императивные сроки в гражданском праве

Сроки в гражданском праве: способы определения

Срок, установленный законодательством, сделкой или назначенный судом (далее — срок), может определяться :

— истечением периода времени (в годах, месяцах, неделях, днях или часах);

— указанием на событие.

Рассмотрим каждый из приведенных вариантов подробнее.

Если срок определен календарной датой

Данный способ определения срока, как правило, не вызывает затруднений. Однако и здесь есть свои нюансы.

Например, если договор предусматривает исполнение обязательства 19 февраля, соответственно, контрагент должен исполнить свои обязательства в течение 24 часов 19 февраля. Если же контрагент, например, должен производить платеж по обязательству перед банком по 15-е число каждого месяца включительно, а банк принимает платежи ежедневно до 16:00, то последний день срока для совершения платежа истечет 15-го числа текущего месяца в 16:00.

Например, организация должна была направить письменное уведомление своему контрагенту не позднее 15 марта. Если организация сдаст указанное уведомление на почту для отправки в течение 24 часов 15 марта, то срок направления уведомления следует считать соблюденным.

На практике при определении начала и окончания срока, определенного календарными датами, возникают некоторые вопросы.

Нет однозначности в понимании момента окончания срока, если срок определяется «до» или «по» конкретную календарную дату.

Например, в договоре может быть указано, что, оплата должна быть произведена до 19 февраля. Правомерно ли производить оплату в таком случае 19 февраля и является ли значение предлогов «до» и «по» равнозначным?

Однако мнения лингвистов в вопросе буквального толкования предлогов «до» и «по» расходятся. Одни авторы считают, что при формулировке «до 19 февраля» граница, когда должно быть совершено действие — это 24:00 18 февраля. Если же срок определен «по 19 февраля», то граница для совершения действия — это 24:00 19 февраля. Другие авторы считают, что предлоги «до» и «по» имеют одинаковое значение и действие может быть совершено 19 февраля.

Законодательство и правоприменительная практика не дают четкого ответа на этот вопрос.

По мнению автора, в целях исключения неоднозначности и путаницы целесообразно считать, что, если срок определен «до» или «по» 19 февраля, то последним днем срока будет 19 февраля, т.е. предлоги «до» и «по» должны иметь значение «включительно». Такой позиции придерживался ВХС в своем письме от 03.06.2005 N 03-24/1053. В письме, в частности, указано следующее. Если кредитодатель предоставляет кредитополучателю кредит с окончательным сроком погашения до 1 января 2006 г., то последним днем исполнения договора, по мнению суда, является указанная в договоре календарная дата, т.е. 1 января 2006 г.

Однако, следует отметить, что в методических материалах по проведению лингвистического контроля проектов правовых актов (правовых актов) содержатся рекомендации лингвистов учитывать многозначность предлогов «по» и «до» при обозначении пределов во времени, и, если требуется указать, что называемое число или понятие входит в состав предела, во избежание неоднозначного толкования необходимо использовать слова «включительно» или «не позднее».

По мнению автора, если договор заключен с 1 января по 31 декабря или с 7 марта 2018 г. по 6 марта 2019 г., то данный договор следует считать заключенным на год.

По мнению автора, законодатель и пошел на уточнение положений ст. 186 ГК, чтобы исключить соответствующие ошибки на практике.

Из совокупного толкования ст. 157, 395 и 403 ГК следует, что сделка вступает в силу в момент ее совершения. Таким образом, то, что доверенность вступает в силу со дня ее совершения либо со дня ее удостоверения, следует в т.ч. из соответствующих положений ГК.

Подытожив вышесказанное, отметим, что, если срок (его начало и окончание) определен календарной датой, например, 13 февраля 2018 г., или период времени обозначен такими датами, например, квартира сдается на три месяца с 1 марта по 31 мая, по мнению автора, нет необходимости обращаться к правилам ст. 192 ГК. Кроме того, по мнению автора, предлоги «до» и «по» имеют одинаковое значение, и последним днем срока является указанная дата. Однако автор рекомендует во избежание судебных споров и двоякого толкования использовать слова «включительно» или «не позднее».

Если срок определен истечением периода времени

Например, договор может быть заключен не с 1 марта по 31 мая, а 1 марта — на три месяца, доверенность может быть выдана 1 января, но не по конкретную дату, а на месяц, год и т.п. В этих случаях означает, что срок определен периодом времени.

Периодом времени в ГК определены также: срок исковой давности, гарантийные сроки, срок принятия наследства и т.п.

Срок, исчисляемый годами, истекает в соответствующие месяц и число последнего года срока.

Срок, исчисляемый месяцами, истекает в соответствующее число последнего месяца срока.

К сроку, определенному в полгода или исчисляемому кварталами, применяются правила для сроков, исчисляемых месяцами.

Если окончание срока, исчисляемого месяцами, приходится на такой месяц, в котором нет соответствующего числа, то срок истекает в последний день этого месяца.

Срок, определенный в полмесяца, рассматривается как срок, исчисляемый днями, и считается равным 15 дням.

Если последний день срока приходится на нерабочий день, днем окончания срока считается ближайший следующий за ним рабочий день.

По мнению автора, особую роль в исчислении сроков, определенных периодом времени, играет ст. 192 ГК.

Указанная норма была предусмотрена, чтобы избежать вычисления точных часов (минут). Поэтому для «удобства» законодатель в качестве «стартовой точки» для течения сроков избрал не сам момент совершения сделки, а другую отметку — это 00 час. 00 мин. 01 сек. следующего дня. Отметим, что правила об исчислении сроков нельзя механически переносить на вопрос о начале действия сделки или о том, что соответствующие права возникают со следующего дня. Момент, с которого сделка начинает действовать (т.е. порождает соответствующие юридические последствия), определяется соответствующими нормами о сделках.

Срок исковой давности начинает течь со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о том, что его право нарушено, гарантийный срок — со дня передачи товара покупателю, срок для принятия наследства — со дня открытия наследства. Наличие ст. 192 ГК не исключает возможности предъявления искового требования в день, когда лицо узнало и должно было узнать, что его право нарушено, или предъявления требования в связи с недостатками товара в день его приобретения и т.д., но исчисление срока начинается на следующий день.

Таким образом, законодатель избавил стороны от подсчета до часа, минуты, секунды продолжительности периода времени.

Например, если в договоре установлено, что покупатель должен оплатить товар в течение пяти дней со дня заключения договора, то это не значит, что покупатель не может его оплатить в день заключения договора. Может, но, исчисление этого срока начнется на следующий день. Если бы срок исчислялся со дня, послужившего ему началом, и истекал в пятый день, то срок был бы менее пяти дней, поскольку договор может заключаться и в 9:00 утра, и в 18:00 часов вечера.

Следует также обратить внимание на то, что законодатель не устанавливает исключения в части применения ст. 192 ГК и для определения возраста гражданина. Так, например, гражданин, родившийся 1 января 2000 г., станет достигшим 18 лет только 2 января 2018 г., потому что последним днем его 17-летнего возраста, исходя из правил исчисления сроков, будет 24:00 1 января. Как следствие, полную дееспособность гражданин приобретет только 2 января.

В заключение хотелось бы привести таблицу, которая демонстрирует порядок исчисления сроков, определенных истечением периода времени.

Если срок определен указанием на событие

На практике указанный способ определения срока нередко применяется с ошибками. Очень часто события, к которым стороны договора привязывают начало или окончание течения какого-либо срока, не обладают признаком неизбежности наступления, поскольку зависят от воли и действий сторон.

Довольно часто в договорах подряда встречаются условия, где начало выполнения работ связывается с моментом оплаты заказчиком авансового платежа. Оплата заказчика зависит исключительно от его волеизъявления, которое вообще может и не наступить. Следовательно, установление таким способом срока начала выполнения работ равноценно отсутствию срока, а поскольку для договора подряда начальный и конечный сроки выполнения работы являются существенными условиями, то это для сторон влечет незаключенность договора.

По мнению автора, примерами определения срока указанием на событие, которое неизбежно должно наступить, могут быть следующие: срок окончания договора пожизненного содержания с иждивением или договора пожизненной ренты, срок договора аренды транспортного средства, определенный началом и окончанием навигационного периода или же когда строк доставки груза привязан к началу навигации.

Читайте этот материал в ilex >>
*по ссылке Вы попадете в платный контент сервиса ilex

Источник

§ 2.1.1.1 Классификация гражданско-правовых сроков

Во всех случаях использования (и понимания) сроков как хронометрических пределов осуществления правомочия и, соответственно, противодействия злоупотреблению правом, мы видим извлечение пользы из важнейшего свойства времени — оно, в силу объективности его течения, превращает сущее в преходящее и всегда найдёт себе применение как мерило устойчивости любого пребывающего в нём феномена. В том числе, конечно, ценностей. Для целей противодействия злоупотребления правом время, поэтому, принимается как идеальный аргумент умозрительной функции объективной оценки интереса — идеальный и в смысле своей объективности, а значит и обоснованности суждения об объективности такой оценки, то есть значения этой функции, и в смысле своей простоты, а точнее линейности.

§ 2.1.1.1 Классификация гражданско-правовых сроков.

Далее, следует описать различные способы выражения хронологического исчерпания интереса (или его понижение, нетерпимое относительно возрастания противоположно направленного интереса другой стороны) в фиксирующих этот эффект нормах права. Мы, конечно, говорим о системе гражданско-правовых сроков. В классической доктрине различают, в зависимости от назначения, сроки осуществления прав — родовую категорию, обнимающую сроки существования права, пресекательные сроки и некоторые другие[1], сроки исполнения обязанностей[2]и сроки защиты права, каковые могут отождествляться со сроками исковой давности[3]. Однако наш подход к этой системе, отражая и методологию, и терминологию этой работы, отличается от принятого и нуждается в изложении.

Поскольку назначение любых сроков в гражданском праве состоит в мере допустимого использования правового блага, любая их классификация представляет собой таксономию, выражающую тот или другой критерий исчерпания правового блага. Естественным образом, в этой работе рубрикация сроков произведена в зависимости от того, как их истечение, которое мы понимаем как критическое снижение вменённого в хронометрические величины интереса, влияет на судьбу правовых благ, в которых этот интерес выражен.

В первой главе уже была проведена дифференциация понятий «субъективное право» и «правомочие», а также «осуществление права» и «осуществление правомочия». Мы также выделяли иные правовые блага — средства защиты права и отсутствующую (в условиях нелегитимированного интереса) обязанность. Вкратце, для целей ясности нашей хронометрической теории, еще раз зафиксируем различия между этими правовыми благами.

Субъективное право понимается в этой работе как юридическое выражение вменённого, если право основано на норме позитивного законодательства, и признанного контрагентом, в случае договорного основания, интереса. При этом термин «субъективное право» является условным, тождественным по значению термину «субъективная обязанность». Оба термина описывают единую юридическую реальность — с точки наблюдения управомоченной и обязанной стороны соответственно. Эта реальность представляет собой юридически действующее требование по предоставлению первой стороне какого-либо материального блага (как отличного от блага правового) второй стороной.

Конструкция правомочия (в нормах обязательственного права обычно фиксируемая оборотом «вправе», или словосочетанием «вправе предъявить требование») представляет собой правовое благо, сущность которого заключается в приобретении субъективного права путем этого блага осуществления. В отличие от других юридических фактов, составляющих совместно с правомочием основание возникновения права, осуществлённое правомочие является не только необходимым, но и достаточным условием возникновения права: правомочие существует лишь постольку, поскольку его осуществление создаст право. В отличие же от субъективного права, правомочию никогда не корреспондирует какая-либо обязанность. Последнее появляется только в том случае, когда лицо, наделенное правомочием, совершает юридически значимое действие, создающее субъективное право; именно такие действия мы и называем «осуществлением правомочия». В качестве иллюстрации правомочия приводилась конструкция п. 2 ст. 562. Кредитор приобретёт право требования к продавцу или покупателю предприятия – и соответственно создаст обязанность его выполнения – только осуществив указанное в этой норме правомочие, то есть обратившись с одним из требований к указанным лицам.

Средствами (мерами) защиты права являются любые действия, прямо или косвенно направленные на осуществление нарушенного права, то есть на получение управомоченной стороной того блага, юридическим выражением вменённого интереса в котором служит данное право. Средства защиты права, по нашему мнению, являются самостоятельными правовыми благами, и не только гносеологически. Но они не присутствуют в юридической реальности иначе, чем в виде прав и правомочий, осуществление которых и позволяет защитить субъективное право.

Отсутствующая (или недостаточная) обязанность возникает в условиях нелегитимированного и пребывающего в дозволительном поле интереса. Отсутствие такой легитимации само по себе образует злоупотребление правом. Легитимация интереса приводит к возникновению субъективного права.

Ниже будут высказаны наши суждения о сроках, применимых к правовым благам. С нашей точки зрения, целесообразно выделять сроки существования правовых благ и сроки давностные. Уточним, что мыслим гражданско-правовую категорию сроков в согласии с устоявшейся доктриной: это объективно существующий период времени, который неизбежно истечёт, поэтому его окончание всегда определяется через указания на события, наступление которых непредотвратимо (календарная дата, истечение отрезка времени определимой длительности[4], иное объективно неизбежное событие).

Сроки существования правовых благ, в нашем понимании, — это периоды времени, истечение которых полностью и необратимо приведёт к исчерпанию правового блага.

Примером срока существования права, установленного законодательством, может послужить срок существования исключительного права на произведение (ст. 1281): право это безоговорочно прекратится по прошествии 70 лет после смерти автора (по общему правилу). Но срок существования права может быть установлен и договором. Так, по договору аренды, заключаемому с определённым сроком, устанавливается срок права аренды, и по прошествии такового право владения и пользования (или только пользования) переданным в аренду имуществом у арендатора прекратится, без какой-либо возможности восстановления[5]; по договору аренды с неопределённым сроком право аренды прекратится через установленный в законе срок после предупреждения, направленного контрагенту заинтересованной стороной. Во всех случаях предел длительности права, конечно, является выражением интереса — или его вменённым хронометрическим значением, выражающим максимум его снижения (при законодательном основании) или признанным контрагентом (при договорном).

Сроки существования правомочия, как и сроки существования другого блага, субъективного права, представляют период, за рубежом которого правомочие уже не существует и существовать ни при какой возможности не будет. Поскольку правомочие всегда заключается в совершении необходимого и достаточного действия по приобретению права, истечение срока его существования означает невозможность осуществления действий по приобретению права. Естественно, невозможность приобретения права равнозначна невозможности обладания им. Так, правомочие, предусмотренное в п. 2 ст. 562, длится три месяца; только в течение этого срока у его обладателя — кредитора по обязательству, включённого в состав предприятия, если он не сообщит о своём согласии на перевод долга продавцу или покупателю, — имеется возможность совершения действий для приобретения указанных в этой норме прав. Правомочие преимущественного приобретения отчуждаемой доли в праве собственности на недвижимость или в обществе с ограниченной ответственностью, предусмотренное абз. 2 п. 2 ст. 250, абз. 2 п. 5 ст. 21 Закона об ООО, необратимо иссякнет через месяц и 30 дней соответственно[6]. Правомочие требования к поручителю прекратится по истечении сроков, указанных в п. 6 ст. 367, в т. ч. и тогда, когда обязательство поручителя по исполнению обязательства должника не исполнено[7].

Поскольку сущность правомочия как правового блага заключается в том, что его осуществление представляет собой необходимое и достаточное условие приобретения права, то осуществление правомочия его прекращает — невозможно приобретать субъективное право более чем однократно. Ввиду указанного тождества можно было бы пожертвовать категориальной точностью и согласиться с тем, что срок существования правомочия является сроком его осуществления. Однако нужно принимать во внимание, что имеются ещё сроки, которые лишь технически не подпадают под первую категорию и однозначно – под вторую. Так, условия о сроке, которые содержат положения ст. 477, п. 1 ст. 483, второго и третьего предложений п. 6 ст. 467, п. 3 ст. 562, относятся не к осуществлению правомочий, а к одному из юридических фактов (обнаружение недостатков, извещение продавца, предъявление иска), создающих, в совокупности с другими обстоятельствами, соответствующие правомочия[8]. При несоблюдении этих условий о сроке, правомочия, предусмотренные в названных нормах, просто не существует, — ибо нет правомочий там, где не имеется полного состава всех необходимых юридических фактов, составляющих основание субъективного права, в каковом составе отсутствует лишь само правомочие, осуществление которого всегда есть достаточное условие возникновения права. По сути дела, в этих нормах речь идёт о сроке приобретения правомочия. Однако вряд ли разумно было бы вводить в научный оборот эту категорию. Сущность правомочия как правового блага заключается в действиях по приобретению права; сроки совершения этих действий вошли в предмет нашего изучения постольку, поскольку они понимаются нами как хронометрическое выражение объективной оценки утраты интересом в приобретении права своего значения. Следовательно, для нас не должно быть важным, несовершение каких именно действий в обсуждаемые сроки влечёт неосуществимость правомочия — собственно ли действий ли по его осуществлению или же действий по его приобретению. Использование термина «срок существования правомочий», при этой оговорке, представляется достаточным для обозначения исследуемого явления.

Нетрудно видеть, что наше описание «сроков существования правомочий» в целом соответствует тому, что в цивилистической традиции называется пресекательными (или преклюзивными) сроками. В самом деле, семантика этого термина выражает идею прекращения правового блага (в классической доктрине, собственно, права) ввиду его неосуществления в течение определённого срока. Мы снова не видим принципиальной необходимости устраивать революцию в привычном для правоведения понятийном аппарате и готовы принять этот термин, со следующими оговорками: во-первых, его следует относить именно к правомочиям, а не к правам, во-вторых, поясняя его смысл, правильнее (по изложенным в предыдущем абзаце причинам) говорить о том, что это срок существования, а не осуществления правового блага.

Срок существования правомочия отмеряет предельно терпимую продолжительность его неосуществления (совершения действий по приобретению права) и соответствует вменённому хронометрическому максимуму снижения выраженного в нём интереса. Возвращаясь, простоты изложения ради, к использованию уже знакомой модели продажи предприятия, мы видим, что этот срок принимается как объективная оценка допустимой степени безразличия к возможности воспрепятствовать продаже, в составе которого имеются обязательства в пользу данного кредитора. Одновременно это и срок, отмеряющий предельно терпимую длительность обременения, налагаемого на продавца и покупателя предприятия, в виде необходимости смириться с возможностью предъявления кредитором соответствующих требований. Как обычно при хронометрических пределах осуществления правомочия, обсуждаемая конструкция закрепляет не абсолютные и не разрозненные, а относительные значения допустимостей. Конструкция же ст. 483 закрепляет более сложную конфигурацию интересов: по существу, речь идёт о вменённом в хронометрические значения максимуме интереса покупателя не в праве, а в сохранении риска затруднительности его удовлетворения на продавце.

Давностные же сроки представляют ускользающую от выделения устойчивых признаков реальность; известно, что ряд видных учёных не склонны были вовсе признавать различие давностных и пресекательных сроков[9]. Причины тому, вероятно, и доктринальные, и легально-технические: они и в неоднородности правовых благ, в отношении которых действуют сроки, предположительно заслуживающие называться давностными, и в отсутствии в тексте ГК общепринятых способов указаний на то, что срок является давностным. Мы, тем не менее, видим появившееся в ГК в пореформенном тексте правило, которое можно прочитать как имплицитное признание легального существования таких сроков: в соответствии с п. 2 ст. 197, некоторые типичные правила определения течения исковой давности распространяются и на «специальные сроки давности» — именно давности, а не исковой давности, несмотря на то, что в названии самой статьи использовано словосочетание «исковая давность». Даже если считать, что это не имплицитное признание несводимости давностных сроков к исковым в тексте ГК, а изъян техники, в соответствии с принципом верификационой автономии в понимании легального текста (он подробно изложен в §2.2.2.2 первой главы) непогрешимость юридической техники является обязательным к применению способом толкования; кроме того, даже в единстве правового режима сроков одной лишь исковой давности также можно усмотреть повод для предположения о имманентности для гражданского права давностного предела.

И в самом деле, представляется целесообразным выделить категорию сроков, выражающих идею задавнивания правового блага — то есть утрату им способности к осуществимости ввиду «устаревания», угасания из-за неактивности, длительность которой уместно было назвать хронической. Неосуществление правового блага может вести к дереликции[10]самого правового блага, положению, при котором это благо рискует полностью прекратиться, однако с сохранений ресурсов его реабилитации. Однако речь идёт о принципиально иной юридической феноменологии по сравнению со сроками существования права или правомочия. Мы предпримем попытку указать на существенные признаки любых давностных сроков — попытку, успех которой не может быть безоговорочным ввиду названных выше причин, но все эти признаки будут содержать в себе отличие от сроков существования правового блага. Во-первых, задавнивание никогда не приводит к полному обнулению юридического эффекта правового блага — возможности приобретать то материальное благо, на которое направлен выраженный в праве (или в правомочии) интерес. Всегда есть условия, при которых давностный срок может быть восстановлен или реабилитирован другим образом. Во-вторых, течение давностного срока не является непрерывным и необратимым: в нём возможны перерывы и приостановления. В-третьих, его начало увязывается с доступностью правообладателю знания о начале его течения, причём эта доступность будет определяться стандартом долженствования (§ 6.2.2 второй главы) — знание следует считать доступным в случае, если усилия по его приобретения не превышали должной меры заботливости, вменяемой разумному участнику оборота. В-четвёртых, давностные сроки почти всегда, хотя и неисключительно, — а сущность может проявляться и в устойчивых, а не в универсальных свойствах — относятся к средствам защиты нарушенного права. В-пятых, в тех случаях, когда срок давности устанавливается для средства защиты, задавнивание права или правомочия, которыми это средство осуществляется, никогда не приводит к отпадению других средств защиты[11]или прекращению самого нарушенного права[12].

Названных существенных признаков давностных сроков, вероятно, достаточно для выявления в этих признаках сущности феномена задавнивания и отличие природы этих сроков от сроков существования правового блага. Нет сомнений, что давностные сроки учитывают субъективные обстоятельства лица, осуществляющего правовое благо. И поэтому не случайно то, что они, как правило, применимы к средствам защиты. Ведь действия лица по защите права испытывают значительное воздействие личных, в том числе личностных (если речь о гражданине) причин, многие из которых невозможно не принимать во внимание, даже рискуя наделением их семантикой «уважительности» — предиката, гражданскому праву в целом чуждого. Как и всякий хронометрический предел осуществления права, срок задавнивания правового блага (права или правомочия) представляет собой границу объективной оценки снижения интереса, выраженного в этом благе, за которой она принимает значения, недостаточные для дальнейшего сохранения права. Но отличие не только в том, что этот вывод ещё не фатален для права (правомочия), но и в том, что сама эта объективная оценка находится в критической зависимости от обстоятельств, связанных с правообладателем. При том, что и в этом случае течение времени как идеальный аргумент оценки интереса принимается во внимание в первую очередь, важно также убедиться в том, что бездействие субъекта не было следствием субъективно-значимых, но объективно существующих причин, препятствующих правоосуществлению, в том числе — фактической невозможности (затруднительности) либо соображений явной нецелесообразности. В законе могут быть учтены некоторые наиболее типичные и prima facie разумные девиации, остальные же неизбежно делегированы дискреционным полномочиям судов. Отсюда — известные доктрины, применимые к течению давностных сроков: все они есть не что иное, как компромисс с субъективными обстоятельствами, причём этот компромисс с равной силой действует и к давностям, установленным для защиты обязательственных прав, что подчёркивает невозможность поставить пределы осуществлению средств защиты без учёта этих обстоятельств. Эти правила мы уже упомянули, а их изложение в этой работе, разумеется, лишено смысла, но сделаем небольшое исключение для перерыва давности, поскольку эта конструкция наглядно показывает тактику подсчёта давностного срока, что в свою очередь выражает природу давности. То и другое, как всегда, необходимо описывать как учёт динамики интереса. Если обязанное лицо в период течения давностного срока совершило действие, — причём, подчеркнём это, неважно, было ли оно волевым или случайным, — которое побудило правообладателя прийти к обоснованному при данных обстоятельствах выводу о том, что обязанность будет выполнена, то неправильно было бы считать, что давностный срок продолжает течь, поскольку назначение его именно в том, чтобы привести правовое благо к исчерпанию ввиду безразличного отношения правообладателя к его осуществлению, а если тот имеет разумные поводы полагать, что право будет удовлетворено добровольно, то очевидно, что срок осуществления (защиты) нужно отсчитать заново, с момента возникновения у правообладателя таких ожиданий.

Выше мы уже дали понять, что применение давностных сроков к средствам защиты нарушенного права (под которыми мы понимаем любые юридически значимые действия по осуществлению нарушенного права, или способствующие его осуществлению, т.е. удовлетворению заложенного в данном праве интереса, — § 3.3 первой главы) является устойчивым свойством, но оно не универсально. Изъятие из этого почти единообразного ряда составляет, на наш взгляд, срок принятия наследства, установленный в ст. 1154. Мы не можем разделить принятое в доктрине восприятие срока для принятия наследства как срока существования права — или во всяком случае отрицание его давностной природы[13]. Правила ст. 1155, допускающие восстановление судом срока для принятия наследства наследником, пропустившим этот срок по уважительным причинам, и принятия наследства с согласия остальных наследников даже без восстановления этого срока, на наш взгляд, сообщают этому сроку типологические свойства давности, явно выражающие компромисс с субъективными и даже личностными обстоятельствами опоздавшего наследника[14]. Тот факт, что неосуществление «права наследования» (в нашей терминологии — правомочия на принятие наследства) в отведённый для этого срок не прекращает данное правовое благо даже и в том случае, когда суд не восстанавливал срок принятия наследства, здесь особенно важен, поскольку свидетельствует о том, что существование права не пресекается его неосуществлением, но задавнивается, то есть сохраняет способность к реабилитации.

Тем не менее, как уже говорилось, ввиду доктринальной и, что более здесь существенно, легальной неопределённости, квалификация срока как давностного может осуществляться лишь предположительно. Причём если ст. 1155, хотя речь в ней не идёт о сроке для защиты права, даёт, как нам кажется, веские основания для такой квалификации, те нормы, которые устанавливают сроки для осуществления средств защиты, могут вызывать трудноразрешимые сомнения относительно природы этих сроков. Ст. 477, как представляется, здесь снова будет наглядным примером. Для начала напомним, что условие о сроке в конструкции этой нормы относится не к осуществлению правомочия (по приобретению требования в связи с продажей товара ненадлежащего качества), а к одному из юридических фактов (обнаружение недостатков), создающих, в совокупности с другими, это правомочие. По сути дела, в ст. 477 речь идёт о сроке приобретения правомочия. Однако выше мы уже сочли допустимым распространение на этот срок категории «срок существования правомочия». Но можно ли говорить о том, что срок приобретения правомочия в ст. 477 является давностным сроком? Никаких легальных указаний, в том числе косвенных, как в ст. 1155, об этом не имеется; а правило, установленное в п. 2 ст. 197, как уже говорилось, едва ли станет подспорьем для ответа на этот вопрос. И всё же осторожно предположим, как уже было сделано в § 6.3.2, что ответ должен быть утвердительным. И дело не в том, что мы разбираем хронометрический предел средства защиты права. Как представляется, сам по себе «ценз рачительности», выраженный в ст. 477 в координатах времени, может определяться только с учётом субъективных обстоятельств, в том числе — и личностных особенностей гражданина-покупателя. Выше уже говорилось о том, что этот компромисс с равной силой применим и к давностям, установленным для защиты обязательственных прав. Если считать, что ст. 477 действительно устанавливает давностный срок, вероятно, нужно положительно ответить и на следующие вопросы — о применимости к этому сроку общедавностных правил течения, прерывания и возможности восстановления.

В завершение этого раздела исследования нужно ещё раз констатировать, что та классификация сроков, которое предлагается в нашей работе, многим обязана нашей концепции правовых благ, в свою очередь понадобившейся для полноты и аккуратности исследования проблематики злоупотребления правом. Мы прежде всего имеем в виду наше принципиальное намерение различать субъективное право и правомочие. Как следствие, эта классификация, как уже отмечалось, отличается от общепринятой. Она не может опираться на категорию «сроки осуществления гражданских прав» в качестве родовой категории — по причинам, уже не требующим на этом этапе изложения пояснений. Не можем мы принять эту категорию и как обозначение определённой разновидности сроков — поскольку, в нашем понимании, осуществление права — это действия по достижению такого материального блага, на которое направлен выраженный в этом праве интерес. При этом такие действия всегда совершаются осуществлением правомочий, составляющих средства защиты права, — никакие иные правовые блага здесь не появляются. Таким образом, сроки осуществления права, в нашем видении, — это сроки существования правомочий и давностные сроки, образующие другие элементы нашей классификации. Сроки исполнения обязанностей мы не выделяем потому, что (как неоднократно пояснялось выше) полагаем понятия субъективного права и субъективной обязанности тавтологичными. Наконец, то, что «давностные сроки» — категория, которая имеет более общий смысл, чем «исковая давность», а потому охватывает большее число сроков. Терминологическим и смысловым тождеством обладает лишь один элемент — срок существования права.

После того, как раскрыто правовое содержание сроков как измерения прочности интересов стороны правоотношения, – способности этих интересов обосновывать сохранение за их носителями субъективных гражданских прав и правомочий, обещает быть плодотворным исследование содержания прав и существа выраженных в них интересов сторон правоотношения применительно к отдельным гражданско-правовым срокам, задающим хронометрические пределы допустимого неосуществления правомочия, – или, продолжаем мы повторять, критическую точку объективного роста интереса должника в защите, и минимально терпимое падение интереса истца в осуществлении своего правомочия. Или же, что на деле случается еще чаще, отражающим баланс между интересами, в каковом случае, конечно, не приходится говорить о хронометрических показателях каждого из них в отдельности, ибо временная координата в этом случае является общей для обеих сторон и задается моментом, по прошествии которого интерес управомоченной стороны принимается нетерпимо ничтожным по отношению к интересу стороны обязанной, для каковой, напротив, указанный момент времени является максимальным хронометрическим значением, при котором соотношение ценности интересов сторон остается не в пользу обязанной стороны.

[1] Гражданское право: учебник: в 3 т. Т. 1 / под ред. А. П. Сергеева. — 2-е изд., перераб. и доп. — Москва: Проспект, 2020. — 1040 с. С. 558 (автор главы — А. П. Сергеев).

[3] Там же, с. 563. Чуть ранее, на с. 559, А. П. Сергеев допускает отнесение к срокам защиты права также претензионных сроков.

[4] В том числе и тогда, когда начало течения срока связывается с вероятностным событием, например, выполнение встречного обязательства (п. 6 Информационного письма Президиума ВАС РФ от 25.02.2014 N 165 «Обзор судебной практики по спорам, связанным с признанием договоров незаключенными», нынешняя редакция ст. 314 ГК).

[5] При возобновлении договора на основании п. 2 ст. 621 возникает новое права аренды (п. 31 Информационного письма Президиума ВАС РФ от 11.01.2002 N 66 «Обзор практики разрешения споров, связанных с арендой»).

[6] Срок осуществления этого правомочия, не являясь давностным, не подлежит восстановлению. Напротив, трёхмесячный срок, установленный для предъявление в суд требований участника общей долевой собственности (п. 5 ст. 250 ГК) или общества с ограниченной ответственностью (п. ст. 21 ФЗ «Об ООО»), чьё преимущественное право покупки доли в собственности или в обществе было нарушено, о переводе на себя прав и обязанностей покупателя, является сроком для исковой защиты права, и, несомненно, в силу правила п. 2 ст. 197 ГК, может быть восстановлен по общим правилам о восстановлении давностных сроков.

[7] См. абз. 3 п. 34 Постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 12 июля 2012 г. N 42 «О некоторых вопросах разрешения споров, связанных с поручительством».

[8] В некоторых случаях возникает эффект мимикрии сроков существования правомочия под давностные или даже исковые. Так, возможность предъявления требований к поручителю, в том случае, если срок для этого действия не установлен в договоре, ограничена годичным периодом непредъявления иска, который начинает течь с момента наступления срока исполнения основного обязательства, а если этот срок не установить — двухлетним непредъявлением иска после заключения договора поручительства (п. 6 ст. 367). Та же конструкция использована в п. 3 ст. 562. Однако в этих случаях юридический факт непредъявления иска принимается как обстоятельство, прекращающее существование правомочия (технически — возможность приобретения).

[9] При этом воззрения на эту проблему М. М. Агаркова, вероятно, были связаны с его пониманием роли суда в социалистическом обществе. См. Агарков М. М. Гражданское право, Т. 1. М., 1944. С. 115-116. И. Б. Новицкий признавал это различие только на теоретическом уровне, полагая, что советское законодательство de lege lata не даёт оснований для дифференциации преклюзивных и давностных сроков. См. И. Б. Новицкий. Сделки. Исковая давность. Госюриздат, 1954. С. 139 — 142. Безусловно, отчасти такое смешение возникло из-за известной специфики регулирования претензионных сроков в транспортных обязательствах. См., напр., Я. И. Раппопорт. Давностные сроки в обязательствах по грузовым железнодорожным перевозкам. Харьков, 1969, стр. 14 – 15. О. С. Иоффе усматривал совмещение преклюзивной и давностной сроках применительно к требованиям, предъявляемым поручителю. См. Иоффе О. С. Избранные труды. В 4-х т. Т. II. Советское гражданское право. — СПб.: Изд-во «Юридический центр Пресс», 2004. С. 358. Идею разграничения пресекательных сроков в советское время отстаивали в своих трудах М. П. Ринг (М. П. Ринг. К вопросу об отграничении сроков исковой давности от некоторых других сроков гражданского права. /Учёные записки Ростовского государственного университета, 1954. Вып.1, т. 37), М. А. Гурвич (М. А. Гурвич. Пресекательные сроки в советском гражданском праве. М., 1961) и М. Я. Кириллова (М. Я. Кириллова. Исковая давность. М.: Юридическая литература, 1966. С. 134 — 155).

[10] Здесь этот термин употреблён в семантике субстантивации, производной от классического (римского) derelictio — означающего не состояние, а ведущие к нему действия (а именно, по «оставлению права»).

[11] В доктрине имеется и другое суждение. Так, М. М. Агарков отрицал сохранение субъективным правом в состоянии «натурализации» обязательственной природы, причём тщательно обосновывал свою точку зрения. Впрочем, эта аргументация вновь имеет тесную связь с реальностью советского гражданского законодательства. О соотношении натурального обязательства и обычного обязательства см. его работу «Обязательство по советскому гражданскому праву» в кн. Агарков М. М. Избранные труды по гражданскому праву. В 2-х т. Т. I. — М., 2002. С. 258 — 265.

[12] Представляется, что поэтому ошибочной по смыслу и избыточной для целей регулирования является положение подп. 2 ст. 1109 ГК, согласно которому имущество, переданное во исполнение обязательства по истечении срока исковой давности, не подлежит возврату в качестве неосновательного обогащения: очевидно, что истечение исковой давности по защите нарушенного обязательства не способно превратить имущество, переданное во исполнение это обязательство, в «неосновательное обогащение».

[13] См., напр., Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации (постатейный). Часть третья. — М.: ООО «ТК Велби», 2002. — 304 с. С. 115-116 (автор комментария — Ю. К. Толстой). См. также: Гражданское право: учебник : в 3 т. Т. 3 / под ред. А. П. Сергеева. — 2-е изд., перераб. и доп. — Москва : Проспект, 2019. — 752 с. С. 688 (автор раздела — Е. Н. Абрамова). При этом в науке высказывались иные мнения — о том, что этот срок является пресекатальным (Гражданское право / отв. ред. Е. А. Суханов. М.: Волтерс Клувер, 2008. Т. 1. С. 630. (автор главы — Е. А. Суханов) и сроком осуществления права. Грибанов В. П. Сроки в гражданском праве // Осуществление и защита гражданских прав. М.: Статут, 2001. С. 260.

[14] В разъяснении, помещённом в п. 40 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 29 мая 2012 г. N 9 «О судебной практике по делам о наследовании», прямо выражено понимание «уважительности» причин как свойства, связанного с личностью истца, а сами эти причины признаны равнозначными уважительным причинам пропуска срока исковой давности.

Источник