когда с польшей был подписан мирный договор
Рижский мирный договор (1921)
18 марта 1921 года в Риге (Латвия) между РСФСР и Украинской ССР с одной стороны и Польшей с другой был подписан мирный договор, завершивший советско-польскую войну 1920-1921 годов. Договор определял условия территориального и хозяйственного размежевания Польши, советской России, Украины и Белоруссии как бывших частей Российской империи.
В ноябре 1918 года, после провозглашения независимости Польши, возник вопрос о границах нового государства. Основной целью польского руководства во главе с Юзефом Пилсудским было возобновление Польши в исторических границах Речи Посполитой 1772 года.
С осени 1918 года по весну 1920 года РСФСР неоднократно предлагала Польше установить дипотношения и разумную границу, но та отказывалась, ссылаясь на несвоевременность предложений. За тот же период польские и советские войска, двигаясь навстречу, заняли западные губернии бывшей Российской империи, откуда с окончанием Первой мировой войны отводились оккупационные германские войска.
Польша захватила всю Галицию и Волынь. Литовские и белорусские города, включая Вильно (ныне — Вильнюс, Литва) и Минск, несколько раз переходили из рук в руки.
25 апреля 1920 года польская армия перешла в наступление по всему фронту и заняла в начале мая Киев. Но уже в июле в условиях успешного контрнаступления РККА Польша запросила англо-французского посредничества. Британский министр иностранных дел лорд Джордж Керзон предложил сторонам развести войска по линии Гродно — Брест, западнее Равы-Русской, восточнее Перемышля («линия Керзона», примерно соответствующая границам расселения этнических поляков и практически совпадающая с современной восточной границей Польши). РСФСР отклонила посредничество, настаивая на прямых переговорах с Польшей. В середине августа уже польская армия перешла в контрнаступление, разбила под Варшавой войска РККА и к октябрю захватила Белосток, Лиду, Волковыск и Барановичи, а также Ковель, Луцк, Ровно и Тарнополь.
Советско-польские мирные переговоры начались в Минске 17 августа 1920 года и продолжились в Риге 21 сентября на фоне польского наступления на Волыни и в Белоруссии. В начале октября польская делегация выдвинула свое требование по установлению границы: линия Дисна — Вилейка — западнее Минска — Лунинец — Сарны — Ровно — по реке Збруч; восточнее этой линии должна быть нейтральная полоса шириной 30-40 километров.
Советская делегация, после некоторых протестов, приняла эти условия и 12 октября в Риге был подписан прелиминарный договор между РСФСР и Украиной с одной стороны и Польшей — с другой.
С 18 октября прекратились боевые действия РККА на польском фронте, с 19 октября прекратили боевые действия и польские войска.
Мирный договор РСФСР и Украины с Польшей был подписан в Риге 18 марта 1921 года и вступил в силу после обмена ратификационными грамотами в Минске 30 апреля 1921 года.
По условиям Рижского договора граница Польши проходила значительно восточнее «линии
Керзона», захватывая около трех тысяч квадратных километров в Полесье и на берегу Западной Двины с населением почти 14 миллионов человек (в большинстве, белорусов и украинцев).
За вклад в экономику Российской империи Польша потребовала 300 миллионов рублей золотом и две тысячи паровозов. Советская сторона согласилась на 30 миллионов плюс 300 паровозов европейской колеи, 435 пассажирских и 8100 товарных вагонов.
Стороны взаимно гарантировали невмешательство во внутренние дела друг друга и обязались не разрешать пребывания на своей территории организаций и сил, враждебных другой стороне. Польша должна была предоставить украинцам и белорусам языковые и культурные права.
Стороны взаимно отказались от возмещения расходов на ведение только что закончившейся войны. Однако Россия и Украина должны были вернуть
Польше все, что было вывезено с ее территории с 1772 года, в том числе, военные трофеи, библиотеки и коллекции произведений искусства, архивы органов власти и общественных организаций, документы и карты, научные лаборатории и приборы и так далее вплоть до колоколов и предметов культа.
Кроме того, подлежали возвращению все польские капиталы и вклады в государственных, национализированных или ликвидированных банках, причем от ответственности по долгам бывшей империи Польша освобождалась.
Стороны договорились в течение полутора месяцев начать торговые переговоры, а дипломатические отношения установить немедленно.
Проблемы с реализацией Рижского договора возникли почти сразу после его вступления в силу. Уже 2 мая Польша вместо установления полноценных дипотношений предложила ограничиться назначением поверенных или поддерживать контакты через дипломатов в Латвии.
Польский полпред Титус Филиппович, назначенный в июне, в Москву прибыл 4 августа, советский полпред Лев Карахан смог приехать в Варшаву накануне.
Консульскую конвенцию стороны подписали лишь в июле 1924 года, а ратифицирована она была в марте 1926 года. И только в феврале 1934 года диппредставительства сторон стали полноценными посольствами.
Из-за фактического саботажа и постоянных польских требований отодвинуть границу на местности на восток демаркация границы завершилась только в ноябре 1922 года, а полностью работа пограничной комиссии — в августе 1924 года.
Репатриация военнопленных началась в марте 1921 года, и обе стороны имели друг к другу претензии. РСФСР требовала гуманного отношения к своим пленным, а польская заявляла, что возвращающиеся поляки всем раздают большевистские прокламации. В итоге репатриация затянулась до осени 1923 года.
Вопреки статье договора о предоставления культурных прав белорусам и украинцам Польша еще зимой 1920 года начала проводить политику полонизации новых окраин. В 1924 году СССР заявил, что «преследования национальных меньшинств приняли массовый и систематический характер». Варшава отклонила эти претензии, объявив их вмешательством во внутренние дела.
Самые серьезные споры вызвала статья договора об отказе от поддержки враждебных друг другу сил. В июле и сентябре 1921 года РСФСР предложила Польше выслать наиболее известных деятелей белого движения и активных противников советской власти, в том числе, Станислава Булак-Балаховича, Бориса Савинкова и Симона Петлюру. В ответ Польша в ультимативной форме потребовала к октябрю освободить всех польских пленных и передать ей золото по договору. В начале октября РСФСР передала Польше первый взнос золота, и 30 октября упомянутые лица покинули Польшу. Однако и в дальнейшем на границе продолжались инциденты с участием антисоветских сил, в связи с чем отправка золота в Польшу была приостановлена.
Передача основной части культурных ценностей завершилась соглашением от 16 ноября 1927 года, по которому стороны решили продолжать оставшуюся работу без временных ограничений.
Советско-польские торговые переговоры начались только в марте 1922 года в Варшаве и показали, что Польша использует их для достижения политических целей. Во второй половине 1922 года РСФСР неоднократно поднимала вопрос о торговом договоре, но Польша ссылалась на непризнание советской монополии во внешней торговле. В итоге торговый договор был подписан только 19 февраля 1939 года.
Материал подготовлен на основе информации открытых источников
100 лет назад Польша и РСФСР подписали мирный договор в Риге
Подписание мирного договора между РСФСР и Польской республикой 18 марта 1921 года в Риге
В августе 1920 года Красная армия провела одну из своих знаменитых операций периода Гражданской войны — поход в Польшу. 2 июля командующий Западным фронтом Михаил Тухачевский отдал легендарный приказ: «На наших штыках мы принесем трудящемуся человечеству счастье и мир. На Запад!». И красноармейцы с боевым кличем «Даешь Варшаву!» ринулись вперед, внося решительный перелом в ход советско-польской войны. За короткий срок РККА продвинулась на 600 км в западном направлении, взяв Бобруйск, Минск, Вильно, Гродно, Белосток, Брест и другие населенные пункты. Положение польской армии становилось отчаянным.
Советское правительство уже активно обсуждало сценарии советизации Польши.
Итак, РККА остановилась в 15 км от моста через Вислу. Воспользовавшись ошибками советского командования, поляки отстояли независимость своей страны. В неудаче польской кампании сыграла свою роль оторванность основных сил Западного фронта от тыла. Кроме того, в решающий момент войскам не хватило подкреплений. Ответственным за сокрушительное поражение, — а под Варшавой погибли до 25 тыс. красноармейцев, десятки тысяч были взяты в плен — ряд историков считает самого влиятельного члена Реввоенсовета Юго-Западного фронта Иосифа Сталина. Объятый желанием непременно взять Львов, он всячески задерживал выполнение приказа главнокомандующего всеми вооруженными силами РСФСР Сергея Каменева о срочной отправке 12-й армии и 1-й Конной армии в расположение Западного фронта.
Помощи Тухачевский так и не дождался. Устранить фактический саботаж решения главного командования удалось лишь посредством срочного отзыва Сталина в Москву.
Но время было уже упущено: так и не взяв Львов, конница Буденного выдвинулась к Варшаве 21 августа, прибыв туда лишь 30-го — после разгрома основных сил Тухачевского.
Пока кампания складывалась успешно для РККА, Совнарком РСФСР рассчитывал после овладения Варшавой предложить полякам мирный договор на своих условиях. В конечном успехе были уверены все, начиная с Владимира Ленина. С его одобрения для будущей советской Польши даже успели подготовить правительство во главе с Юлианом Мархлевским и Феликсом Дзержинским. Реагируя на кардинальное изменение обстановки, впрочем, Совнаркому пришлось просить о перемирии ради спасения своих деморализованных войск.
19 августа поляки вновь вступили в Брест, а 23-го — в Белосток. Советская сторона спешно инициировала мирные переговоры, однако теперь уже неприятель не был заинтересован в прекращении войны и всячески тормозил процесс. И все же 12 октября представители Польши с одной стороны, а также РСФСР и Украинской ССР с другой подписали договор о перемирии.
По условиям соглашения поляки обязывались вернуть красным взятый в тот день Минск. Кроме того, Польша признавала независимость советских Украины и Белоруссии. Через неделю военные действия были прекращены. Подписанты обязывались не вмешиваться во внутренние дела друг друга, не создавать и не поддерживать организаций, «ставящих своей целью вооруженную борьбу с другой договаривающейся стороной».
Замирение с Польшей позволило Советской России направить дополнительные военные контингенты к Перекопу и через месяц взять белый Крым, заставив Русскую армию генерала Петра Врангеля эвакуироваться в Константинополь.
Переговоры об условиях полноценного мирного договора между Москвой и Варшавой продолжались в течение пяти месяцев.
Наконец, 18 марта 1921 года такой документ, официально объявивший о прекращении войны, был подписан в Риге Польшей с одной стороны и РСФСР и УССР с другой. Советско-польская граница устанавливалась по рекам Збруч и Западная Двина — значительно восточнее «линии Керзона», которая в декабре 1919 года была рекомендована Антантой в качестве восточной границы Польши.
От имени РСФСР и УССР договор подписали Адольф Иоффе, Яков Ганецкий, Эммануил Квиринг, Юрий Коцюбинский и Леонид Оболенский.
По мирному договору к Польше отходили Западная Украина и Западная Белоруссия. При этом Польша также обязывалась предоставить русским, украинцам и белорусам в Польше все права, обеспечивающие свободное развитие культуры, языка и исполнение религиозных обрядов. Аналогичные права предоставлялись полякам на территории РСФСР и Украины. Обе стороны взаимно отказывались от требования возмещения расходов и убытков, связанных с ведением войны. Каждая из сторон предоставляла гражданам другой стороны полную амнистию за политические преступления.
РСФСР и УССР согласились вернуть Польше различные военные трофеи и все научные и культурные ценности, вывезенные с территории Польши, начиная с 1772 года, когда состоялся первый раздел Речи Посполитой между Пруссией, Австрией и Россией.
Польша освобождалась от ответственности за долги и иные обязательства бывшей Российской империи.
Напротив, Советская Россия и Украины должны были выплатить ей 30 млн рублей в золотых монетах или слитках в качестве компенсации за ее «активное участие в хозяйственной жизни бывшей Российской империи».
Повторялось достигнутое еще при заключении перемирия обязательство уважать государственный суверенитет друг друга и обоюдный отказ от вмешательства во внутренние дела соседней страны, от ведения враждебной пропаганды и иных недружественных действий.
Впоследствии стороны затягивали выполнение ряда условий договора или нарушали их, что приводило к обострению советско-польских отношений.
«В целом польские власти не смогли найти пути для примирения провозглашенных ими принципов национального государства и политических требований украинского населения, зачастую прибегая к репрессивным мерам, — отмечается в работе Германа Бемма «Отношения СССР и Польши в контексте европейской безопасности (1933–1939 гг.)». — Украинцы и белорусы периодически поднимали восстания против польского владычества. Так, в начале 1930-х прошли забастовки на промышленных предприятиях Белостока, Вильно, Бреста, Гродно. С лета 1930 года участились нападения украинцев на дома польских помещиков и осадников. Попытки польских властей ассимилировать украинский народ стали одной из причин формирования украинского национализма».
В планах некоторых представителей воссозданного польского государства было строительство державы «от моря до моря», которая заняла бы территории других стран. В наиболее смелой версии проект под названием «Междуморье» включал бы, помимо упомянутых территорий, Эстонию, Молдавию, Венгрию, Румынию, Югославию и Чехословакию, простираясь от Балтики до Черного моря. Идея конфедеративного государства основывалась на замыслах возрождения Речи Посполитой. Однако за рубежом перспектива значительного роста территории Польши за счет других стран одобрения не нашла.
Все за сегодня
Политика
Экономика
Наука
Война и ВПК
Общество
ИноБлоги
Подкасты
Мультимедиа
Общество
Историк: Рижский мир не решал ни одной из геополитических проблем Польши и был ничьей в пользу большевиков (Polskie Radio, Польша)
О Рижском мирном договоре 1921 года – разговор с профессором Яном Писулиньским из Жешувского университета.
Путь к Рижскому миру, который был подписан 18 марта 1921 года, начался еще в самый разгар польско-большевистской войны 1920 года. В июле того года Варшава пыталась путем дипломатического посредничества со стороны Антанты задержать, казалось бы, неудержимый поход Красной Армии на Запад. Большевики отвергли такую возможность. Однако, когда в середине августа Красная Армия была разбита у врат Варшавы, они пошли на мирные переговоры, которые сначала велись в Минске, а потом были перенесены в Ригу и длились в целом больше полугода. Тему продолжит Назар Олийнык.
Стоит подчеркнуть, что по замыслу маршала Пилсудского, УНР должна была стать ключевым среди других союзных государств, которые вместе должны были играть роль буфера по сдерживанию Москвы и служить гарантией безопасности для Польши. Рижский договор стал неким нотариальным актом провала данного проекта.
Об этом я спросил профессора Яна Писулиньского из Жешувского университета, которого и пригласил к разговору о Рижском договоре 1921 года.
Несомненно, если говорить о каком-то плане для Восточной Европы, прежде всего об ограничении возможностей России путем сокращения ее территории и создания цепи государств, начиная от Финляндии и стран Балтии, а заканчивая Беларусью и Украиной, государств, которые бы отделяли Польшу от России, то, безусловно, можно утверждать, что Пилсудский потерпел неудачу.
Он осознавал, что столь близкое соседство с Россией в долгосрочной перспективе небезопасно. Впрочем, до 1937 года Польша, прежде всего, готовилась к агрессии с восточного направления. Очевидно, вопрос в том, какие были возможности у Пилсудского, чтобы что-то изменить, но он понимал опасность.
Контекст
Владимир Путин: настоящие уроки 75-летия Второй мировой войны (The National Interest)
Polskie Radio: сто лет назад был подписан Рижский мир
УП: независимая Украина погибла в «треугольнике смерти»
Стоит также сказать, что в момент подписания Рижского мира ситуация в Стране Советов была крайне непростая. Скажем, на Украине полыхали крестьянские восстания, а на территории Польши находились петлюровские войска, готовые перейти границу, чтобы поддержать их. В этом контексте стоит вспомнить Второй зимний поход подразделений УНР в октябре-ноябре 1921 года, которые выступили с территории Польши, но потерпели поражение, поскольку повстанческое движение было уже по большом счету разгромлено. Историк объяснил, почему Пилсудский не решился на подобный шаг, скажем, в марте 1921 года.
Когда шли переговоры в Риге по поводу договора, то не было известно, какая реальная ситуация в России, поскольку оттуда не поступала информация. Можно сказать, что в этом смысле Рижский договор был выгоден Москве, так как, напомню, тогда в Кронштадте вспыхнуло восстание. Правда, это был локальный бунт, но он показывал, что от войны и от всей этой ситуации устали наивернейшие защитники большевистской революции. И этот бунт в Кронштадте был кроваво подавлен.
Безусловно, также были восстания на Украине, и наибольший их размах был именно весной 1921 года, и если бы нужно помочь повстанцам, то нужно было это делать именно тогда, ведь шансы на успех были бы более высокими. Если бы помощь повстанцам пришла бы из Польши тогда, то можно было бы рассчитывать на успех. Но именно в связи с подписанным договором и его ратификацией Польше это было не на руку. Надо помнить, что, во-первых, в случае оказания поддержки повстанцам Польша была бы предоставлена сама себе. Никто в Европе не хотел продолжения войны на востоке, даже проводимой польскими руками. Наблюдался отход от политики интервенции со стороны Франции и Великобритании. Никто уже не хотел включаться в гражданскую войну с большевиками. Тайком питались надежды, что их режим упадет сам по себе, сигналом чего рассматривалось восстание в Кронштадте.
Таким образом, если бы такая помощь со стороны Польши была оказана, то это было бы наперекор международной общественности и также наперекор воли большинства польского общества, которое уже не желало войны и интервенции. Сложно себе представить, что бы был поддержан второй Киевский поход.
Тем не менее кто же все-таки победил в Риге в марте 1921 года — большевики, или все же это была ничья? Мнение Яна Писулиньского:
Знаете, такие спортивные метафоры зачастую являются сильным упрощением, поскольку они размывают картину, хотя и они убедительны. Я бы этого не рассматривал в спортивных категориях.
Можно сказать, что с перспективы международного плана Пилсудского и безопасности Польши Рижский договор ничего не давал. Он давал нам немного, то есть, не гарантировал безопасности со стороны большевистской России. Одновременно с этим границы трудно было защищать ввиду того, что они не опирались ни на какие естественные препятствия. У нас были большие проблемы с национальными меньшинствами, часть которых поддавалась на большевистскую пропаганду. Таким образом, цена всего этого была высока.
А с другой стороны, польское государство не было столь сильным, чтобы самостоятельно обеспечить свою безопасность перед лицом угрозы в лице советов. Конечно, часть этой цены не принималась к сведению. Скажем, считалось, что Польша должна быть соответственно большой страной, и соответственно Восточная Галиция и Волынь считались землями, которые нам причитались, поскольку до разделов это была некогда часть Речи Посполитой. Не было понятия о цене присутствия столь высокого процента национальных меньшинств. Большинство считало, что это польские земли, и жило тем далеким прошлым.
В то же время, с точки зрения безопасности Польши Рижский договор был дефектным. Если уже и говорить о какой-то ничье, то несмотря на все, она была в пользу большевиков. Несомненно, в краткосрочной перспективе он решал вопрос окончания войны, но не решал геополитических проблем Польши, лежащей между Россией и Германией. Этот договор не обеспечивал нам безопасность, равно как и границы не были устойчивыми ввиду того, что не базировались на естественном историческом прошлом или воли местного населения, а это давало бы большие гарантии их устойчивости.
Профессор Писулиньский подчеркивает, что геополитическое положение Польши было незавидное, и что сам Пилсудский и некоторые представители польской политической элиты это прекрасно понимали.
Есть свидетельства, указывающие на то, что он воспринимал этот договор как некий антракт в неизбежном конфликте с большевиками, которого он опасался до конца своей жизни, до 1935 года. И многие польские политики осознавали, что это будет сложная ситуация, если такой конфликт вспыхнет. Несомненно, мы не можем заниматься здесь презентизмом и смотреть на все это с перспективы того, что произошло во время Второй мировой войны. Не будучи историческим детерминистом, я не считаю, что эта война была неизбежной, и что можно было предвидеть ее размах. Однако, договоренности в Риге не были устойчивым миром, хотя он и сохранялся почти 20 лет.
С этой точки зрения Рига была дефектным компромиссом, ничьей в пользу большевиков, ведь были решены ключевые для Польши вопросы, за исключением территориальной протяжности.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.
О «почетном рижском мире» 1921 года
В этом году исполняется 100 лет советско-польской войны, крайне неудачной для советской России и победоносной для Польши которой удалось очень умело воспользоваться сложившейся на то время международной обстановкой, в связи с поражением которое потерпели в ПМВ российская и германская империи и таким образом восстановить свою государственность.
Подвел итоги этой неудачной для РСФСР войны так называемый Рижский мирный договор 1921 года.
Изучая его статьи, невольно приходишь к выводу, что он оказался для советской России таким же позорным, как и предыдущий «Брестский мир», с той разницей, что в начале 1918 года у советской России не было армии, а в 1920-м Троцкий имел не только огромную армию но и своих «красных Бонапартов» которым каким то образом удалось потерпеть позорное поражение от белополяков.
И вот как результат той войны возник:
Мирный договор между Россией и Украиной, с одной стороны, и Польшей – с другой [Рижский мирный договор 1921 г.]
Россия и Украина, с одной стороны, и Польша – с другой, руководимые желанием прекратить возникшую между ними войну и на основе подписанного 12 октября 1920 года Договора о прелиминарных условиях мира заключить окончательный, прочный, почетный и основанный на взаимном соглашении мир, решили вступить в мирные переговоры, для чего назначили своими уполномоченными:
Правительство Российской Социалистической Федеративной Советской Республики
за себя и по полномочию
Правительства Белорусской Социалистической Советской Республики
Правительство Украинской Социалистической Советской Республики
Адольфа Абрамовича Иоффе, а также
Якова Станиславовича Ганецкого,
Эммануила Ионовича Квиринга,
Юрия Михайловича Коцюбинского и
Леонида Леонидовича Оболенского и
Правительство Польской Республики
Яна Домбского, а также
Генриха Страсбургера и
Означенные уполномоченные, съехавшись в г. Риге, по взаимном предъявлении своих полномочий, признанных достаточными и составленными в надлежащей форме, согласились в нижеследующем:
Особенно удивляет выражение «почетный мир», которое вероятно больше подходит для польской стороны, однако для советской стороны главное на то время было это «дожать» Врангеля и закрепится на тех территориях, которые они контролировали на момент окончания войны, к тому же поляки этим «почетным миром» признавали власть большевиков находящихся в те годы в полной международной изоляции.
Все это говорит о том что советские руководители того времени являлись жестокими и беспринципными прагматиками и поэтому весь тот национальный позор, который был расписан в пунктах рижского договора, команду Троцкого и его единомышленников особо сильно не волновал, тем более для главы советской делегации А.А. Иоффе это был уже второй такой «почетный мир», первый он как известно подписывал в Бресте в 1918 году.
Помимо огромных территориальных потерь, закрепленных в рижском договоре, советская Россия также понесла существенные моральные и особенно экономические потери. Ниже представлены наиболее интересные, по моему мнению, статьи и приложения к Рижскому мирному договору 1921 года:
Из Cтатьи XI [Рижского договора 1921 г.]
1. Россия и Украина возвращают Польше следующие предметы, вывезенные в Россию или Украину со времени 1 января 1772 года с территории Польской Республики:
Таким, образом, все, что было взято в качестве военных трофеев при разгроме и разделах Речи Посполитой еще войсками под командованием А.В. Суворова согласно данного пункта договора необходимо было вернуть полякам, однако если данное требование являлось сугубо моральным и не представляло какой-то особой ценности для новой рабоче-крестьянской власти, то другие статьи договора ухудшали и без того уже катастрофическое состояние экономики молодой страны советов.
Из Cтатьи XIII [Рижского договора 1921 г.]
В силу признанного Договором о прелиминарных условиях мира от 12 октября 1920 года активного участия земель Польской Республики в хозяйственной жизни бывшей Российской Империи, – Россия и Украина обязуются уплатить Польше тридцать миллионов золотых рублей в золотых монетах или слитках не позже, чем в годичный срок с момента ратификации настоящего Договора.
Наиболее сильно пострадал от советско-польской войны железнодорожный транспорт советской России, изучая приложение №4 к ст.14 договора цифры просто шокируют, особенно количество паровозов, которые должны были передать полякам в качестве репараций, и это в то время когда в самой России катастрофически недоставало тягловой силы и подвижного состава.
Из Приложения №4 к Мирному Договору
1. Согласно пункта 1 статьи XIV Мирного Договора Россия и Украина возвращают Польше в натуре или в эквиваленте в общем 300 паровозов, 260 пассажирских вагонов и 8100 товарных вагонов, сверх имеющегося в настоящее время в Польше ширококолейного подвижного состава с российско-украинской сети, в количестве: паровозов 255, пассажирских вагонов 435 и товарных вагонов 8859.
Общая стоимость этого возвращаемого подвижного состава определяется суммой 13 149 000 золотых рублей.
Общая стоимость прочего, кроме подвижного состава, железнодорожного имущества, возвращаемого в натуре или в эквиваленте, определяется суммой 5 096 000 золотых рублей.
2. Из вышепоименованного железнодорожного имущества Россия и Украина обязуются возвратить Польше в натуре:
а) Подвижной состав общеевропейской колеи, находящийся на российско-украинской сети и не переделанный на [646] широкую колею, за исключением единиц, уже изъятых из инвентаря или не поддающихся ремонту вследствие полного их разрушения.
b) Прочее, кроме подвижного состава, железнодорожное имущество, указанное Смешанною Реэвакуационного Комиссиею на основании справок Министерства Железных Дорог Польши, пополненных данными Народного Комиссариата Путей Сообщения России, поскольку Польша пожелает его получить и поскольку Россия и Украина сочтут возможным его отдать.
c) Архивы, чертежи и модели железных дорог, отошедших к Польше, поскольку таковые сохранились и не нужны в России и Украине. В случае невозможности выдачи подлинника документа или чертежа за Польшей признается право получения за свой счет копии с них.
3. Стоимость подвижного состава, возвращаемого в натуре, будет исчислена на нижеследующих основаниях и вычтена из суммы, указанной во втором абзаце пункта 1 Отдела I настоящего Приложения:
a) Исчисление стоимости подвижного состава, возвращаемого в натуре, производится по каждой однородной группе отдельно, независимо от числа единиц в ней, тем же способом, каким исчислена общая стоимость соответствующего рода подвижного состава (пункт 1 Отдела II настоящего Приложения).
b) Количество подвижного состава, требующего ремонта, не должно превышать следующих норм от всего возвращаемого количества: 50% для паровозов, 35% для пассажирских вагонов и 20% для товарных вагонов.
При превышении установленных норм неисправности подвижного состава последний может быть при желании России и Украины приведен в надлежащее состояние их средствами и за их счет в сроки, указанные в пункте 3 Отдела II настоящего Приложения.
c) Превышение в реэвакуируемом в натуре подвижном составе норм, указанных под литерой b настоящего пункта, Россия и Украина оплачивают Польше по ценам, указанным в пункте 4 Отдела II настоящего Приложения. При приведении подвижного состава, возвращаемого Польше, путем ремонта его в России и Украине в лучшее состояние против норм, указанных под литерой b настоящего пункта, Польша возмещает России и Украине стоимость такового ремонта по этим же пенам.
4. Стоимость прочего, кроме подвижного состава, железнодорожного имущества, возвращаемого Польше в натуре, будет определена Смешанной Реэвакуационной Комиссией на основании довоенных инвентарных цен. Стоимость эта будет вычтена из суммы, определенной третьим абзацем пункта 1 Отдела I настоящего Приложения. [617]
5. За недостачу, в возвращаемых в Польшу паровозах исключительно крупных частей (скаты, цилиндры и т. п.) и массовое отсутствие мелких частей (паровозный инструмент, арматура и прочее) Россия и Украина возмещают Польше стоимость таковых частей в том размере, и каком общая стоимость их по ценам 1914 года будет превышать 5% от общей стоимости ремонта всех возвращаемых и натуре паровозов.
6. Стоимость износа ширококолейного подвижного состава, возмещаемого Польше в эквиваленте, определяется в [649] 120 000 золотых рублей, и стоимость эта должна быть вычтена из суммы, указанной во втором абзаце пункта 1 Отдела I настоящего Приложения.
1. По всем вышеуказанным пунктам расчета сумма, исчисленная в золотых рублях, должна быть увеличена на 60°/о, ввиду падения покупательной силы золота.
Ну и естественно простили все долги:
Из Cтатьи XIX [Рижского договора 1921 г.]
Россия и Украина освобождают Польшу от ответственности по долговым и всякого рода иным обязательствам бывшей Российской Империи, в том числе возникшим из выпуска бумажных денег, казначейских знаков, обязательств, серий и свидетельств Российского Казначейства, по внешним и внутренним займам бывшей Российской Империи, по гарантиям разным учреждениям и предприятиям, по гарантированным займам таковых и проч., за исключением гарантий по предприятиям и учреждениям на территории Польши.
Лига историков
8.2K постов 35.9K подписчиков
Правила сообщества
— уважение к читателю и открытость
— регулярность и качество публикаций
— умение учить и учиться
— бездумный конвейер копипасты
— публикации на неисторическую тему / недостоверной исторической информации
— простановка тега [моё] на компиляционных постах
— неполные посты со ссылками на сторонний ресурс / рекламные посты
— видео без текстового сопровождения/конспекта (кроме лекций от профессионалов)
— дискуссии на тему постов
— уважение к труду автора
— личные оскорбления и провокации
— неподкрепленные фактами утверждения
интересно есть ли у ляхов Мем
1918-1921 можем повторить
Вот только «не долго музыка играла»))
Считал что именно Красная армия наступала на поляков. Да, Суворов руководил подавлением восстания Костюшко, был так сказать карателем.
братки-славяне отымели восточных-братушек по полной
Римляне против Македонии или принцип «разделяй и властвуй»
Автор: Дмитрий Абраменко.
В разборках Рима и Македонии очень любопытно то, с какой легкостью, я бы даже сказал играючи, римлянам удалось поставить последних на колени. Действительно, Рим же только-только завершил тяжелейшую в истории вечного города войну с Карфагеном, залив своей кровью всю Италию, и уже в следующем же кадре разбил македонян при Киноскефалах. А дело в том, что Рим уже знал главную слабость наследников Александра. Вот об этом мы сегодня и поговорим.
Впервые интересы римлян и македонян столкнулись, когда Рим был втянут в войну с Карфагеном. Конец третьего века до нашей эры. Ганнибал «гуляет» по Италии, громя одну римскую армию за другой, а вот чем всё это закончится — никому известно не было. Исходя из этого, можно понять юного Филиппа V, царя Македонии, который решил не упускать такой момент. Филипп, уже объединивший большую часть Эллады в составе Эллинского союза, в это время бил в центральной Греции этолийцев, упорно не желавших с ним дружить.
Тут нужно отметить, что Эллинский союз, куда, помимо самой Македонии, входили Ахейская лига, Фессалия, Беотия, Эпир и прочие греческие государства, не был уж так обременителен для самих греков. Наоборот, Филипп постоянно «впрягался» за греческих союзников, всячески показывая, что Македония никакой не враг эллинам, а друг. И как раз по просьбе Ахейской лиги Филипп был вовлечен в войну с этолийцами. Но ладно уж с этими греками, до македонского правителя дошли вести о серьезной войне на западе Средиземноморья, где честолюбивый Рим напряг все свои силы, пытаясь справиться с пунийским гением Ганнибала. В голове Филиппа возник вполне резонный вопрос — если римляне не могут дать отпор врагу на своей земле, что уж говорить об их владениях на Балканах?
То, что некоторое время назад Рим смог закрепиться на северо-западе Балканского полуострова, в Иллирии, сильно мозолило глаза македонскому царю, считавшему эти земли зоной своих интересов. Немного поразмыслив, Филипп бросил все греческие дела и объявил войну Риму. У македонян была хорошая армия, а противник был не в состоянии хоть что-то ей противопоставить, будучи всецело занятым войной с Карфагеном. Ну вот что тут могло пойти не так? Ответ на этот вопрос лежит на поверхности — отношения Македонии с греками.
Филипп V, царь Македонии
Римляне развели македонского царя, как ребенка. Сковав основные силы македонян в Элладе, Рим выиграл драгоценное время, чтобы спокойно решить все свои дела с Карфагеном. Красиво? Красиво!
Так, а что дальше? А дальше мир между Римом и Македонией, заключенный в 205 году до нашей эры. Рим выполнил свою задачу, сохранив присутствие в Иллирии, а изрядно потрепанная армия Филиппа уже не могла продолжать военные действия в полной мере. Римские сенаторы ни в коем случае не собирались оставлять Македонию безнаказанной — они просто выжидали, когда у них будут развязаны руки, чтобы в полной мере заняться македонским вопросом. Филипп же, сильно недооценивший западного «варвара» в прошлом, теперь, наконец, понял, с кем имеет дело. Будущая война с Римом была лишь вопросом времени, и для нее требовались серьезные ресурсы. Поэтому македонский царь вписался в новую авантюру — разборки на востоке Средиземноморья. А почему именно это направление? Дело в том, что в это время крупнейшими игроками в восточном Средиземноморье были Македония и государство Селевкидов. Еще один наследник империи Александра, Птолемеевский Египет, был достаточно слаб, что и побудило Филиппа и Антиоха попытаться поделить влияние на востоке между собой.
Македонский царь рассуждал следующим образом: хоть Рим и перехватил инициативу в войне с Карфагеном, но Италия разорена, а сам римский народ устал от многолетних боевых действий и навряд ли будет согласен в ближайшее время на новые. Поэтому у Македонии есть достаточно времени, чтобы получить приличные бенефиты с походов в Малую Азию и получения контроля над торговлей в Эгейском море. Звучит очень даже логично. Амбициозные стремления Филиппа затрагивали не только владения Египта в Малой Азии, но и интересы малых греческих государств в регионе. Но что Македонскому царю до каких-то Пергама, Афин или Родоса? И действительно, Филиппу удалось нейтрализовать объединенный флот Родоса и Пергама, утвердиться на юго-западе Малой Азии, пройтись огнем и мечом по землям Пергамского царства и даже укрепиться на Боспоре — ключе к черноморской торговле.
Неужели Филиппу удалось задуманное? Не все так просто. Несмотря на успехи македонян, Родос и Пергам не были окончательно разбиты, но разозлены еще как, а когда македонский царь вернулся с малоазийского похода домой, его ждал римский посол и со словами: «Ну ты уже заигрался, дружище!» — объявил войну Македонии.
Первой мыслью Филиппа было: «А почему так быстро?». Действительно, с момента окончания войны с Карфагеном в 201 году до н.э. прошел всего год. Нескольких лет, минувших с первого столкновения с Римом, Македонии хватило лишь для того, чтобы приступить к воплощению задуманного.
Хочется отметить, что противостояние с Карфагеном принесло Римской республике не только разоренное хозяйство и колоссальные людские потери, но и перманентное стремление к экспансии. Став полноправным хозяином западного Средиземноморья, римляне теперь могли уделить все свое внимание восточной его части. Все это время, пока Филипп действовал в Малой Азии, Рим пристально следил за настроениями греков, а его дипломаты непрестанно «окучивали» местных правителей. Несмотря на серьезное сопротивление римских граждан, сенаторам удалось принять решение о войне с Македонией — все ради дальнейшего усиления вечного города. «Отцы отечества» планировали провернуть все по старой схеме — сыграть на греко-македонских противоречиях. Вдобавок у Македонии появилась новая головная боль — Родос и Пергам, чем непременно следовало воспользоваться.
По этой причине до начала серьезного военного противостояния на просторах балканского полуострова разгорелась полномасштабная политическая игра, в которой римляне и македоняне боролись за поддержку греческих государств. Римская республика оказалась успешнее. За союзом к ней обратились Родос и Пергам, желавшие перенести боевые действия в Грецию, неугомонные этолийцы, дважды получившие по голове от Македонии, вновь вписались в движуху, позднее подключились и Спарта с Афинами. Это подтверждает тот факт, что многие греки реально видели в римлянах освободителей от македонской власти: пускай они придут, прогонят македонян, а там видно будет (то, что «освободители» после всего этого могли остаться в Греции — другой вопрос, давайте решать проблемы по мере их поступления).
На этом дипломатические успехи римлян не закончились — квириты сумели договориться с иллирийскими царьками и племенами дарданов о вторжении в северо-западные земли македонского царства, а затем и сами приступили к полноценной военной кампании. Выглядит всё так, будто только ленивый не выступил против Филиппа.
В такой ситуации совсем не сладко пришлось и союзникам Македонии. Ахейцы, страдая от нападений со стороны Спарты и Этолийского союза, требовали от Филиппа военной поддержки. Беотийцы и Фессалия также просили помощи. Но как ее оказать, когда ты буквально окружен врагами, а военные действия планомерно переносятся уже в саму Македонию? В итоге Ахейский союз и прочие, кто поддерживал Филиппа в Греции, оказались в тяжелом положении. И тут римляне сделали ахейцам предложение, от которого невозможно было отказаться — агрессия Спарты и Этолии прекратится, вы только, это, разорвите союз с Македонией и вступите в наш. Прежние договоренности — это, конечно, хорошо, но жить-то хочется, и Ахейская лига тоже перешла в римский лагерь.
Вот теперь загнанный в угол Филипп в полной мере осознал, в каком положении он находится. Чтобы выйти из тяжелейшей ситуации, македонский царь стал настойчиво просить мира, но Рим и его союзники предъявили неимоверные требования — Македония должна была оставить все свои владения в Элладе и Малой Азии и больше не вмешиваться в греческие дела. На такие унизительные условия Филипп никак не мог согласиться, даже в шаге от полного разгрома. Поэтому македонский царь решил уйти красиво и дать генеральное сражение Римской Республике. И вскоре состоялась легендарная битва при Киноскефалах, где лицом к лицу столкнулись римский легион и македонская фаланга, битва, которую Филипп V Антигонид проиграл.
После поражения и потери армии Филипп был вынужден принять все требования Рима, выставленные царю еще до сражения, но теперь деваться уже было некуда. Македония потеряла все свои владения и сохранила лишь собственную территорию, навсегда выпав из большой игры.
Но битва при Киноскефалах на самом деле уже не имела никакого значения — Рим уже давно выиграл войну, используя дипломатию, когда поднял против Македонии фактически всю Грецию, острова и даже Малую Азию, всецело придерживаясь золотого правила «разделяй и властвуй». Воистину переиграл и уничтожил. Если бы Филипп и сумел победить в том сражении, то для Рима это все вылилось бы в потерю одного из легионов, а не в сокрушительное поражение. Квириты всего-навсего отправили бы дополнительные силы на греческий полуостров, и война продолжилась бы.
Был ли у Македонии шанс на другой исход? — скорее всего нет. Уже к этому времени Рим и Македония находились в разных весовых категориях. И как только римляне серьезно взялись за свои интересы на Балканах, Македония была обречена. В то же время освобожденные от македонского «ига» греки радовались недолго, ведь вместо одних хозяев пришли другие, но это уже другая история.
Автор: Дмитрий Абраменко.
А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны.
Яндекс-Юmoney (410016237363870) или Сбер: 4274 3200 5285 2137.
Подробный список пришедших нам донатов вот тут.
Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!
Из грязи в князи!
Мало кто знает, но у Казахской ССР было своё внешнеполитическое ведомство (о МИДе Казахской ССР у нас выходили статьи, можете с ними ознакомиться:
Часть 1: https://vk.com/@red_yurt-mid-kazssr-chast-i
Часть 2: https://vk.com/@red_yurt-mid-kazssr-chast-ii
Часть3: https://vk.com/@red_yurt-mid-kazssr-chast-iii ).
Сегодня же хотелось остановиться на первом министре иностранных дел Казахской ССР, поистине многогранной личности Тажибаеве Толегене Тажибаевиче. Вот 5 фактов из его жизни.
Факт №1. Сирота.
Родился Толеген Тажибаев в семье бедняка в 1910 году. В 7 лет лишился семьи в результате голода. Как пишет в своих мемуарах его жена: «Однажды отец Толегена купил муку, они испекли лепёшки и ели всей семьёй: отец, мать, братья и сёстры Толегена, они отравились и все умерли. Толегена в это время не было дома и он остался в живых». Печальный факт, что в казахских степях умирали от голода до установления советской власти.
Факт №2. Приют.
Сироту Толегена приютил работник железной дороги И. Ф. Кабанов. Толеген пас у него скот, позднее он вспоминал, что ему приходилось босиком бежать за табуном по колючкам, которые вонзались ему в ноги, было очень больно, поэтому он часто плакал, рыдал, сидя на земле. Потом Толегена определили в Арысский детский дом, но старик Кабанов не забывал его. Когда Толеген сильно обжёг живот и его увезли в больницу в Ташкент, Кабанов часто навещал Толегена.
Факт №3. Первый психолог.
Толеген Тажибаев — первый казах, защитивший кандидатскую и докторскую диссертации по психологии, именно он заложил основы психологической науки в Казахстане. Толеген Тажибаев всю жизнь посвятил педагогике и психологии. Наверное так советская власть не давала развиваться науке.
Факт №4. На правительственной работе.
Толеген Тажибаев помимо научной и преподавательской деятельности занимал посты в правительстве Казахской ССР: 1940-1942 гг. — первый заместитель комиссара народного просвещения, комиссар народного просвещения; 1941-1944 гг. — заместитель председателя Совета Народных Комиссаров Казахской ССР; 1944-1948 гг. — министр иностранных дел республики; 1953-1957 — заместитель председателя Совмина Казахской ССР.
Факт №5. Простота.
Как вспоминает жена Тажибаева: «Толеген был не гордым, а простым человеком. Он в семье любил заниматься любым трудом. Он разрубал саксаул, носил воду из колонки, ставил самовар, пришивал пуговицы в одежде и т.д.» А вот сегодняшние министры и ректоры могут таким заниматься не на камеру?
Организация Трудящихся Казахстана
Исполнилось более пятидесяти лет, как я надел свой первый военный мундир. То был скромный мундир киевского кадета — однобортный, черного сукна, с семью гладкими армейскими пуговицами, для чистки которых служили ладонь и тертый кирпич. Погоны на этом мундире — белые суконные, а пояс — белый, но холщовый; на стоячем воротнике был нашит небольшой золотой галун. Брюки навыпуск, шинель из черного драпа, с погонами, фуражка с козырьком, красным околышем и с белым кантом и солдатская кокарда дополняли форму кадета. Зимой полагался башлык, заправка которого без единой складки под погоны производилась с необыкновенным искусством. Летом — холщовые рубашки, с теми же белыми погонами и поясом.
В России было около двадцати кадетских корпусов, отличавшихся друг от друга не только цветом оклада (красный, белый, синий и т. п.), но и старшинством. Самым старинным был 1-й Петербургский кадетский корпус, основанный еще при Анне Иоанновне под именем Сухопутного шляхетского, по образцу прусского кадетского корпуса Фридриха I. Замысел был таков: удалив дворянских детей от разлагающей, сибаритской семейной среды и заперев их в специальную военную казарму, подготовлять с малых лет к перенесению трудов и лишений военного времени, воспитывать прежде всего чувство преданности престолу и, таким образом, создать из высшего сословия первоклассные офицерские кадры.
Вполне естественно, что идея кадетских корпусов пришлась особенно по вкусу Николаю I, который расширил сеть корпусов и, между прочим, построил и великолепное здание киевского корпуса. В эпоху так называемых либеральных реформ Александра II кадетские корпуса были переименованы в военные гимназии, но Александр III в 80-х годах вернул им их исконное название и форму.
Корпуса были, за малыми исключениями, одинаковой численности: около шестисот воспитанников, разбитых в административном отношении на пять рот, из которых 1-я рота считалась строевой и состояла из кадет двух старших классов. В учебном отношении корпус состоял из семи классов, большинство которых имело по два и три параллельных отделения.
Курс кадетских корпусов, подобно реальным училищам, не предусматривал классических языков — латинского и греческого, но имел по сравнению с гимназиями более широкую программу по математике (до аналитической геометрии включительно), по естественной истории, а также включал в себя космографию и законоведение. Оценка знаний делалась по 12-бальной системе, которая, впрочем, являлась номинальной, так как полный балл ставился только по закону божьему. У меня, окончившего корпус в голове выпуска, было едва 10,5 в среднем; неудовлетворительным баллом считалось 5—4.
Большинство кадет поступало в первый класс в возрасте девяти-десяти лет по конкурсному экзамену, и почти все принимались на казенный счет, причем преимущество отдавалось сыновьям военных. Мой отец не хотел, чтобы я занимал казенную вакансию, и платил за меня шестьсот рублей в год, что по тому времени представляло довольно крупную сумму.
Корпуса комплектовались по преимуществу сыновьями офицеров, дворян, но так как личное и даже потомственное дворянство приобреталось на государственной службе довольно легко, то кастовый характер корпуса давно потеряли и резко отличались в этом отношении от привилегированных заведений, вроде Пажеского корпуса, Александровского лицея, Катковского лицея в Москве и т. п. Дети состоятельных родителей были в кадетских корпусах наперечет, и только в Питере имелся специальный Николаевский корпус, составленный весь из своекоштных и готовивший с детства кандидатов в «легкомысленную кавалерию». Остальные же корпуса почти сплошь пополнялись детьми офицеров, чиновников и мелкопоместных дворян своей округи, как то: в Москве, Пскове, Орле, Полтаве, Воронеже, Тифлисе, Оренбурге, Новочеркасске и т. д.
Несмотря на общность программы и общее руководство со стороны управления военно-учебных заведений, во главе с вечным и знаменитым своей педантичностью генералом Махотиным, корпуса отличались некоторыми индивидуальными свойствами. Это особенно становилось заметным в военных училищах, где бывшим кадетам разных корпусов приходилось вступать в соревнование. Большинство военных училищ рассылало списки об успеваемости юнкеров в кадетские корпуса. И мы, киевские кадеты, не без удивления находили имена своих старших товарищей в первых десятках. «Хороши,— думали мы,— остальные, если наши считаются лучшими». За киевлянами по успеваемости в науках стояли псковские кадеты, воронежские, оренбургские, а из столичных — воспитанники 3-го Александровского кадетского корпуса, носившие кличку «хабаты» за то, что были полуштатскими. Про московские корпуса ничего интересного известно не было, но 1-й Петербургский славился военной выправкой, Полтавский — легкомысленностью и ленцой, Тифлисский — своими кавказскими князьями.
Лучшие корпуса, как Киевский и Псковский, давали среди выпускников и наибольший процент кандидатов в высшие технические институты: Горный, Технологический и другие, куда было очень трудно попасть из-за сурового конкурса, в особенности по математике.
Вся же остальная масса оканчивающих корпуса распределялась без вступительных экзаменов по военным училищам, высылавшим ежегодно определенное число вакансий. Все лучшие выпускники шли обычно в одно из двух артиллерийских училищ в Петербурге и инженерное училище, для поступления в которое требовалось иметь при выпуске из корпуса не менее десяти баллов по математике. Следующие разбирались по старшинству баллов столичными училищами, а самые слабые шли в провинциальные пехотные и кавалерийские училища.
Я держал экзамен для поступления прямо в пятый класс корпуса в 1891 году, когда мне исполнилось четырнадцать лет.
Стояла солнечная ранняя весна. Цвели каштаны и белая акация. Киев благоухал. Меня в этот день подняли рано. После торжественного родительского благословения мать повезла меня в корпус, находившийся на окраине города. И ни свежее, бодрящее утро, ни живописная дорога не могли рассеять того волнения, которое я испытывал перед вступлением в новый, неведомый мне мир. И когда швейцар в потертой военной ливрее открыл передо мной громадную дверь корпусной передней, я почувствовал, что домашняя жизнь осталась там, в коляске.
Поднявшись по широчайшей чугунной лестнице, я очутился в еще более широких коридорах с блиставшими, как зеркало, паркетными полами. По одну сторону коридоров находились обширные классы, в которых шумели кадеты, а по другую — тихие длинные спальни.
Меня встретил мой будущий воспитатель, оказавшийся в этот день дежурным по роте,— подполковник Коваленко. Это был брюнет с небольшой бородкой, с одутловатыми, как потом оказалось — от вечного пьянства, щеками, производивший впечатление лихого строевика-бурбона.
Коваленко указал мне мой класс. Ко мне подошел первый ученик в отделении Бобырь и предложил сесть с ним рядом за парту. Остальные мальчики никакого внимания на меня не обращали. Человек пять что-то подзубривали по учебнику, другие толпились у входных дверей класса, ожидая преподавателей, а третьи, лежа на подоконниках открытых окон, серьезно обсуждали, насколько была смела последняя выходка молодца из 1-й роты, вылезшего через окно, прошедшего по верхнему карнизу вдоль здания и спустившегося по водосточной трубе. Мне это тогда показалось прямо невероятным.
Через несколько минут кто-то грубовато заявил мне, что я мог бы принести на экзамен букет цветов. Я смутился. Бобырь объяснил, что по корпусным обычаям кадеты на экзаменах всегда украшают цветами столы любимых преподавателей, но что доставать цветы можно только на Бессарабском рынке. Я обещал всегда привозить. «Ну, то-то»,— сказал мне покровительственно лихой Паренаго, носивший особенно короткую гимнастерку, что считалось кадетским шиком. Прекрасный чертежник, Паренаго впоследствии не раз выручал меня, когда нужно было растушевать голову Меркурия или Марса.
— Встать! — раздалась команда одного из кадет, оказавшегося, как мне объяснили, дневальным, и в класс вошла экзаменационная комиссия: инспектор классов мрачный полковник Савостьянов, носивший синие очки; бородач Иван Иванович Зехов; тонкий проницательный Александр Петрович Зонненштраль. Преподаватели были в форменных черных сюртуках с петлицами на воротнике и золочеными пуговицами. Это были столпы корпуса по математике. Отделение принадлежало Зехову, а Зонненштраль задавал только дополнительные вопросы и по просьбе Зехова лично экзаменовал лучших в классе.
Не успела комиссия перешагнуть через порог класса, как тот же кадет, что командовал «Встать!», выскочил вперед, стал лицом в угол и с неподражаемой быстротой пробормотал молитву, из которой до меня, читавшего ее дома ежедневно, донеслись только последние слова: «церкви и отечеству на пользу». Никто даже не перекрестился. Потом все быстро сели, и экзамен начался.
Каждый вызванный, подойдя к учительскому столу, долго рылся в билетах, прежде чем назвать вытянутый номер. Весь класс настороженно следил за его руками, так как быстрым движением пальцев он указывал номер того билета, который он успевал подсмотреть и отложить в условленное место, среди других билетов. После этого в классе начиналась невидимая для постороннего глаза работа. Экзаменующийся время от времени оборачивался к нам, и в проходе между партами для него выставлялись последовательно, одна за другой, грифельные доски с частью решения его теоремы или задачи. Если это казалось недостаточным, то по полу катилась к доске записка-шпаргалка, которую вызванный, уронив невзначай мел, подбирал и развертывал с необычайной ловкостью и быстротой.
Для меня, новичка, вся эта налаженная годами система подсказывания представлялась опасной игрой, но я быстро усвоил, что это входило в обязанность хорошего товарища, и меньше чем через год я уже видел спортивный интерес в том, чтобы на письменных работах, на глазах сновавшего между партами Ивана Ивановича, решать не только свою задачу, но и две-три чужих. Для этого весь класс уже с весны разрабатывал план «дислокации» — размещения на партах на следующий год с тем, чтобы равномерно распределить сильных и слабых для взаимной выручки. Начальство тоже строго соблюдало это разделение и неизменно вызывало на экзаменах сперва самых слабых, давая им более легкие задачи, потом посильнее, а на самый конец, в виде «сладкого блюда», преподаватели приберегали «головку» класса в лице первых учеников, двухзначный балл которых был как бы заранее предрешен.
Через два-три часа экзаменов все мое волнение улетучилось. Я почувствовал, что домашняя подготовка сразу ставила меня в число первых учеников. Но особенно повлияло на мое самочувствие то, что у кадет, только что провалившихся у доски, я не видел ни одного не только плаксивого, но даже смущенного лица. Лихо оправив гимнастерку, неудачник возвращался на парту, где встречал сочувствие соседей, и не без удовольствия прятал в стол ненавистный учебник.
В двенадцать часов дня раздался ошеломляющий звук трубы корпусного горниста. То был сигнал перерыва на завтрак, и через несколько минут мы уже маршировали в столовую, расположенную под сводами нижнего этажа. В нее со всех сторон спешили роты, выстраивавшиеся вдоль обеденных столов и ожидавшие сигнала «на молитву», которую пели всем корпусом. Басы и звонкие тенора 1-й роты покрывали пискотню младших рот, но и в этом отбытии «служебного номера» я не нашел и намека на религиозный обряд.
Во главе каждого стола сидел за старшего один из лучших учеников, перед которым прислуживавшие «дядьки» из отставных солдат, имевшие довольно неопрятный и небритый вид, ставили для раздачи блюда. Завтрак состоял обычно из одной рубленой котлеты и макарон.
Перед каждым кадетом стояла кружка с чаем — его пили со свежей французской булкой, выпеченной в самом корпусе. Этого, конечно, не хватало молодежи, особенно в старших ротах. На все довольствие кадета отпускалось в сутки двадцать семь с половиною копеек! За эти деньги утром давали кружку чаю с сахаром или молоко, которое по предписанию врача получала добрая треть кадет, особенно в младших классах. В двенадцать часов — завтрак, в пять часов — обед, состоявший из мясного довольно жидкого супа, второго блюда в виде куска так называемого форшмака, или украинских лазанок с творогом, или сосиски с капустой и домашнего микроскопического пирожного, лишение которого являлось обычным наказанием в младших ротах; оставшиеся порции отдавали 1-й роте. В восемь часов вечера, после окончания всех занятий, снова чай или молоко с куском булки.
Один час после завтрака и один-два часа после обеда отводились на прогулку. Для этого каждая рота имела перед зданием свой плац, поросший травкой: малыши бегали на этих плацах без всякого руководства, а старшие гуляли парами или в одиночку. Зимой эти прогулки напоминали прогулки арестантов: подняв воротники старых изношенных пальто и укутавшись башлыками, кадеты шли попарно, понурив головы, по тротуару вдоль здания корпуса. В хвосте каждой колонны так же мрачно шел дежурный офицер-воспитатель. Ни о спорте, ни о спортивных играх никто и не думал, хотя, казалось бы, просто устроить зимой по крайней мере каток.
Зато скучная гимнастика под руководством безликого существа, носившего вполне соответствующую его внешности фамилию Гнилушкин, не только входила в программу дня, но и составляла предмет соревнования кадет, в особенности в младших ротах, где она еще не успела надоесть. Взлезть на руках по наклонной лестнице с быстротой молнии под потолок и оттуда медленно спускаться, поочередно сменяя руки, считалось обязательным для кадета. Это-то и явилось для меня подлинным испытанием, когда, впервые облекшись в холщовые штаны и рубашку, я попал на урок в гимнастический зал. Немедленно мне дали унизительную кличку «осетр», после каждого урока почти весь класс заталкивал меня в угол, чтобы «жать сало из паныча», а затем, задрав мои ноги за голову, мне устраивали «салазки» и тащили волоком по коридору на посмешище другим классам.
При встрече с дежурным воспитателем все, конечно, бросали меня посреди коридора, офицер гнал почистить мундир, после чего заставлял подтягиваться на параллельных брусьях или на ненавистной мне наклонной лестнице. На строевых занятиях мне вначале тоже было нелегко, так как тяжелая старая берданка у меня неизменно «ходила» на прикладке, а на маршировке по разделениям я плохо удерживал равновесие, когда по счету «два» подымал прямую ногу с вытянутым носком почти до высоты пояса.
До поступления в корпус я много слышал хорошего о директоре корпуса генерале Алексееве, считавшемся одним из лучших военных педагогов в России, которого кадеты звали не иначе как Косой за его невоенную походку и удачно передразнивали его манеру «распекать» гнусавым голосом. Директора мы видели главным образом по субботам в большом белом зале 1-й роты, где он осматривал всех увольняемых в этот день в город, начиная с самых маленьких; одеты все были образцово. Но эта внешняя отдаленность Алексеева от нас, кадет старших классов, объяснялась просто: он, уделяя все свое внимание малышам, знал насквозь каждого из них, а потому легко мог следить за дальнейшими их успехами, и в особенности — поведением. Балл по этому «предмету», обсуждавшийся на педагогическом совете, играл решающую роль.
Далеко стоял от нас и плаксивый болезненный ротный командир, полковник Матковский, всецело погруженный в дела цейхгауза. Что до воспитателей, то это были престарелые бородатые полковники, ограничивавшиеся дежурствами по роте, присутствием на вечерних занятиях и проведением строевых учений. Все они жили в стенах корпуса, были многосемейны и, казалось, ничего не имели общего ни с армией, ни вообще с окружающим миром.
Гораздо большим уважением со стороны кадет пользовались некоторые из преподавателей: Зехов, Зонненштраль, Курбанов. Они сумели не только дать нам, небольшой группе любознательных учеников, твердые основы знаний, но и привить вкус к некоторым наукам.
Однако самой крупной величиной среди преподавателей был тот же Житецкий — мой старый учитель.
— Сыжу, як миж могильними памьятниками! — говаривал он в те минуты, когда никто не мог ответить, какой «юс» должно писать в том или ином слове древнеславянского языка.
Он вел занятия только со старшими классами, для которых составил интересные записки по логике и основам русского языка. Он требовал продуманных ответов, за что многие считали его самодуром, тем более что он не скупился на «пятерки». Средством спасения от Житецкого, кроме бегства в лазарет — с повышенной температурой, получавшейся от натирания градусника о полу мундира, было залезание перед его уроком на высочайшую печь, стоявшую в углу класса. По живой пирамиде будущий офицер взлезал на печь и для верности покрывался географической картой.
Все остальные педагоги были ничтожества и смешные карикатуры. Старичок географ Любимов вычеркивал на три четверти все учебники географии, считая их, правда, не без основания, глупыми. Но и сам находил, например, величайшим злом для русских городов и местной промышленности появление железных дорог.
Город пал, торговля пала, промышленность совсем пала,— твердил он.
О России мы получили из его уроков самое смутное представление.
Историк, желчный Ясинский, ставил хорошие баллы только тем, кто умудрялся отвечать по Иловайскому наизусть, лишь бы не ошибиться страницей и не рассказать про Иоанна III всего того, что написано про Василия III.
Рекорды нелепости принадлежали все же преподавателям иностранных языков: преподаватель французского языка, поляк Карабанович, в выпускном классе посвящал уроки объяснению начальных глагольных форм, а немец Крамер, старый рыжий орангутанг, учил немецкие слова по допотопному способу — хором: «майне — моя, дайне — твоя». Перед каждым триместром он посвящал два урока выставлению баллов. Рассматривая свою записную книжку, он говорил:
— Такой-то, за знание — десять, за прилежание — восемь, за сидение в классе — семь, за обращение с учителем — пять, средний — семь.
Тут начинались вопли, стук пюпитров, ругательства самого добродушного свойства — общее веселье, откровенный торг за отметку, и в результате — весь выпускной класс общими усилиями смог перевести на экзамене один рассказ в тридцать строк — про «элефанта».
Но наименее для всех симпатичным считался священник, которого кадеты, не стесняясь, называли «поп»,— бледная личность с вкрадчивым голосом. Он слыл в корпусе доносчиком и предателем.
Он исповедовал в церкви для быстроты по шесть-семь человек сразу. О религии, впрочем, никто не рассуждал, и никто ею не интересовался, а хождение в церковь для громадного большинства представлялось одной из скучных служебных обязанностей, в особенности в так называемые «царские дни», когда из-за молебна приходилось жертвовать ночевкой в городе.
О царе, царской семье кадеты знали меньше, чем любой строевой солдат, которому на занятиях словесностью вдалбливали имена и титулы «высочайших особ».
У каждого кадета было два мира: один — свой, внутренний, связанный с семьей, которым он в корпусе ни с кем делиться не мог, и другой — внешний, временный, кадетский мир, с которым каждый мечтал поскорее покончить, а до тех пор в чем-нибудь не попасться. Для этого нужно было учиться не слишком плохо, быть опрятно одетым, хорошо козырять в городе офицерам, а в особенности генералам, в младших классах не быть выдранным «дядькой» на скамье в мрачном цейхгаузе, а в старших не оказаться в карцере. Одним из поводов для наказания могло оказаться курение, которое было запрещено даже в старших классах. В общей уборной постоянно стояли густые облака табачного дыма. Вбежит, бывало, какой-нибудь Коваленко в уборную в надежде поймать курильщика, но все успевают бросить папиросу в камин или мгновенно засунуть ее в рукав мундира; по прожженным обшлагам можно было безошибочно определять курильщиков.
Недаром пелось в кадетской песне, именовавшейся «Звериадой»:
Прощай, курилка, клуб кадетский,
Где долг природе отдаем,
Где курим мы табак турецкий
И «Звериаду» мы поем.
Только здесь, у камина в ватерклозете, мы могли чувствовать себя хоть немного «на свободе». Здесь, например, говорили, что недурно было бы освистать эконома за дурную пищу. Наши предшественники по 1-й роте устроили на этой почве скандал самому Косому — разобрали ружья, вышли после вечерней переклички в белый зал и потребовали к себе для объяснений директора.
Тут же в вечерние часы рассказывались такие грязные истории о киевских монашенках и попах, что первое время мне было совсем невтерпеж. Еще хуже стало в лагере, где традиция требовала, чтобы каждый вечер, после укладывания в постель, все по очереди, по ранжиру, начиная с правого фланга первого взвода, состоявшего из так называемых «жеребцов», рассказывали какой-нибудь похабный анекдот. Это был железный закон кадетского быта. Лежа на правом фланге как взводный унтер-офицер второго взвода, я рассчитывал наперед, когда очередь дойдет до меня, и твердо знал, что пощады не будет.
Мне позже пришлось столкнуться в роли начальника с офицерством; это было в 1916 году на живописных солнечных берегах Франции близ Марселя, где в мировую войну расположился отряд «экспедиционного корпуса» царской армии. Офицеры, как только часть прибыла в порт, разошлись по публичным домам, не подумав выдать солдатам жалованья. Солдаты убили на глазах французов своего собственного полковника. Разбирая дело по должности военного атташе, я ужаснулся шкурничеству, трусости и лживости «господ офицеров», по существу спровоцировавших солдатскую массу на убийство. Тогда я вспомнил Киевский корпус, со всей его внешней дисциплиной, тяжелой моральной атмосферой и своеобразным нравственным «нигилизмом», закон которого «не пойман — не вор» означал почти то же, что и «все дозволено».
Кадетский лагерь располагался в нескольких шагах от здания корпуса, в живописной роще, где были построены два легких барака, открытые навесы для столовой и гимнастический городок.
Каждое утро на поле рядом с лагерем производились под палящим солнцем строевые ротные учения, главным образом в сомкнутых рядах; не надо забывать, что в ту пору каждая команда передавалась взводными и отделенными начальниками, причем для одновременности выполнения требовалось добиться произнесения команд сразу всеми начальниками.
На ротный смотр как-то приехал сам командующий округом, тяжело раненный на русско-турецкой войне в ногу, престарелый генерал-адъютант Михаил Иванович Драгомиров. Про его чудачества ходили по России бесконечные слухи и анекдоты, среди которых самой характерной была история с телеграммой, посланной им Александру III: Драгомиров, запамятовав день 30 августа — именин царя, — спохватился лишь 3 сентября и, чтобы выйти из положения, сочинил такой текст:
«Третий день пьем здоровье вашего величества Драгомиров»,— на что Александр III, сам, как известно, любивший выпить, все же ответил: «Пора и кончить. Александр».
В послеобеденное время производились занятия в гимнастическом городке или по плаванию — на большом кадетском пруду. Требования по плаванию были суровые, и отстающие кадеты обязаны были в зимнее время практиковаться в небольшом бассейне в самом здании корпуса.
Остальное время дня кадеты, главным образом, угощались, памятуя голодные зимние месяцы. В лагере полагалась улучшенная пища. Объединялись чайные компании из пяти-шести человек каждая, делившие между собой съестные посылки, приходившие из дому,— сало, украинские колбасы и сладости. По вечерам ежедневно я участвовал в нашем оркестре, а на вечерней перекличке рапортовал о наличном составе 2-го взвода фельдфебелю Духонину. Вспоминая этого благонравного тихоню с плачущей интонацией в голосе, вспоминая встречу с ним в Академии генерального штаба, где он слыл полной посредственностью, я не могу себе до сих пор представить, каким чудом этот человек смог впоследствии, в 1917 году, при Керенском, оказаться на посту русского главковерха.
Незабвенные воспоминания сохранились у меня о южных ночах, когда, лежа на шинелях и забыв про начальство, мы распевали задушевные украинские песни. Все чувствовали, что скоро придется расстаться с нашим любимым Киевом и ехать в суровый Петербург для поступления в военные училища.
Близкие друзья мне говаривали:
— Что же, Игнатьев, будешь ты нам отвечать на поклон, когда станешь шикарным гвардейцем? Смотри, не задавайся!
В такие минуты мне этот вопрос казался до слез обидным: я ведь не знал, что такое Петербург, я ведь не постигал, какая пропасть между золоченой столицей и скромной провинцией, между гвардией и армией, между блестящей кавалерией и серой армейской пехотой.