thus, even if a defendant did not have actual knowledge that his behavior was criminal, scienter may be implied by his reckless actions.
Как правило, в понятие «заведомости» включается не только фактическое, но и вмененное знание, то есть совершение действия при безразличном отношении к истинности или ложности соответствующего факта (обычно – неправомерности данного действия).
Так, в российском Законе «Об аудиторской деятельности» (от 30.12.2008 N 307-ФЗ) читаем следующее.
Статья 6. Аудиторское заключение
Если аудитор подписал аудиторское заключение, не проводя аудита, такое заключение, строго говоря, не обязательно является недостоверным (а вдруг представленная на аудит отчетность и в самом деле правильная!). Если так, формально нельзя сказать, что аудитор «знает» о ложности заключения.
Однако аудитор при подписании безразлично относился к его истинности или ложности. Так что если оно оказалось недостоверным, знание о ложности ему вменяется. Соответственно, в подобном случае можно говорить о «заведомой» (для аудитора) ложности заключения.
Однако российский законодатель часто использует это слово каким-то странным образом.
Начнем с истории вопроса. В ГК РСФСР от 1964 года слово «заведомо» использовалось лишь в одном контексте: для описания последствий недействительности «антисоциальных» сделок.
Статья 49. Недействительность сделки, совершенной с целью, противной интересам государства и общества
Эта норма, несмотря на свое несколько анекдотическое по нынешним временам звучание, является прямым аналогом нормы из немецкого ГГУ о ничтожности сделки, противоречащей «добрым нравам» (в переводе на английский – «публичному порядку»).
§ 138 Sittenwidriges Rechtsgeschäft; Wucher
(1) Ein Rechtsgeschäft, das gegen die guten Sitten verstößt, ist nichtig.
Section 138
Legal transaction contrary to public policy; usury
(1) A legal transaction which is contrary to public policy is void.
Заметим, что у немцев никакой «заведомости» в формулировке нет. Однако и в заголовке нормы ГК РСФСР, кажется, подразумевается, что недействительны любые сделки, «противные интересам государства и общества», безотносительно к знанию сторон. «Заведомость», то есть умысел одной или обеих сторон, всплывает лишь при описании последствий такой недействительной сделки (последствия зависят от того, у кого был умысел).
Однако в 1994 году, при принятии первой части ГК РФ, законодатель решил подправить формулировочку и дать явное определение «антисоциальной» сделки (определение действует и сегодня).
Статья 169. Недействительность сделки, совершенной с целью, противной основам правопорядка и нравственности
Сделка, совершенная с целью, заведомо противной основам правопорядка или нравственности, ничтожна.
Сразу же возникает вопрос, заведомо для кого? Кто именно знал («загодя ведал») об «антисоциальности» сделки? Одна из сторон? Обе? Весь мир?
Другой вопрос: если, допустим, сделка является противной основам правопорядка и нравственности, но при этом не является «заведомо противной», она действительна? Судя по определению, действительна!
В изначальной редакции первой части ГК слово «заведомо» встречалось еще четырежды (ст. 72, 173, 174, 253), каждый раз в сочетании «другая сторона в сделке знала или заведомо должна была знать» (о том или ином нарушении).
Статья 174. Последствия ограничения полномочий на совершение сделки
Но что, собственно, значит «заведомо должна была знать»? Сторона знала, что она должна была знать об ограничениях? Все знали, что она должна была это знать? На самом деле должна была знать? Очень сильно должна была знать?
Опять же возникает вопрос: если сторона «должна была знать» о нарушении, но при этом не «заведомо должна», спорная сделка действительна? Судя по определению, действительна!
Тогда как суду определить, сторона просто «должна была знать» о дефекте сделки или же она «заведомо должна была знать» о нем?
Вряд ли можно сказать, что эта интерпретация вытекает из смысла употребленных законодателем терминов. Но если интерпретация верна, то это странное выражение («знал или заведомо должен был знать») следует рассматривать как попытку вольного переложения немецкой формулы из определения недобросовестного приобретателя: «знал, либо не знал [лишь] в результате грубой небрежности».
§ 932 Gutgläubiger Erwerb vom Nichtberechtigten
(2) Der Erwerber ist nicht in gutem Glauben, wenn ihm bekannt oder infolge grober Fahrlässigkeit unbekannt ist, dass die Sache nicht dem Veräußerer gehört.
Section 932
Good faith acquisition from a person not entitled
(2) The acquirer is not in good faith if he is aware, or as a result of gross negligence he is not aware, that the thing does not belong to the alienor.
По-русски вполне можно было бы сказать, что недобросовестный приобретатель – это тот, кто приобрел вещь, заведомо не принадлежащую отчуждателю. (Хотя вряд ли такой приобретатель что-то кому-то «заведомо должен».)
Однако как раз определение добросовестного приобретателя в российском ГК сформулировано иначе, без всякой «заведомости».
Статья 302. Истребование имущества от добросовестного приобретателя
(Заметим в скобках, что выражение «не мог» здесь не вполне уместно: ведь физическая и правовая возможность узнать о дефекте титула всегда существует.)
При советской власти все было наоборот: не «мог», а «должен».
Статья 152. Истребование имущества от добросовестного приобретателя
(Слово «должен», впрочем, столь же неуместно: ведь речь не идет о позитивной обязанности приобретателя знать о дефекте титула.)
Значит ли приведенная формулировка ГК, что наш стандарт добросовестного приобретателя отличается от немецкого: у них к знанию приравнивается лишь «грубая небрежность», а у нас – простая неосторожность?
Похоже, у наших законодателей какие-то неизбывные проблемы при переводе с немецкого: они никак не могут определиться, как же им переводить эту классическую формулу. То «мог», то «должен», теперь вот дело дошло до «заведомо должен».
В ходе недавней реформы кодекс немного почистили от невнятной «заведомости». Теперь в формулировках ст. 173 и 174 она исключена. (Значит ли это, что стандарт изменился с «грубой небрежности» на простую неосторожность?)
Статья 174. Последствия нарушения представителем или органом юридического лица условий осуществления полномочий либо интересов представляемого или интересов юридического лица
1. Если полномочия лица на совершение сделки ограничены договором или положением о филиале или представительстве юридического лица либо полномочия действующего от имени юридического лица без доверенности органа юридического лица ограничены учредительными документами юридического лица или иными регулирующими его деятельность документами по сравнению с тем, как они определены в доверенности, в законе либо как они могут считаться очевидными из обстановки, в которой совершается сделка, и при ее совершении такое лицо или такой орган вышли за пределы этих ограничений, сделка может быть признана судом недействительной по иску лица, в интересах которого установлены ограничения, лишь в случаях, когда доказано, что другая сторона сделки знала или должна была знать об этих ограничениях.
(В формулировках статей 72 и 253 «заведомость», впрочем, осталась, равно как и в «антисоциальной» статье 169.)
Зато теперь «заведомость» вылезла в определении злоупотребления правом, где раньше ее не было (правда, и самого определения раньше не было). (Выражение затем повторяется в ст. 431.1.)
Статья 10. Пределы осуществления гражданских прав
1. Не допускаются осуществление гражданских прав исключительно с намерением причинить вред другому лицу, действия в обход закона с противоправной целью, а также иное заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав (злоупотребление правом).
Сильно недобросовестное? Подлинно недобросовестное? Умышленно недобросовестное?
Видимо, все-таки последнее. Но значит ли это, что теперь злоупотреблением правом считается только умышленно недобросовестное поведение, а раньше считалось и неумышленно недобросовестное (бывает такое?)? Или как суду отличить «заведомо недобросовестное» от просто недобросовестного?
И, кстати, «заведомо недобросовестное» осуществление гражданских прав не допускается, а просто недобросовестное, надо понимать, допускается?
Честно говоря, хотелось бы более внятных формулировок в обновленном ГК.
Справедливости ради, пару раз законодатель корректно употребил термин «заведомо», то есть в значении «зная о каком-либо нарушении»: подача документов, содержащих заведомо недостоверные данные (п. 1 ст. 60.2); действия, заведомо направленные на причинение вреда (п. 4 ст. 65.2).
Не отстает во внесении терминологической путаницы и Верховный Суд.
Так, в известном Постановлении Пленума N 25, вольно пересказывая любознательному читателю новый вариант статьи 174, Верховный Суд, по сути, восстанавливает (в соответствующей части) старую редакцию статьи, вновь добавляя в текст нормы модификатор «заведомо».
Постановление Пленума ВС от 23.06.2015 N 25
Значит ли это, что ВС настаивает на стандарте «грубая небрежность» вопреки воле законодателя, предпочитающего стандарт «простая неосторожность»? (Шучу, если что. )
В общем, хотя я и не лингвист, мое заключение такое. В обсуждавшихся словосочетаниях слово «заведомо» ничего не означает.
Формула «знал или заведомо должен был знать» имеет ровно тот же смысл, что и формула «знал или должен был знать». А правильный перевод с немецкого на самом деле такой (в обоих случаях): «знал либо не узнал лишь из-за собственной грубой небрежности».
Норму «не допускается заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав» следует читать «не допускается недобросовестное осуществление гражданских прав».
Норму «ничтожна сделка, совершенная с целью, заведомо противной основам правопорядка или нравственности» следует читать «ничтожна сделка, совершенная с целью, противной основам правопорядка или нравственности». По-немецки это «вопреки добрым нравам».
Авторы законопроектов и депутаты, по-видимому, не знают значения слова «заведомо». Они, а вслед за ними и суды, используют термин «заведомо» просто для красного словца, не вкладывая в него какого-либо смысла.
Если так, то, может быть, не стоит относиться к формулировкам ГК слишком серьезно, вычитывая в них то, о чем его авторы, очевидно, никогда не задумывались. Судам в подобных случаях следует разрешать казусы, исходя из своего здравого смысла, а не из кривой буквы ГК, смысл которой непонятен даже ее авторам.
Юристам следует игнорировать слово-паразит «заведомо», а законодателю при следующей реформе ГК – повычеркивать.
Это, конечно, не относится к тем редким случаям, когда термин используется по делу, то есть в смысле «умышленно», «заранее зная о ложности или неправомерности» ( «предоставить заведомо недостоверные данные» и т.п.).