жиль делез что такое акт творения
Жиль Делез
Жиль Делёз. Льюис Кэрролл
Жан-Люк Нанси
Складка мысли Делеза*
Имело бы смысл говорить не о философии Делеза, расположенной где-то внутри панорамы или эпистемы, но скорее о складке его мысли: признаке, воодушевлении, навыке (но не привычке), которые мы в той или иной степени неизбежно разделяем с этой мыслью, едва только начинаем мыслить в настоящем (не в пример тем, кто еще пребывает в Просвещении, если не в Академии). Сегодня невозможно было бы мыслить, не заимствуя что-нибудь у этой складки, но это не значит, что нам приходиться прогибаться под нее, как не значит и того, что не существует различных способов подступиться к этой складке, сложить ее, разложить и снова согнуть в свой черед.
Мысль Делеза настолько далека от истоков, схем и режимов, которые, как мне кажется, присущи философской работе, что я хотел бы попытаться хотя бы приблизительно наметить то странное родство, которое, несмотря ни на что, обязывает меня осуществлять складку его мысли. Это родство само пребывает в режиме складки, прежде всего в качестве склонности, некой тенденции, знака случайной связи, складчатости, измятости или подвижности мысли. Я ограничусь лишь несколькими замечаниями, несколькими прерывистыми прикосновениями к этому странному родству.
В любом случае, это одна из тех настоятельных форм родства, по которым означивают себя черты эпохи и распознаются современники. Современник это не просто тот, кто живет в одно время с тобой или некто, кто говорит на самые «актуальные» темы. Но скорее некто, кого мы узнаем по голосу, или жесту, доносящемуся до нас из мест, доселе неизвестных, и в то
—————————-
* Перевод выполнен Д. А. Цимошка по изданию: Nancy J.-L. Pli deleuzien de la pensee // Gilles Deleuse. line vie philosophique / Sous la direction d ‘ Eric Alliez. Institut Synthelabo, 1998. P. 115-124.
150
же время близких, некто, о ком догадываешься, что ждал именно его, или это он ждал тебя, но именно так, неизбежно. И ты тут же понимаешь, что настоящее делает настоящим возможность, она должна делать его таковым. Я мог бы провести параллель с тем, чем было для меня некогда открытие фри-джаза: джаз уже принадлежал истории, когда вдруг в нескольких пассажах Альберта Эйлера я узнал те самые необходимые голос, тон, жест. Они были необходимы не необходимостью судьбы или течением истории, не как достижение, не как программа, но как очевидность настоящего: этот момент, это настоящее имело именно такой звук, такой голос, он должен был быть именно таким.
Итак, под конец своего обучения, когда я еще философствовал как современник Сартра или Бергсона, или даже Гегеля или Канта, я начал различать современные голоса, черты, складки: Деррида, Делез, Лакан, Бланшо. В этом был оттенок, по-разному модулируемый, философского настоящего. Этот оттенок, словно избыточный орнамент, ничего не добавлял к настоящему, но это и было само настоящее, представление настоящего как такового. Не дань моде (mode), а современность (modernite), — в том смысле, в котором современность есть необратимая, неопровержимая полнота настоящего.
Итак, складка Делеза. Все остальные лишь ткали для меня холст: они все были немецким, метафизическим происхождением моей настоящей мысли. Но Делез необыкновенной, незнакомой складкой пересекал это полотно. Он не цеплялся за Гегеля, не пристраивался к диалектической традиции, основная нить которой с необходимостью предполагала логику развития — от начала к концу — и структуру предмета — приспособления, интенции, бытия-в-себе, или нехватки-бытия-в-себе. И вот понемногу я начал понимать то, как именно все его основные штрихи образовывали складку — одним щелчком (щелчком Делеза. ) он возвышал или понижал другую размерность, гетерогенную, размерность плана или ризомы, без бытия, без развития, но с точками, дистрибуциями, смещениями, разрывами. Мысли, которую в самом общем виде можно охарактеризовать как мысль о происхождении, он противопоставлял мысль, которую, опять-таки в самом общем виде, можно назвать мыслью о расположении: сам он их не противопоставлял — это было бы слишком диалектично.
151
(Здесь важно возражение Франсуа Зурабишвили, прекрасного знатока Делеза: происхождение было для него навязчивой идеей. Я с этим согласен. Но мне кажется, «происхождение» Делеза это скорее становление, продвигающееся среди вещей, но не к их истоку или концу, что представляется мне более адекватным объяснением концепта происхождения. Положим, таким образом, что за делезовской интерпретацией происхождения я не понял самого происхождения. Имеется недо-понимание, но не непонимание. Это недо-нонимание подвергает меня риску противо-смыслия. Но только при том условии, что он есть, этот смысл, которому я противостою, противопоставляю свое личное несогласие там, где мы оказываемся сложены один напротив другого, одни против других.)
Я никогда не пойму того, как возможно выпрыгнуть за пределы происхождения, каковы бы ни были его пропасти и его тупики (или, точнее, именно из-за них). Но я понимаю, что расположение — это современная, складка самого происхождения, которую само же происхождение должно развернуть. Иными словами, я понимаю, что, говоря о складке, мы говорим о скачке.
Эта общая и, как следствие, очень расплывчатая манера выражаться открывает мне нечто предельно отчетливое и глубокое: признак современной потребности, нашей потребности в мысли, которая заключается в самой складке, в скачке. Философия, сложенная пополам, с прямым углом посередине: и в этом смысле, прерывистая, растянутая в самой себе, в споре со своим собственным развитием, со своим собственным предметом. В моем представлении, именно это Хайдеггер называет «концом философии». «Конец» — это складка происхождения, которое соприкасается со своим собственным завершением, которое перестает порождать или, в определенном смысле, регенерироваться, но открывает в полости складки совсем другие возможности: возможности скачка, который, тем не менее, состоит не в том, чтобы броситься прочь (как если бы впереди открылся какой-то новый мир), но скакать на месте. Сгибать, скакать на месте, и таким образом, деформировать, перемещать саму почву (основание или безосновность).
152
Вращение и треск, меняется эпоха: неспроста мы стоим на краю тысячелетия, в начале нового, на западной границе, на пределе мира. Такова современная складка. Это важно. Существует не так уж много складок и не так уж много скачков мысли, чтобы они могли развернуться в полной мере. Впрочем, эта мера очень мучительна, или, по крайней мере, строга и сложна: мысль может лишь спотыкаться об нее. Речь не идет о совмещении концов складки. Со складкой необходимо работать, как необходимо работать с тем, что формирует, в складке, простое, но неизбежное несоответствие. Современная конфигурация придает меру или же чрезмерность этому открытому несоответствию мысли с самой собой (в отличие от тех случаев, когда актуальность служила разрешению, синтезу, органичности). Мне кажется, что отстраненность, сообщаемая складкой (а не негативностью, враждебностью, конфликтом) двум основным течениям современной мысли, является абсолютным структурным знаком самой радикальной и настоятельной потребности в этой мысли. Мысли сложенной: мысли, которая больше не разворачивается, не образует последовательностей, не является репрезентативным классом, не детерминирует и не извещает о конце.
Философия Жиля Делеза виртуальна, в том смысле, в каком мы сегодня употребляем это слово, когда говорим, удивительно равнодушным тоном, об образе или о виртуальной реальности, — обозначая тем самым мир, полностью созданный образом, но не просто образом с большим содержанием иллюзии реальности, но скорее таким, который не оставляет более места для противопоставлений реальности и образа. «Виртуальный» мир (сходно с английским употреблением этого слова) это мир эффективности-образа.
Так, Делез не берется говорить о реальном как о внешнем референте (о вещи, человеке, истории, о том, что есть). Он производит философское реальное. Философская деятельность это и есть то самое производство. Для него создавать концепт не значит вдыхать категориальность в эмпирию: это
153
значит конструировать чистый, автономный универсум, ordo и connexio, не подражающие иному, не представляющие и не обозначающие его, но производящие по собственным меркам. Его интерес к кинематографу это не придаток ко всему остальному творчеству: именно здесь фокус, источник проекции его мысли. Это мысль-кино, с точки зрения расстановки, пустого экрана, единственного плана представления, конструкции, перемещения, драматизации концептов (само слово «концепт» означает для Делеза представление на экране). Если бы мы хотели продолжить эту тему, найти здесь складку, нам необходимо было бы задаться вопросом об отношении противоположного течения мысли с театром.
Мир, произведенный таким образом, оказывается во всем подобным нашему (как говорил Декарт о своем Мире), но все же совершенно другим. Можно сказать, что все другие философы занимаются делами этого мира, разного рода делами, в то время как мысль ничем в собственном смысле слова не занимается: она не судит мир, не изменяет его, а только производит иным образом, как виртуальный концептуальный универсум. У этой мысли нет «реального» для «объекта», у нее и «объекта»-то нет: она есть иное производство «реального», предполагающее, что само реальное «в себе» — хаос, производительность без производства. Эта мысль состоит в комбинировании, варьировании «виртуальных» производств. В определенном смысле, эта мысль не имеет никакой связи с «реальным». И, наоборот, для противоположного течения философии мысль это то, что занято реальным, погружено в него, затеряно в нем. Вот почему первая существует под знаком игры и утверждения, а вторая — под знаком заботы и ожидания.
Виртуальный универсум принадлежит вариативной геометрии, комплексным протяженностям, стратификации, слоистости, явлениям и исчезновениям. Это не мир восприятия и смысла. Это мир без истории, но с ритмом, без происхождения, но с силой. Вот почему это скорее универсум, чем мир. Мысль Делеза разыгрывается не в бытии-в-мире, но в производстве универсума, универсумов. Однако «производство» это не нечто демиургическое или поэтическое. Здесь не имеется в виду тот великий спор философии с поэзией, который занимает так много места в моей философской традиции. Но не потому, что философия старается быть строго «научной» или «логичной»: скорее потому, что она выстраивает себя как другую поэзию, которая не заботится ни о каком соперничестве и не размышляет о своем соседстве.
Это философия именования, а не дискурса. Она именует силы, моменты, конфигурации, а не разворачивает или сворачивает смысл. Само по себе наименование не является семантической операцией: речь не идет об обозначении вещей, но скорее об индексировании при помощи имен собственных элементов виртуального универсума. Никакая философия доселе не использовала таким образом имена собственные: с одной стороны, она запечатлевает «концепт-становление» с помощью имен собственных (Ницше, Лейбниц, Бергсон, Арий, и т. д.), с другой — она запечатлевает «имя-собственное-становление» с помощью концептов (плато или ризома, повторение или складка). Имя собственное это асемантический предел семантического жеста. Следовательно, именование это скорее материальный жест: движение, направленное на перемещение массы, груза, пути, на их переиндексацию. «Ввести в язык» не значит перевести на язык (поскольку, если бы речь шла о переводе, то, что надлежит перевести уже было бы чем-то языковым, принадлежало другому языку, например, языку природы), но это значит нагрузить язык еще и тем, что языком не является. Бестелесное, нагруженное телесным: не придать и не выразить смысл, но заново произвести его.
Философия скорости, противостоящая свойственной дискурсу медлительности. Не аппарат для доказательств, а стрела суждения (я полагаю, суждений существования, а не ценностного суждения, с которым он как раз хочет покончить). Отсюда — всякое письмо сосредоточивается на именах, а не на движениях фразы. Она не занимается стилем (в смысле направленности языка на самого себя), она занимается именованием и описанием: вид ekph r asis’a (у греков — специфический жанр описания картины).
Возьмем картину и покажем ее: таков мог бы быть философский императив (впрочем, возможно и противоположное: на что смотреть? что значит смотреть? и т. д.).
155
Философия траектории, а не почвы и территории. Траектория — перемещение и собирание, поспешное или затянутое, но всегда совершенное, законченное, что не значит наполненное. Без программы, без направления, без наполнения.— без внутреннего, без тайны. Ни пейзажа, ни лица (visage), или, скорее, лицо развернутое, или еще лицо морщинистое, не зеркало души, а место присутствия истины.
Это не философия бытия. Она не знает, что это такое и не хочет знать.
Она приступает к делу только после того, как бытие оказывается сложенным. Она не знает ничего прежде этой складки. В действительности, до нее ничего и не было. В этом смысле, складка и есть само бытие. Он прекрасно понимает, что «после» это не что иное как отношение, различие, рассеянное, возможно, с иронией, в метафизическом порядке приоритетов и принципов. Еще раз, он исключает происхождение, начало и конец. Его философия говорит о беспрестанном творении (снова Декарт. ). В каждое отдельное мгновение — комбинирование и перекомбинирование универсума, формирование и описание форм. И следовательно, пересечение хаоса: не объяснение или интерпретация, а пересечение, из конца в конец, тем переходом, который задает планы, пейзажи, ориентиры, но оставляет позади себя хаос, смыкающийся, как море за кормой.
Другое течение, наоборот, наделяет хаос бытием — бытие означает начало и конец, пусть даже без дна и формы, развитие, случайность, предназначение, каким бы чистым и простым ни было это бытие, и, наконец, смысл, истину смысла, свернутую в тавтологии бытия.
Складка же проходит между: между смыслом как формированием траектории в глубинах хаоса и смыслом как тавтологией, направленной на бытие, которое есть. Именно так, разрез складки, ее собственный сгиб, там, где она разделяет два течения философии, соотносит себя с негативностью или же негативность с простой полнотой хаоса, или же она углубляет нехватку-в-себе бытия. Я, в свою очередь, не понимаю, как возможно избежать этого углубления (смерть, время, происхождение, конец). Это не
156
предполагает неизбежной тоски и трагедии, с их негласным намерением присвоить себе нeгативное как таковое — и, следовательно, придать диалектическую форму и преодолеть. Но это значит, что позади самого этого хаоса или, скорее, в полости хаоса, в полости траектории, находится бытие: не субстанция, а переходность, проходящая сквозь меня.
Нас объединяет это отсутствие порядка синтеза: мотив уклонения и рассеяния. Но сам по себе этот мотив служит основанием для различных проявлений негативности. Для него рассеяние это, прежде всего, расстановка, для меня оно неотделимо от распада, даже если нет изначального единства, которое претерпевало бы этот распад. То, что для него — расположение, для меня — дислокация: это одна и та же вещь, но не одна и та же негативность, если подразумевать под этим диалектическое негативность-основание (все это разыгрывается в отношении Гегеля: начинается с разрыва с ним или же в нем самом, с желания взрыть его).
Но расположение мы всегда каким-то образом оказываемся расположены к нему, в нем или на кем. Да и существовала бы философия, если бы не было философских разногласий? (Вот почему философия, желающая положить конец разногласиям, в варианте догматизма или в варианте формализма, выдвигать общие правила справедливости высказываний и концептов, сама себя дисквалифицирует в качестве философии.) Стоит говорить не о философии, а о философиях — непохожих, непримиримых, но, все-таки принадлежащих ей, философии.
Это непримиримое противоречие определят своей складкой отличие философии от всего остального: веры, религии, идеологии, формализма, всего того, что разрушает свободу. Свобода не разрывается, она делится. Неразрывная, она разделяется складкой и странным родством философских положений.
Делез Жиль. Книги онлайн
Жиль Делёз (фр. Gilles Deleuze; 18 января 1925 года, Париж — 4 ноября 1995 года, там же) — французский философ-постструктуралист, который совместно с психоаналитиком Феликсом Гваттари написал знаменитый трактат «Анти-Эдип» (1972). Делёз и Гваттари ввели в философский лексикон термины «ризома», «шизоанализ», «тело без органов».
Делёз родился в семье из среднего класса в Париже и провел в этом городе большую часть своей жизни. Его начальное обучение происходило в течение Второй мировой войны, в ходе которого он посещал школу-пансион Карно. Он также провел год в Лицее Генриха IV, изучая там литературоведческие и гуманитарные науки. В 1944 году Делёз отправился учиться в Сорбонну. Его учителями были такие специалисты в области истории философии, как Жорж Кангийем, Фердинанд Aлкве, Жан Ипполит, Морис де Гандийяк, и прижизненные интересы Делёза в канонических воплощениях современной философии принадлежали по большей части этим учителям. Тем не менее, Делёза также привлекали работы неакадемических мыслителей, таких как Жан-Поль Сартр. Он получил ученую степень по философии в 1948 году.
Делёз преподавал в различных лицеях Франции (Амьена (1948–1952), Орлеана (1953–1955), позднее в парижском Лицее Людовика Великого) до 1957 года, когда он получил место ассистента кафедры истории философии в Сорбонне. В 1953 году Делёз опубликовал свою первую монографию — «Эмпиризм и субъективность», по Юму. Он женился на Дениз Поле «Фанни» Гранджоан в 1956 году. С 1960 по 1964 годы он работал в Национальном центре научных исследований. В этот период он публикует работу «Ницше и философия» (1962), сближается с Мишелем Фуко, организует вместе с ним коллоквиум по Ницше в Ройомоне (1964). С 1964 по 1969 годы Делёз преподает философию в Лионском университете, а в 1968 году защищает докторскую диссертацию, которая включает в себя две работы: основную — «Различие и повтор» (под руководством Гандийяка) и дополнительную — «Спиноза и проблема выражения» (под руководством Aлкве).
В 1969 году Делёз становится профессором университета Париж VIII — Винсент-Сен-Дени, это было экспериментальное учебное заведение, созданное в связи с реформой образования. Этот новый университет привлек талантливых учеников, включая Фуко, и психоаналитика Феликса Гваттари. Делёз проработает в этом университете до 1987 года — до выхода на пенсию.
Книги (22)
Стенограмма составлена на основе субтитров к фильму Пьера-Андре Бутана «Алфавит Жиля Делёза».
Жиль Делез: Философ-шизофреник
Жиль Делез – философ «внешнего» и «складки». Революционер, посягнувший на метафизику и Гегеля, француз, которому нет равных. Concepture публикует биографию знаменитого философа.
Рождение в будущем самой (на наш скромный взгляд) необыкновенной и революционной фигуры французской философии 20 века пришлось на 18 января 1925 года, недалеко от Парижа. Этот город станет для него родным и большую часть жизни философ проведет именно там.
Когда Германия оккупировала Францию, малыш Жиль, и его старший брат Жорж находились на отдыхе в Нормандии. В последствии, родители посчитали, что братьям незачем возвращаться в Париж, и они остались в Нормандии еще на год. Спустя ровно год братья возвращаются в Париж (город к тому времени уже был оккупирован), где будущий философ поступает в лицей Карно, а его брат уходит в «Сопротивление».
К большому сожалению, Жорж попадает в плен к фашистам и умирает по дороге в Аушвиц. Для Жиля этот момент становится переломным, он отдаляется от семьи, начинает много времени проводить в одиночестве и увлекается философией, именно тогда решив связать свою жизнь с ней.
Немаловажную роль в жизнеопределяющем решении мальчика сыграл тот факт, что в лицее, где он учился, философию преподавал Морис Мерло-Понти. В этот период молодой философ увлекается работами Сартра, часто цитирует «Бытие и Ничто» (после личной встречи с Жан-Полем, уже в зрелом возрасте, Делез резко изменит свое мнение о нем). Он даже умудряется находить время, чтобы посещать открытые лекции Гастона Башляра, Александра Кожева и многих других известных философов и деятелей того периода.
Окончив школу Делез проходит двухгодичную подготовку в лицее имени Генриха IV. Там он (наверное) впервые знакомится с творчеством Хайдеггера, так как лекции ему читает известный специалист по нему – Жорж Бофре. По ряду причин Делезу не удается поступит в высшую нормальную школу, и он решает попытать счастья на факультете философии в Сорбонне.
В студенческие годы, еще отмеченные влиянием Сартра, он начинает писать статьи. Для Жиля это первый опыт философской работы. Но он быстро теряет интерес к феноменологии Сартра и увлекается работами Анри Бергсона, творчество которого выходит на первый план. Проблемы со здоровьем (астма) сильно мешают учебе, но все же молодой философ успешно заканчивает Университет Сорбонны.
Несомненно, сам субъект дан. Несомненно, то, что выходит за пределы данного, тоже дано, но иным способом, в ином смысле. Тот субъект, который изобретает и верит, устанавливается в данном так, что превращает само данное в синтез, в систему. Именно это мы и должны объяснить [expliquer]. В проблеме, поставленной таким образом, мы раскрываем абсолютную сущность эмпиризма.
И вот Делез уже выпускник одного из старейших университетов в мире, ему 23 года, на дворе 1948 год – и он решает начать преподавательскую деятельность в качестве учителя философии в местных лицеях. Последующие 9 лет будут отмечены бурной деятельностью (Делез даже прочитает курс лекций в Сорбонне), написана первая книга «Эмпиризм и субъективность».
Эмпиризм по Делезу – не просто разновидность позитивистского взгляда, а отрицание любой трансцендентальности. Начиная с этого труда («Эмпиризм и субъективность»), происходит постепенное формирование личной философии Делеза, построенной на отрицании классических диалектических и метафизических традиций.
Где-то ближе к исходу продуктивной девятилетки, Делёз посредством одного из своих добрых приятелей знакомится с Фанни (Дениз Поль) Гранжуан, переводчицей Д. Х. Лоуренса. Свадьба состоялась в августе того же года в Лимузене, в поместье родителей Фанни. В браке родились сын Жюльен (1960) и дочь Эмили (1964). Супруги переехали в XV округ Парижа в небольшую квартиру, семейное наследство Гранжуан.
Конец пятидесятых и середина шестидесятых отмечены ярким и бурным творчеством. Делез работает как автомат, пишет одну исследовательскую работу за другой, диссертацию, посвященную Спинозе и свою знаменитую статью о Захер-Мазохе (первый опыт литературной критики). За такой плодотворный период стоит благодарить четырехлетний оплачиваемый отпуск (1960-1963 гг.), предоставленный философу Национальным центром научных исследований.
Сергей Фокин об осмыслении Делезом творчества Мазоха и Сада:
Он [Жиль Делез прим.автора] стремится показать, что «извращения», названные по имени писателей-симптомологов, в психиатрическом[речь о Мазохе и Саде прим.автора] «плане» соседствуют с теми фантазиями, наваждениями, страхами — словом, «фантазмами», на которые были сделаны ставки в творчестве Кафки, Пруста или Беккета: в этом смысле можно было бы говорить о «кафкизме», «прустизме» или «беккетизме».
После окончания продолжительного отпуска и завершения ряда исследовательских работ, философ принимает приглашение от Лионского университета, где читает курсы о Спинозе, Лейбнице и Ницше. Там же философ ближе знакомится с кинематографом, увлекается творчеством Годара, Феллини, Бергмана и многих других знаменитых режиссеров. Эта любовь в последствии выльется в двухтомник, посвященный кинематографу.
В 1966 философ публикует «Бергсонизм» (наконец-то его безмерное уважение Бергсона выливается в исследование). И спустя какое-то время он начинает работу над своим главным трудом – «Различие и повторение». А уже в 1967 году в докладе Французскому философскому обществу Делез излагает основные идеи своего монументального труда.
Вот так неожиданно и быстро весь накопленный опыт за годы философствования и неистовое желание преодолеть, низвергнуть Гегеля и классическую метафизику, квинтэссенцией которой является гегелианство, находит свое выражение в одной объемной работе – его главном философском проекте «Различие и повторение».
Он не цеплялся за Гегеля, не пристраивался к диалектической традиции, основная нить которой с необходимостью предполагала логику развития — от начала к концу — и структуру предмета — приспособления, интенции, бытия-в-себе, или нехватки-бытия-в-себе.
Но, как и любой человек, Жиль Делез сталкивался с трудностями, и первые ростки в будущем фатальной болезни подстерегали его где-то недалеко от личного философского триумфа. Резко ухудшается его состояние здоровья, врачи диагностируют туберкулез, философа срочно госпитализируют. И все это на фоне растущих студенческих волнений, вылившихся позже в майские события 1968 года.
Перенеся операцию на легком (теперь оно у философа одно), Жиль потратил целый год на восстановление, но успел закончить «Логику смысла» и получить приглашение от Фуко (в 1970 году), который настаивал на его кандидатуре преподавателя в Венсенском Университете. Здесь Делез проработает до самой своей отставки в 1987 году и познакомится с Феликсом Гваттари – молодым психоаналитиком, с которым они напишут ряд работ. Самой знаменитой станет «Анти-Эдип».
Философ вдохновленный новыми идеями и знаниями, и новым талантливым соавтором решает посягнуть на Лакана и на психоанализ в целом. В «Анти-Эдипе» Делез и Гваттари разарабатывают общую теорию желания, которая послужит основной для подробной разработки и уточнения теории мышления.
Жиль Делез и леворадикальный психоаналитик отстаивают концепцию желания, освобожденного от каких-либо преград. Однако, будучи внешне созвучными своей эпохе, они выдвинули несвоевременную и беспрецедентную концепцию: желание никогда не исходит изнутри; его нельзя мыслить по аналогии с сущностью субъекта, естественным образом наделенного внутренним богатством и добродетелью и стремящегося выразить себя вовне; желание возникает из отношения к внешнему и приписывается субъекту лишь в состоянии столкновения, когда тот пребывает вне себя; следовательно, оно есть не что иное, как способ научения.
Совместно с Гваттари Делез еще напишет: «Тысяча Плато», «Кафка», «Что такое Философия?», хотя последнюю книгу, по словам некоторых исследователей, философ писал практически один, а имя Гваттари поставил в соавторы лишь из дружеских соображений.
И снова в жизни знаменитого француза наступает сумбурный период. Постепенно сфера его интересов смещается в сторону эстетики, музыки и кинематографа: он пишет статьи, читает лекции и систематически посещает кинофестиваль неформатного кино «Кайе дю синема». Работа в Венсенском университете ненадолго прекращается, и он преподает в Коллеж де Франс.
А в 1984 году умирает Фуко, Жиль так и не успевает с ним помириться, в следствии чего решает написать книгу с коротким и ясным названием «Фуко». Участвует в конференции посвященной Фуко, и в этом же году (1987) выходит на пенсию, прочитав последнюю лекцию студентам. Затем философ, никогда не дававший интервью, соглашается сняться в серии видеороликов, в которых он в алфавитном порядке отвечает на вопросы по темам – «Азбука Жиля Делеза».
Так прошел конец 80-х и начался последний самый тяжелый жизненный этап 1993-95 гг. В 93-м Делез пишет последнюю свою работу «Критика и клиника». Она явилась своего картографией всего творчества от «Эмпиризма и субъективности» до самой «Критики и клиники».
Сергей Фокин о работе Делеза «Критика и клиника»:
«Критика и клиника» — это сложносоставная «карта», линии которой означают «интерес», обостренное внимание философа к писателям, чье творчество и существование вовлечены в такое становление, которое если и не ищет «болезни», то, по меньшей мере, не уклоняется от встречи с ней, коль скоро жизнь предлагает и такое испытание.
Делез так тяжело болен, что его подключают к аппарату искусственного дыхания, с которым он проведет последние два года своей жизни. Он уже не может писать и с трудом говорит. Его психологическое состояние постепенно ухудшается, философ не может вынести собственной немощи и, в конце концов, 4 ноября 1995 года великий француз прыгает из окна своей квартиры в Париже. Его хоронят 10 ноября.
Да, вот такой типичный и вполне заурядный конец для философа, именно для философа. Делез был целой вехой в истории французской мысли, он единственный, кто систематически посягал на предел философии – Гегеля, он первый, кто заговорил о безиерархическом сетевом устройстве культуры – ризомы. И что мы имеем сейчас? Интернет, как разновидность ризомы. Его можно любить и понимать, можно считать бездарностью и ненавидеть, можно отрицать его существование, но вот равнодушным быть не получится.
Рекомендуем прочесть:
1. Жиль Делез – «Что такое Философия?».
2. Жиль Делез – «Эмпиризм и субъективность».